Из Мурманска выехали с опозданием. Решили, раз уж здесь, то надо посмотреть ледокол «Ленин». Историческая посудина. Степа обезумел внутри, бегал, нажимал на все рычаги, тыкал кнопки и визжал от радости, когда следом загорались красные точки. Агата, чувствуя себя старшей, ходила медленно. А кроме того, ее бесило, что мать всю дорогу восторгается Кириллом и его эрудированностью. Кирилл объяснял Степке, как генераторы вырабатывают электричество, как потом оно поступает в электромоторы, а те крутят гребные винты. У Степы у самого глаза крутились как те гребные винты, Агата даже заволновалась, как бы он опять не стал заикаться.
Степка начал заикаться, когда отец умер. Сейчас, спустя четыре года, речь выправилась, но любой стресс вновь делает его тем маленьким и испуганным мальчиком, он снова не может нормально выговорить слово и плачет от бессилия. Врач тогда сказал еще, что все равно, какой стресс — горе или радость. Агата помнила это и жалела Степочку ужасно. Ведь выходило, что Степа не мог ничему сильно радоваться. Такая куцая радость — не до конца, не полной грудью, не до визга в подреберье. Вот и сейчас Агате показалось, что Степа начал тормозить на первых звуках любого слова. Она вся напряглась, прислушиваясь, а матери все равно. Ида ходит, улыбается, держит Кирилла за руку.
Вышли наконец. Ида достала селфи-палку.
— Идите сюда!
Все сгрудились рядышком и лицемерно улыбнулись в камеру.
Впереди было 800 км, полдня уже прошло, но решили, что на голодный желудок ехать нельзя. После обеда заехали в универмаг на окраине Мурманска, закупили Кириллу сигареты, воды в дорогу, а Степка выпросил себе подушку Молнию МакКвин из «Тачек».
— Я теперь с ней буду всегда-всегда, даже когда уже буду без вас, — очень серьезно пообещал он.
— Давай тебе что-нибудь тоже купим. — Кирилл смотрел на Агату.
— Мне от вас ничего не надо!
— Агата! — с привычной интонацией воскликнула мать.
Сначала за окном мелькали валуны и озера. Ида писала что-то в мессенджерах, потом дорога пошла через лес, связь пропала и всех занятий было — это смотреть в окно или тихонько разговаривать, потому что дети уснули. Кирилл гнал как мог, но уже было ясно, что к восьми вечера не успеют и хорошо бы хотя бы к одиннадцати доехать. После пересечения условного Полярного круга солнце будто вырубили, и белые ночи резко закончились. Навалилась темень, на трассе легковушек стало меньше, а большегрузных машин больше. Караваны по три-четыре машина шли постоянно, Кирилл один раз сунулся их обогнать, но ему быстро объяснили, что делать этого не надо — до последнего не давали втиснуться, слепили дальним светом и выжимали с дороги. Он плюнул и встал в хвост.
Зарядил дождь, грязные брызги из-под колес грузовиков окатывали джип целиком. Уже давно прошло время заезда в гостиницу, перевалило за полночь, думать о том, заселят или нет, не имело смысла. Хотелось просто съехать куда-то с этой дороги, но здесь не было даже обочины, куда можно было бы свернуть и выдохнуть. Оставалось только гнать вперед. Местные отчаянные парни топили педаль газа, их заносило на поворотах, но они знали тут каждый разъезд и, несмотря на отчаянное движение, ни одной аварии на трассе не было. При этом в «пятнашки» играли все — и КАМАЗы и легковушки.
Ида открыла окно и, в нарушение своих же строгих правил, прикурила Кириллу сигарету. Шум дождя и ветер вперемешку с запахом табака потянул по машине мерзкое чувство тревоги. Агата проснулась, поежилась и сидела молча.
Полгода назад, когда Ида с Кириллом начали жить вместе, Агата первым делом начертила границы перед своей комнатой. Потом написала правила проживания. Все подарки от Кирилла она просто выкидывала. А потом ей просто перестали покупать что-либо.
— Что ты хочешь? — спросила Агату мама.
— У меня одно желание — ты и папа снова вместе. Никакого Кирилла! И чтобы от меня все отстали. И Степа пусть с нами, ему много не надо — были б игрушки.
— Однажды может исполниться любое желание, — сказала тогда мама.
Навигатор на приборной панели показывал, что осталось 10 км до поворота с трассы, и там еще 2 км — и гостиница.
— Уже бы доехать и спать. — Кирилл выбросил окурок в окно и поднял стекло.
— Там номер странный: одна кровать двуспальная, одна двухэтажная.
— Ида, не волнуйся. Все норм. Мы со Степой ляжем на двухэтажной, а ты с Агатой на двуспальной. Так же да, надо?
Агата довольно хмыкнула. Ненависть веселыми чертиками заплясала внутри. Она победила, Кирилл понял, что она сильнее. Не будет он с мамой!
Яркий свет встречного лесовоза ударил по глазам.
— Блядь! Что он делает?
Грохот и скрежет съел, смел все звуки. Сквозь пелену показалось, что закричала мама. Или это Агата сама кричала… Что-то горячее разлилось по телу, солоноватым вкусом отдаваясь во рту, и Агата отключилась.
… В детском доме с Агатой никто не общался, и она была довольна. Что они знают о семье, эти подростки, уже преданные и брошенные в самом начале своей жизни. Сегодня ей со Степой выделили сопровождающую и разрешили поехать на кладбище. Уж лучше бы с Кириллом, хоть поговорить о маме можно было бы.
Мама… Теперь она навсегда с папой, строчкой на могильном камне.
Кирилл заезжал два дня назад. Оставил денег на цветы и игрушку Степе. Сказал, что вернулся на службу, уезжает далеко в командировку, и они больше не увидятся.
На прощание Агата обняла Кирилла и расплакалась.
… Агата проснулась, поежилась и сидела молча.
— Уже бы доехать и спать. — Кирилл выбросил окурок в окно и поднял стекло.
— Там номер странный: одна кровать двуспальная, одна двухэтажная.
— Ида, не волнуйся. Все норм. Мы со Степой ляжем на двухэтажной, а ты с Агатой на двуспальной. Так же да, надо?
— Мама, ложитесь вы с Кириллом, а мы со Степой на двухэтажной поспим.
Яркий свет встречного лесовоза ударил по глазам.
— Ну дают, парни, вообще дорогу не держат, — зло и весело засмеялся Кирилл и подмигнул Агате в зеркало.