Он был зачат в Великий пост. Татьяна долго отказывалась верить признакам беременности — задержки бывали и ранее, а утренняя тошнота, по ее мнению, была закономерным результатом того, что после поста она дала волю чревоугодию и распустила себя скоромной пищей. Когда беременность стала очевидной, она молила Бога об одном — чтобы простил ей, грешной бабе, преступное невоздержание в Страстную Седмицу и даровал ребенку внутри нее легкую смерть. Татьяне было хорошо известно, что женщины, не соблюдавшие постные дни, а также прелюбодействовавшие и рукоблудные, умирают родами или рожают тяжелобольных младенцев. Такого позора ей было не снести.
Татьяна заподозрила подмену, когда крикливого, розовощекого, перевязанного пухлыми складочками младенца вывалили ей на грудь после скоротечных, ничем не осложненных родов. «Дьявол», — подумала она, взглянув на ребенка, и, оформив все необходимые для отказа документы, ушла из роддома на следующий после освобождения от бремени день. Роддом не спал всю ночь — сын звал ее: от крика лицо младенца покрывалось синевой, и как бы туго его ни пеленали, крупные ножки и ручки высвобождались, и сильные кулачки колотили по стенкам кювеза. «Настырный, — заключала санитарка, шуруя шваброй под кроваткой орущего младенца, в то время как тот раскачивался из стороны в сторону, пытаясь повернуться на бок. — Ишь, какой богатырь!» Еще спустя сутки наступила тишина — ребенка забрали.
С новыми родителями Игорю повезло — его любили. В школе он был послушным и ответственным ребенком, любимчиком учителей. Кроме того, он обладал недюжинной силой и выносливостью, и в десятом классе к гордости родителей, дедушек и бабушек стал чемпионом области по классическому многоборью. По совету психолога, от него не стали скрывать, как он появился в семье, и даже пошли дальше — когда Игорь начал задавать вопросы, родители, перечитав десяток книг и заручившись поддержкой грамотных специалистов, приняли решение: искать Татьяну.
Игорь приходил ненадолго с пакетами продуктов. Он смотрел на лицо матери, пытаясь уловить родные черты, что-либо знакомое в ее движениях. Говорил он мало, ждал, когда Татьяна почувствует себя в безопасности, потеряет бдительность и сама расскажет о детстве в деревне, своих родителях или (этого ему хотелось больше всего) о его настоящем отце.
Однажды, надевая ботинки у выхода, Игорь опустил ногу во что-то мокрое. Резкий запах кошачьей мочи ударил в нос. Одним пинком Игорь запустил кота из прихожей в комнату. Кот перевернулся в воздухе, шмякнулся об пол возле своей хозяйки, вскочил, ощетинился, зафыркал.
На несколько секунд лицо Татьяны выразило недоумение, затем помрачнело, губы беззвучно зашевелились. Татьяна перекрестилась и крикнула дрожащим от волнения голосом: «Уходите! Не дождетесь моей смерти! Квартиру я уже завещала, не надейтесь! Милиция!» — руками она держала дверь в свою комнату, и из щели был виден только один быстро моргающий глаз с расширенным от страха зрачком.
«Я не хотел», — шептал Игорь, когда гремели дверные цепочки, разнокалиберные ключи спешно проворачивались в замочных скважинах. Дверь перед ним захлопнулась навсегда.
Рассказывали, что у Татьяны дела шли неплохо: в храме она была на хорошем счету — продавала свечи в церковной лавке, по выходным помогала в приходской школе. Денег за работу не просила — батюшка сам назначил жалование. В праздники ее видели танцующей в парке или в окружении птиц у пруда. Однажды Игорь тоже пришел в городской парк и смотрел из-за дерева, как его мать читает стихи со сцены, но подойти не решился. Он украдкой рассматривал ее, прислушиваясь к тому, что происходит у него внутри.
Игорь женился. На свет появилась Леночка. На службе Игоря ценили и через три года повысили до начальника отдела. Когда на работе отмечали юбилей коллеги, Игорь дал слабину и под всеобщее улюлюканье выпил грамм двести водки. Оказалось, чтобы тебя заметили, совсем необязательно хорошо учиться, регулярно посещать тренировки и каждый день вовремя приходить на работу — достаточно перестать быть для всех хорошим и начать жить в свое удовольствие. Игорю никогда не приходило в голову, что можно говорить и делать все, что захочется — между делом признаться коллеге, что от нее воняет, рассказывать матерные анекдоты и громко над ними хохотать, щупать замужнюю секретаршу Ларису или при всех заявить директору, что его презирает весь отдел. Через месяц, забрав ребенка, к матери уехала жена, а еще через неделю после этого Игоря рассчитали. Его нашли в овраге у дома.
О дате похорон сообщили и матери — на всякий случай. Татьяна пришла не из скорби, скорее, из любопытства. Она миновала чугунные ворота, протиснулась между ограждениями заросших сорняком неухоженных могил. Медленно и осторожно Татьяна прошла мимо зияющих черных прямоугольников, остановилась. Она стояла, всматриваясь в лицо покойника, казавшееся совсем чужим, и замирала, когда ветер шевелил волосы на его голове. Склонившись над гробом, рыдали две женщины в черном — одна пожилая, другая — моложе, а за их спинами неподвижно стояла девочка — по-видимому, его дочь, о которой Татьяна когда-то слышала, но встретиться им не доводилось.
Пришло время прощаться — гроб на тросах опустили в могильную яму. Люди из ближайшего круга наклонялись, бросали на крышку гроба землю. Ветер усилился, тучи заволокли небо. Татьяна повернула голову — на соседней могиле грязная черная кошка жадно ела вареное яйцо, урча от удовольствия. Покончив с добычей, она подошла к Татьяне, взглянула на нее слипшимися от гноя глазами, замяукала и потерлась о юбку. Пришлось отодвинуть кошку ногой — та угрожающе зашипела. Татьяна оцепенела. Голова начала кружиться, подступило удушье, явственно заурчало в животе. Пока Татьяна еще была способна шевелиться и чувствовала в себе силы идти, она направилась к воротам, помня, что нельзя оглядываться, старательно обходя чужие следы.
Ветер кружил сухую листву, пыль летела в глаза. На пригорке, за деревьями раздался хриплый петушиный крик, а прямо перед Татьяной на узкой тропинке возникла фигура женщины. В ее руке позвякивало пустое алюминиевое ведро.
Выйдя за ворота, Татьяна остановилась перед узкой деревянной будкой с надписью: «М/Ж». До остановки идти было с полчаса, потом еще минут сорок ехать на автобусе.
Зажав нос, Татьяна устроилась на скользких подгнивших досках, с трудом удерживая равновесие. Не успела она как следует расслабиться, как доски под ней зашевелились, а вертикальные швы на стенах поменяли направление.
Татьяна вскрикнула и обрушилась вниз. Она летела, пытаясь ухватиться за торчащие из среза земли длинные корни. Руки скользили, холодная жижа забивалась под ногти. Густой первородный бульон принял ее, хлынул внутрь, заполнил легкие и желудок. Татьяна попыталась вспомнить хотя бы одну молитву, но какая-то необъяснимая сила заставила позабыть все слова. Сковывающий страх полностью завладел ей, но не было в этом страхе ничего нового — она испытывала его много раз, всю свою жизнь, как будто сам дьявол, не Бог, всю жизнь стоял за ее плечом.