Резкий удар, пошатнувшаяся картинка узкой московской улочки, расходящаяся по черепу боль, промелькнувший за секунду до полного затемнения образ Эли.
Антон ожидал услышать киношное пиканье кардиографа в стерильной палате больницы. Вместо этого — монотонные щелчки крутящихся в руке четок в большом грязном гараже. Нехарактерно светлом грязном гараже — створка на входе была открыта, оттуда исходил яркий, почти слепящий свет. Пространство было облеплено предметами — разобранный старый мотоцикл, куча инструментов на самодельных полках, несколько ящиков пива, какая-то старая мебель. На одной из стен красовались эротические плакаты. Антон поправил очки и поднялся. В гараже он был не один — его окружали четыре Пацана. Все — в похожих спортивных костюмах и кроссовках. Только один из них, который стоял у дальней от Антона стены, был в таких же штанах и олимпийке, но в туфлях. Он оттолкнулся от стены и исчез, оставив за собой клубок дыма — и тут же с новым клубком оказался перед Антоном, резкий запах табака ударил в нос:
— Ну, Тоха, приветствую. Я — Верховный Пацан, это мои кенты, Пацаны. Добро пожаловать в загробный мир!
Антон вспомнил, как, решив прогулялся после кино, вышел из метро, как обходил строительные леса, дальше — свист падения чего-то тяжелого и болезненный удар:
— Я… Я умер?
— Типа того. Теперь судим по своим делам будешь. Решим, куда тебя.
Антон попятился:
— Не-не…
Второй Пацан — невысокий, широкоплечий, с бритой под ноль головой, — задумчиво рассматривал плакаты c моделями в образе монашек. Девушки в одних апостольниках разными занимательными способами взаимодействовали с большими крестами. Он обратился к Антону, продолжая рассматривать плакат:
— Да не ссы ты. Это на Страшном сcут. Тут — нормально.
— Но… Все не так должно выглядеть, и вы… не так.
Длинный и тощий третий Пацан, щелкавший семечки из стакана, выплюнул шелуху и возмутился гнусавым голосом:
— А ты думал, тебя тут п**оры златовласенькие встретят?!
— Петян! — Верховный Пацан шикнул на него и начал разъяснять: — Тут у всех по-разному. А ты, поскольку изначально с Люберов, попал к нам. Процесс какой — мы тебе предъявляем, перетираем с Пацанами и решаем, понимаем мы это или нет.
Антон оглядел Пацанов.
— А, вроде мытарств? А вы ангелы или… черти?
Четвертый Пацан, самый здоровый из всех — ростом под два метра и весом килограмм в сто тридцать, — поставил бутылку пива и начал подниматься с кортов:
— Слышь, ты кого чертом назвал?
Верховный остановил его жестом:
— Тихо, Андрей, тихо. Человек осваивается, ну.
Бритый отвлекся от плакатов и пояснил Антону:
— Мы — не те, не другие. Средние.
— Ровные, — кивнул Петян.
Верховный убрал чётки в карман и хлопнул в ладоши — в его руках материализовалась потертая записная книжка.
— Ладно, хорош базарить. Начнём.
Он открыл случайную страницу где-то в середине.
— Так, 2009 год. — Верховный внимательно посмотрел на Антона. — На тусовке с однокурсниками заказал клубничный дайкири.
— Вы серьезно?!
— Тут все серьезно, — ответил Здоровый низким голосом и тут же обратился к Верховному: — С зонтиком?
Верховный кивнул, Здоровый недовольно цокнул.
Антон попытался оправдаться:
— Первый курс, денег не было. А коктейль по скидке шел. И зонтик я снял!
— Было, было. — Верховный подтверждающее кивнул, сверившись с книжкой. — Ну че? — Он окинул взглядом Пацанов.
— Темка все равно сомнительна, — сказал Бритый, остальные закивали.
— Значит, не понимаем, — сказал Верховный и тут же кивнул Тощему: — Петян, че сидишь, запиши.
Петян с характерным звуком прочистил горло, плюнул себе в руку, слюна на лету превратилась в свиток, он поймал свиток и что-то в нем записал. Верховный открыл новую страницу — где-то в начале:
— Дальше. Седьмой класс. Скинулись с пацанами на чипсы и газировку. Держал общак, чипсы и газировку принёс, но скрысил четырнадцать рублей.
— На хера? — удивился Бритый.
— Жвачки себе накупил, — ответил Верховный, заглянув в книжку. — Ну, че скажете?
— Голименько.
— Киданул, получается, пацанов.
Антон глубоко вздохнул — он решился поспорить:
— Как это? Из-за четырнадцати рублей!?
Верховный строго посмотрел на Антона:
— Так для п*здюка это — в особо крупных. Короче, да, не понимаем.
Петян зафиксировал это в свитке. Отложив его, он ударил опустевшим стаканом из-под семечек о землю — стакан снова наполнился до краев.
Верховный начал туда-сюда перелистывать по несколько страниц:
— Так. За Президента не голосовал, гонял на митинги, регулярно скидывал бабло каким-то фондам…
— Ну… да.
— Петян, запиши. Плюс.
— В смысле? — удивился Антон.
— Так мы их тут не уважаем.
Бритый пояснил:
— Дед за базар совсем не отвечает. И шобла вся его. Так что тут против быть по всем понятиям — в плюс.
Петян пометил это в свитке. Верховный подошел к ящику пива и достал бутылку. Антон рассмотрел этикетку — ягненок в желтом кружке держит копытцами кружку пива, сверху полукругом название: Velkopopovický Agneč. Верховный сбросил крышку мизинцем и вернулся к книге:
— 2015 год, Эля.
Неприятное холодное ощущение пробежало по спине, Антон попытался скинуть его, дернув плечами. Верховный начал перечислять, листая страницы:
— Год мутили, путешествия, чуть срачей, сходил налево… расставание в переписке… почти сразу — новая телка.
— Косячно, — резюмировал Бритый.
Антон внимательно посмотрел на Верховного:
— А то, что она?
— Че?
— У вас больше ничего не написано?
— Ха. Даже интересно, че там. Ну-ка. — Верховный отложил книжку, поднял голову вверх и прокричал: — Марина-а-а!
Через несколько секунд рядом с Верховным возникло облако сигаретного дыма, за котором появилась девушка в лосинах, футболке с надписью «#ВсявОтца» и кожанке с нашитыми каким-то блестящем материалом крыльями. В руке — банка c алкогольным энергетиком, обвитая длинными кислотно-зелёными ногтями. Она устало посмотрела на Верховного:
— Че тебе?
— Кис, можешь за телку одну глянуть? Элей звать, вот с этим связана. — Верховный кивнул на Антона.
Девушка коротким пустым взглядом глянула в сторону, где сидел Антон, и вернулась к Верховному:
— Опять х**ней маешься? У нас там своих — очередь.
— Да нам коротко.
— Ладно…
Она щелкнула пальцами и подставила руку — в неё упала записная книжка с незаконченным контуром черепа из страз. Девушка открыла нужный отрывок:
— Так. Год вместе, путешествия, срались, изменил, расстался как мудак — сообщением в ВК. Дальше…
Девушка перелистнула страницу:
— Объелась таблами, попала в больницу, три дня в отключке.
Пролистнула ещё несколько:
— Все. Больше не пересекались.
— Благодарствую. — Верховный кивнул, не глядя на девушку.
Она щелкнула перед ним пальцами, привлекая внимание:
— Еще раз кисой назовешь — глаза выцарапаю. И кстати…— Она кивнула на плакаты с монашками. — За это у Бати отп*здюлиться можете.
И тут же исчезла, оставив новый клубок дыма.
Несколько секунд тишины оборвались покашливаниями Петяна — дым потоком воздуха от створки гаража двинуло к нему.
Антон сидел, опустив голову. Он тихо проговорил:
— Ну, вот.
— Что «вот»?
— Суицид… попытка суицида.
— И? Ты при чем?
— Я же…
— Тугой, что ли? Это же у неё написано, не у тебя, — оборвал Бритый.
— Но по моей же вине.
Верховный внимательно посмотрел на Антона:
— Слушай сюда. Изменять — не очень по-пацански. Расставаться так — совсем не по-пацански. А с таблами ты не при делах. Понял?
— Не знаю. Не зря же меня это до сих пор не отпускает…
Верховный вздохнул:
— Б**ть. Вот нытье это в минус и запишем. Дальше.
Петян опять пометил что-то в свитке, посмотрел на Верховного и кивнул в сторону дальней стены:
— Я?
— Валяй. Себе только, я не буду. И смотри, чтобы не как обычно.
Петян ухмыльнулся, подошел к стене, осторожно отодвинул один из кирпичей и достал свернутые мелкие пакеты и тюбик клея «Вечность». Он дунул в пакет и начал выдавливать в него клей. Бритый презрительно глянул на него:
— Ну вот че ты его ныкаешь все?!
— Все правильно делает, вдруг Батя увидит.
Антон, наблюдая за тем, как Петян опускает подбородок в пакет, спросил Верховного:
— В смысле, Отец?
— В смысле, Батя, — ответил Верховный и вернулся к книжке. Он пролистнул несколько страниц: — Так… Употреблял Ка-Ша. Эти… фе… фе… феминитивы. Говорил, что… — Он сощурился над книжкой. — «Язык влияет на аспекты сознания, а мизогиния…»
Петян начал одной рукой массировать виски:
— Паштет, не грузи…
— Базара ноль. Это, короче, не понимаем.
Верховный перелистнул книжку к форзацу и продолжил:
— И по статистике: две трети сознательной жизни ходил патлатым…
Петян занюхал еще раз пакет с клеем и начал издавать монотонное повторяющиеся гудение, как будто изображая звук сирены:
— Ииииуууууу, ииииууууу, ииииууууу….
— Бл*, Петян, опять…
Верховный продолжил перечисление, повысив голос:
— Жим — 75, 3 453 раза надевал шмотье сомнительных оттенков, обучился трем способам открытия пива без открывашки, дважды пересматривал «Бригаду», максимум крепкого бухла зараз — 1,8 литра, 26 минут 43 секунды плача над мелодрамами…
Петян тем временем начал издавать тот же звук уже в разы громче:
— Ииииуууу, ииииууууу, ииииуууу….
Вой заполнил все пространство, Антон видел движущиеся губы Верховного, но уже не слышал его.
Громко гудела подъезжающая скорая. Антон приоткрыл глаза, увидел десяток окруживших его прохожих. Ближе к нему стояла полная пожилая женщина — у нее был испуганный вид и заплаканные глаза. Женщина эмоционально затараторила:
— Ожил, родненький! Бог видит — заметила, как идешь, крикнуть тебе хотела. Но что-то не крикнула… Как хорошо! Как хорошо, что ожил — я б себе не простила.
Антон приподнялся:
— Слушайте, бабуль. Вы либо кричите, либо себя не вините. А то Пацаны не поймут.