Мишка вылетел из института.
Дома Мишку, конечно же, ждал скандал — как можно, в наши-то годы и без высшего! Нет, выгнать его не выгнали, но каждый день выносить слезы матери и ругань отца, отвлекающегося ради скандала даже от полировки старой лиловой «Вольво» во дворе…
Так что предложение Романыча упало в благодатную почву.
Романыч, маленький щуплый татарин с непроизносимой фамилией, был одним из постоянных клиентов радиорынка — и Мишки. Он, узнав о неприятностях, сразу же предложил парню работу в Муниципальном учреждении дорожного обслуживания.
— Делов там немного, да и половину нашего железа ты сам знаешь — сам же и делал. Штука вся в обслуживании светофоров. Ну да денек со мной стажером походишь, посмотришь, научишься.
— А что я без высшего, ничего?
— Так не в инженеры же. Ты справишься, я тебя в деле видел. Да и от армейки тебя отмажем — у нас же муниципальная служба. По альтернативке, считай, пойдешь.
— Не знаю я, Романыч, как-то странно и сразу все…
— Не жмись ты, Мишаня, как девица на выданье. Я ж не просто так тебя зову, кого попало к нам не берут, но у тебя в руках электрика словно сама живет. Талант у тебя, парень! Дай-ка я тебе черкану адресок, ты приходи в управу завтра, паспорт только прихвати. Якши?
Управа была похожа на любые муниципальные учреждения — облупившиеся зеленые стены, скрипящие дощатые полы и затхлый воздух с запахом пыли и канцелярщины. Дородная тетка с сединой, закрашенной синькой, сперва долго морозилась, мол, нет вакансий, никого не набираем, но стоило прозвучать волшебному слову «Романыч», тут же сменила гнев на милость. Дальнейшее оформление заняло остаток дня и вымотало Мишку полностью — один только медосмотр в муниципальной поликлинике чего стоил, не говоря уже про подписи в добром десятке бумаг и журналов инструктажей. На следующий день парень вышел на работу — напарником Романыча.
В целом работа оказалась непыльной — ходи себе по перекресткам и ковыряйся в ящиках светофоров. В паре из них пришлось поменять старые релюшки, но в общем — ничего из ряда вон. Вот только к исходу третьего дня…
К исходу третьего дня Романыч ответил на телефонный звонок, после чего, не вешая трубку, достал из сумки здоровый такой пульт с переключателями и подцепился к светофору. Дважды хмыкнул, затем перекинул один тумблер, еще через секунд десять — другой, затем сразу третий. Отключился.
— Пойдем, парень, считай, месячный план сделали.
— В смысле, Романыч?
— А вон туда давай отойдем скоренько, и смотри.
Белая «пятнашка», тонированная в ноль, мчалась по «зеленой волне» под рев прямоточного глушителя. Но именно на том светофоре, где стояли Мишка и Романыч, «зеленая волна» прервалась и на перекресток выехали машины с еще секунду назад красного. «Пятнашка» под визг тормозов влепилась в передний бампер белого такси, от удара ее развернуло и вынесло на газон.
Мишка порывался вызвать автоинспекцию и бежать помогать пострадавшим, но Романыч («у нас свои обязанности, молодой, мы тоже на службе опчества! Смирно, блин! Двигай за мной») уволок его в управу.
— Смотри, Мишаня, ровно этим мы и занимаемся.
— Бьем машины?
— Так все ж не просто так, дурында. Ты школу, как и институт, профукал, или историю помнишь немного? Была такая традиция при строительстве замков людей в фундаменты? А индейцы всякие, ацтеки или как их там, сколько народа перерезали?
— Ну средневековье же, народ темный.
— Вот именно, в средневековье народ был темный. А как поумнел, то понял, что если человека просто в жертву принести, тот кончился — и всё. А если человек теряет что-то, что ему дорого — время, там, или багаж в аэропорту, или настроение в очереди…
— Или тачку?
— Во-во, или тачку. Так если кто-то что-то теряет, то и сам живет и еще нажить чего может, и все остальные приобретают потихоньку.
— Так что, получается, все эти постоянные аварии на дурацких перекрестках…
— И рамки в метро и аэропортах. И проверка багажа, и его потеря, если надо. И еще почты и больницы. И еще до фига… Думаешь, «положить жизнь на алтарь науки» — это просто такая фраза, да? Даже наука без этого не работает.
— Слушай, ну тут все равно как-то… нехорошо. Люди, может, всю жизнь деньги копили…
— Зато он жив останется. С гарантией. Проверено. И дома стоят, самолеты летают, а людей лечат.
— Блин, не знаю я. Не верится. Слушай, а если я об этом в интернете напишу? Или в газету?
— Не верится ему — а тебе кто поверит? И помнишь, как ты подписку о неразглашении давал — знаешь, что с тобой будет, если хоть что-то выплывет?
Романыч закурил, помолчал минуту.
— Ладно, Мишаня, мы с тобой так поступим. Ты сейчас иди домой, выпей пивка, помозгуй. Если завтра не придешь — считай, это была всего лишь стажировка, я Ольгу Александровну упрошу твоим бумагам ходу не давать пока. Но если придешь — спрос с тебя будет на полную, якши? А я пока отчеты заполню, у нас с эти строго.
Домой Мишка пришел в полном раздрае. Мать же опять устроила сцену — со слезами, битьем посуды и криками «Ты должен быть инженером! Мой сын не будет простым электриком!». Мишка подумал-подумал, выкурил сигарету во дворе (чем вызвал еще один сеанс истерики у матери), плюнул, собрал сумку со своими шмотками да и перетащил ее в рабочее общежитие. Больше он с родителями не общался.
А еще через месяц, сразу после того, как на одном из Мишкиных перекрестков разбилась (восстановлению не подлежит) старая лиловая «Вольво», Мишке дали пятый разряд и выдали ключи от служебной квартиры — в одном из тех новых домов, при строительстве которых в лестничный пролет упал рабочий-облицовщик. Так оно, знаете, как-то надежнее будет.