Памяти В.Г.
<?php $scene.title=”Mara River cross”; $scene.start() Огромное стадо гну сплошным чёрным потоком несётся по саванне, втаптывая жухлую траву в жёлто-коричневую землю. Они поднимают гигантское облако пыли… так, меньше пыли, $scene.dust.reduce(), отлично! Можно ближе — Ромо приблизил воздушный шар. Гну подбегают к мутно-зелёной реке Мара — сейчас будет самое интересное, $croc.waitAt($river.nearShore()). Антилопы начинают переправу. Вдруг что-то посередине реки затрепетало, заметалось — огромный крокодил схватил маленького гну за гибкую тонкую ногу и тянет под воду. Антилопа упирается, мычит, бьётся, брызги летят во все стороны. Но крокодил рывками затягивает добычу всё глубже, пока от головы гну не остаётся косматый островок, который медленно сливается с поверхностью реки — $croc.swallow($gnu). Отлично. Остальные гну — врассыпную, быстрее на другой берег. Маловато одного — для зрелищности надо, чтобы сожрали другого, побольше — if ($gnu.size()==SIZE.BIG && $gnu.status()==»TIRED»){ $croc.jumpAt($gnu);} в метре от противоположного берега, когда переправа уже почти закончена, — это эффектно, стильно. О, вот теперь полный флэш!
$scene.end(); ?>
Ромо так долго работал над рекой, что и сам захотел освежиться, переключился на бассейн в вилле и нырнул. В воде он радостно поёжился — новый ВР-костюм 9.0 действительно был очень хорош. Он вышел из бассейна на окружённую симметричными синими горами террасу, вздохнул и уставился куда-то мимо солнечного ландшафта.
Ромо был одним из самых талантливых молодых создателей экспириенсов в Новой Европе. Он виртуозно писал сложнейшие каньоны, ледники, горные хребты — как будто видел их в реальности. Его вертолетные туры над Андами были хитом продаж весь 2086-й. Последние несколько месяцев Ромо бредил новым творением — серией сафари-туров на воздушном шаре по Танзанийским заповедникам. Он мечтал, чтобы правдоподобность сцен заставила путешественников содрогаться и плакать, и неделями висел в архивах с лайфовыми съёмками африканской природы, изучая, как бегут гну и как львы выслеживают и раздирают зебр и косуль. При виде клыков, впивающихся в сочное алое мясо, Ромо сам яростно прикусывал нижнюю губу. Казалось, ещё чуть-чуть — и он почувствует трепет антилопы, марево тёплой крови и сухость трескучей травы. Но всегда не хватало последнего шага, решающей огранки ощущения — будто он без конца пил воду, но во рту оставалось сухо. И эта жажда преследовала его постоянно.
Последний раз Ромо выходил из кьюбикла двадцать лет назад, навестить бабушку. После коронавируса всё человечество в целях экономии постепенно переместилось в виртуал, в реальности остались только старики, сумасшедшие и мультимиллионеры. Никто больше не хотел бомжевать в комнатушке в разваленном загаженном городе, раз в виртуале на те же деньги можно кайфовать в шикарной вилле на море с бассейном и домработницей, каждую неделю без джетлага посещать новую страну, иметь гардероб в тысячу костюмов и пробовать мишленовскую кухню хоть трижды в день. Колясочники рассекали на водных лыжах по Кот-д’Азур, слепые гоняли на горных велосипедах по Альпам. Не было вирусов, боли, голода, неопределённости, не было недоступного.
Большинство, включая Ромо, были физическими девственниками. Все знали, что надо быть психом и извращенцем, чтобы вторгаться в чужое тело и разрешить вторжение в своё. Лизать чужую плоть, словно кусок мяса, обмениваться вирусами и жидкостями — дичь, преступление против селф-интегрити. Но Ромо почему-то всегда мечтал об этом странном процессе — ему казалось, физический секс приблизит его к чему-то иному — природному и безусловному.
Ромо любил бабушку и всё, что было с ней связано. Тогда, ребёнком, он выбирался из кьюбикла только чтобы провести пару часов в её уютной квартирке с коврами и геранями. Бабушка была миллениалом и отвергала виртуал. В память Ромо намертво врезалась её просьба: «Не иди в пластик!» Она умерла год назад, одна в своей кровати, дети и внуки не вышли в реал проститься. Его особая связь с бабушкой странным образом усилилась после её смерти. Он всё чаще прокручивал в голове её рассказы о реальности, которые так поразили его в детстве — особенно истории об охоте. В двадцатых годах бабушка с дедом ходили на сибирских косуль под Алматой. Они часами выжидали в колючем горном кустарнике, дыша ароматами талого снега и мокрой коры. Пальцы немели от холода, но шевелиться было нельзя. В глазах рябило от жухлой травы, ноги затекали. Но бабушка говорила, что именно в эти минуты она видела истинную красоту природы. Наконец, в самый тяжёлый и безнадёжный момент в нескольких шагах появлялась косуля. Если выстрел был удачным, они с дедом тащили тёплую тушу в охотничью хижину. По дороге они могли попасть в буран или ливень и промокнуть до нитки. Бабушка утверждала, что никогда она не чувствовала себя такой живой, как в тех холодных горах, промокшая, рука об руку с дедом, с исцарапанными ледяными ногами и с косулей на плечах. В хижине они отогревали руки над жаровней, стаскивали друг с друга жёсткие ботинки, ели оленину и хохотали без умолку. А бывало, они весь день не могли ничего подстрелить и шли спать голодными.
Ромо знал, что двадцать лет в виртуале — это граница, после которой уже опасно выходить в старую реальность, тело может просто не выдержать. Некоторые погибали уже через несколько часов. Ходили истории о несчастных, которые, выйдя в реал, больше не смогли вернуться в кьюбикл — кричали, что виртуал — полный фейк. Они бомжевали по заброшенным небоскрёбам и питались из мусорных куч у пищевых заводов. У них не было выбора — вся работа в реале поделена между прислугой для мультимиллионеров и сектором по обслуживанию виртуала и раздаётся только по связям, а курс реальной валюты так высок, что на дигитальные сбережения не прожить и месяц. Те, кто не хотел становиться бомжами, отключали все функции организма и медленно умирали.
Ромо покупал всё более дорогие ВР-костюмы, вписывал в свои ландшафты мельчайшие листики и тени облаков и программировал перелив шерсти и запах пота антилоп… но всё это было не то. Бабушка жила, бабушка видела что-то такое, что предпочла солнцу, достатку и комфорту. Если бы он смог создать гениальное сафари, то, может, стал бы дигитальным мультимиллиардером, переехал в реальность и вместо <?php($gnu) увидел живых антилоп на переправе?
Приближался Интернациональный Съезд — единственное мероприятие старой реальности. Он проходил всего раз в несколько лет в последнем физическом музее мира в Нью Москоу. Сюда слетались со всего мира посмотреть картины и скульптуры старой реальности и послушать лайфовую музыку. Это, конечно, был предлог — Ромо знал: на самом деле люди ищут того же, чего недостает ему — неидеальности, неопределённости, близости и… боли.
Он ещё не решил, пойдёт ли на Съезд, но уже начал тренировать тело, на всякий случай. Пару лет назад Ромо перешёл на премиальный сервис — дроны стимулировали мышцы и делали ему растяжку раз в неделю — так что на подготовку к реалу ему требовалось всего полтора-два месяца. Каждые два дня дрон на несколько часов отсоединял его от оборудования. Через три недели Ромо уже ходил по кьюбиклу, через четыре — бегал на дорожке. Он постепенно привыкал к дневному свету — дрон поднимал жалюзи на два сантиметра, на пять, на треть окна. Сначала его кормили пюре, соками и кашами, потом твёрдой пищей — фруктами, овощами, мясом. Вкус казался Ромо пресным, слабым, а запах, особенно у мяса — резким, серным, неприличным. Обычная еда была в разы вкуснее и не пахла. Его выворачивало, живот пучило, он просиживал часами на установленном дроном белом унитазе. Но через четыре недели Ромо уже ждал появления дрона с натуральной едой, а через пять — с жадностью уплетал цыплёнка. Теперь обычная еда казалась ему утрированной — слишком сладкой, слишком солёной или жирной.
Настал день вечеринки. Утром Ромо работал как обычно — выписывал горы и бег гну, но внутри у него все сжималось, руки немели. Подошло время, он снял очки и обвёл глазами кьюбикл: на серой стене висел смокинг, рядом стояло большое прямоугольное зеркало. Ромо глубоко вздохнул, отключился от приборов, помылся, тщательно оделся, как учили на тренинге, завязал шнурки — только на них ушло полчаса. Он долго рассматривал себя в зеркало и морщился — какой-то он помятый, несимметричный, старый. Через три часа он вызвал такси. Нью Москоу находился в полутора часах полета, по дороге Ромо вырвало четыре раза. Такси летело довольно низко, так что Ромо видел свой город — гигантский, намного более старый и разрушенный, чем в детстве, совершенно другой, чем в виртуале. Под ним мелькали полуразваленные небоскрёбы, поросшие кустарником заброшенные фабрики сменялись зарослями клёна и папоротника. В нос ударяли забытые запахи зелени, нагретого солнцем бетона и чего-то ещё — свежего, мокрого. Солнце постепенно заходило. Закат был красивым, но краски — менее яркими, чем в виртуале, и само солнце как-то меньше. Ромо подумал, что нельзя изображать закат как в реальности — покупателям это не понравится.
Вдали замерцало здание Музея с полуобваленной крышей, часть мероприятия проходила под открытым небом. В виртуале Нью Москоу Музей сверкал белым мрамором, стеклянным куполом и водопадами. Такси приземлилось, Ромо расплатился своей месячной зарплатой — цены реала. Он вошёл в огромный зал с блестящим паркетом. Свет от ламп и бокалов врезался в глаза, мелодия лайфовой оркестровой музыки ввинтилась в мозг, пестрота и беспорядочность масляных пятен на картинах привела его в панику — как раньше люди не сходили с ума от неэлектронного искусства! Ромо мутило от смеси запахов духов, еды, пота и ещё какой-то натуральщины. Он прислонился к стене с картиной, размалёванной разноцветными прямоугольниками. Ремень сдавливал живот, воротничок скрёб шею, гравитация прибивала к земле, но ужаснее всего был вросший ноготь на левой ноге. При каждом шаге он бритвой вонзался то в мясо, то в ботинок.
Она стояла с конусообразным бокалом — кажется, там было шампанское, — и разглядывала картину с прямоугольниками. В золотом платье и с золотисто-русыми волосами до плеч она казалась одной из скульптур старой реальности. Он непроизвольно шагнул ближе. У неё были карие глаза, или нет, охристые с зелёным — в них плавали десятки оттенков, точек и переливов. Глаза окружали прямые чёрные ресницы, над ними росли такие же чёрные брови — буйные, как ветки кустарника в саванне — и Ромо захотелось их пригладить, <?php $lana.eyebrows.brush(); ?>.
Что ей сказать? В виртуале Ромо знал всё о старом искусстве, он знал всё обо всём. Неточные науки отменили ещё в 50-ых, но стоило подключиться к облаку и врубить искусственный интеллект — и можно вести дискуссии о живописи, музыке, истории и литературе. В реале Ромо даже не мог рассказать анекдот. Он уставился в жёлтый пол перед собой. Наконец, раздался её приятный низкий голос:
— Это Марк Ротко. Правда, необыкновенные цвета? Говорят, его картины заставляют плакать. — Она представилась Ланой. — Не бойся, мы можем говорить о чём угодно, здесь не нужен дисклеймер.
— Я ничего не понимаю в реальном искусстве.
Ромо вздрогнул, он не привык к звучанию собственного голоса. Лана улыбнулась и коснулась его рукава. Он увидел её лицо совсем близко и машинально потянулся листать фильтры. Один глаз Ланы был больше другого, у рта лежали тонкие линии морщинок, между передними зубами виднелась, словно ниточка, щербинка — такой неточности Ромо ещё никогда не видел. Заметив его движение рукой, она расхохоталась:
— Со мной поначалу было то же самое — все казались какими-то непонятными, некрасивыми. Ничего, ты быстро привыкнешь!
— Давай выпьем шампанского, — выдохнул он.
Они сели за длинную барную стойку и заказали бутылку. Не верилось, что этот шипучий наркотик был когда-то легальным. Ромо смотрел на лицо Ланы — дикое и притягательное. Она облизнула кромку бокала. Он не привык рассказывать о себе, в виртуале вся инфа об участниках грузится автоматически. Он кое-как объяснил про вертолётные туры над ледниками и Андами. Лана захлопала в ладоши — оказалось, она с отцом проделала несколько Роминых туров. От шампанского Ромо становилось легче, свободнее. Он рассказал ей о воздушном шаре над Серенгети, о том, как гну пересекают реку, хотя знают, что там крокодилы, как погибают. Лана считала, что Ромо и Марк Ротко очень похожи — оба гениальные криэйторы, оба видят мир сверху, заставляя зрителей плакать. Она взяла Ромо за руку — будто ВР-костюм 9.0 пропустил тройной разряд. Он изо всех сил пытался её слушать, но отключался — в виртуале не фиксируются на одном собеседнике, параллельно ведутся минимум десять чатов. Шампанское выветривалось — и к Ромо возвращались усталость, боль в пальце на ноге и резь в глазах.
Лана встала и потянула его за собой. Они поднялись наверх, он еле поспевал за её быстрыми шагами. При мысли о более близком физическом контакте с ней его пробирала дрожь, живот крутило — неужели это случится, что если у него не получится, если Лана захочет чего-то слишком неудобного, вдруг у неё горький вкус или вирус. В номере пахло как в квартире у бабушки — коврами и деревом. Лана заперла дверь и расположилась на диване, он подсел к ней на край. Её лицо было неидеально, почти нелепо — и в сто раз красивее отретушированных аватаров. В этом лице было столько жизни — в складочках у рта, в золотом пушке над губой, в болотно-зелёных переливах глаз. Вдруг Ромо ощутил её запах, увидел поры, пушок и щербинку — она его поцеловала! Он ответил и очутился во влажном, мягком, липком. Совсем по-другому, чем виртуальный контакт — чёткий и крепкий. Он втягивал Лану и чувствовал, будто пьёт, пьёт, пьёт — и, наконец, напивается. Сердце сумасшедше билось, ремень на брюках давил. Почему-то он начал считать про себя: раз, два, три, четыре… её бактерии проникают в его организм… нет, не думать об этом! Семь, восемь… её тело поглощает его, они сливаются в мокром, скользком, $croc.swallow($gnu)… нет… стой! Ромо отодвинулся. Лана засмеялась: «Не бойся, я не задушу тебя… и я ничем не больна». Но он уже видел, как разжигаются гнойники у него во рту, носу, горле, паху. Даже если она здорова, она — чужеродный организм, вторгающийся в эквилибриум его тела. Он не может загрузить её интимные предпочтения, а она не знает, что нравится ему…
— Лана, извини, я не…
— Ты знаешь, — Лана смотрела куда-то сквозь него, — много лет назад мы с отцом по-настоящему были в Танзании, и я видела живых гну…
— Не может быть… — Ромо начал задыхаться, в глазах рябило. Он хотел продолжать, но не мог — слишком силён стал поток раздражителей — её мыслей, притягательности, давящих брюк и пульсирующего пальца. Это вторжение в его сознание и тело зашло слишком далеко. Он отдал бы сейчас всё, чтобы просто врубить ИИ — и пусть разговаривает вместо него, проникает в неё… делает всё, всё!
— Они бегут к новым пастбищам, чтобы жить.
— Лана, прости, мне надо идти, я…
— Знаешь, кто ты, Ромо? Ты $gnu.size()==SIZE.BIG && $gnu.status()==»SCARED» ты почти пересёк… — test failed — — test failed —
$lanaScene.end(); ?>
duration: 3 hours 51 min 2 sec
test failed — end of simulation.
test failed — end of simulation.
Ромо швырнул об пол аугментационные очки. Там продолжала мигать тестовая среда с лицом Ланы. Он посмотрел на свои ноги в ВР-костюме 9.0 и на серые стены вокруг. Рядом с длинным зеркалом висел смокинг. Ромо вздохнул, стиснул зубы, выдрал из вены капельницу, шатаясь, приблизился к двери на улицу и распахнул её. В кьюбикл ворвался запах зелени, нагретого солнцем бетона и чего-то ещё — свежего, мокрого, живого.