Летнее утро 2017 года. Седовласый мужчина лет семидесяти растерянно поглядывал на польского полицейского. «Ну, на этот раз хоть со смартфоном», — думал он, плотно прижимая к груди карман пиджака с ценной поклажей. Пока представитель власти заполнял протокол, у неудачника в голове пронеслась картинка из прошлого.
Лихие 90-е перекраивали жизнь, заставляя людей заниматься не своим делом. Вчерашняя вшивая, как называли ее в советские времена, интеллигенция вынуждена была вместо чтения лекций считать бесконечные полотенца, кофточки, трусики. Обзванивать знакомых, друзей, родственников, чтобы продать этот незамысловатый турецкий, благо, качественный товар. Наш герой в начале 90-х мотался в Турцию за покупками. И, в очередной раз напихав до предела модный баул, он мирно потягивал горячий кофе. Восходящее солнце обещало жару. Чтобы не тратить время на лишние движения, мужчина надел плотные трусы, а поверх их модные турецкие шортики с белой полоской сбоку. «Пусть завидуют», — думал он. Всё, даже паспорт, уместилось в объемном бауле. Деньги были потрачены, оставалась только мелочь в кармане. Наконец-то коллеги по цеху, такие же челночники-интеллигенты, как и он сам, позвали его к поезду. У них был последний вагон. Все дружно и весело рассовывали баулы, наблюдая за тем, как проводница взволнованно бегала возле вагона. Она недовольно мычала: «Оштрафуют, оштрафуют». Ругалась. Но никакие угрозы и мольбы не помогали. Народ пихал поклажу во все возможные и невозможные места в купе, отчего вагон неумолимо кренило на бок. Прозвучал последний гудок. Видавший виды, теперь уже бывший советский народ кое-как примостился на баулах где-то между верхними и нижними полками. Незаметно пролетел день вместе с километрами. Проводница раздала простыни. На улице жара спала, но в вагоне было душно. Наш герой, находясь в купе еще с двумя дамами, тихонько под простынею разделся полностью. Так было уютней. Колеса убаюкивающе стучали, покачивающееся звездное небо молчало калыханку. Так незаметно пролетела ночь.
Утро. Предпоследняя станция перед границей. Соседки по купе уже собрались вставать, но они могли это сделать только после того, как проснется их попутчик. Дело усложнялось трусами. Вернее, их отсутствием. Чтобы ускорить процесс, наш герой со словами «Подождите, девочки, я хоть трусы надену», ловко натянул только шортики.
Поезд стоял пять минут. Глянув на мелочь, мужчина прикинул, что на булочку хватит, и выскочил на перрон. Перед самым носом продали последнюю. А есть хочется. Оставалось еще две минуты. За зданием вокзала продавали какие-то трубочки. Людей не было. «Успею», — подумал наш герой. И крепкое, спортивного сложения тело в доли секунды оказалось у трубочек. Продавец тщательно, с недоверием, с прищуром поглядывая на этого русского, пересчитывал монетки. Наконец, желанная трубочка была у мужчины в руках. Он жадно оторвал кусок крепкими зубами и рванул обратно к поезду.
Каково же было его изумление, когда на путях он не увидел ничего, кроме беспорядочно разбросанных окурков. Голова сама резко повернулась вбок. На него издалека, мелодично покачиваясь, безразлично смотрели два красных глаза удаляющегося последнего вагона, который беззвучно прощался с перроном.
Мужчина так и остался стоять в этих шортиках с полоской, с откусанной трубочкой. Покачивающийся вагон увозил паспорт и все остальное.
Наш герой стал переваливаться по перрону, как вратарь у хоккейных ворот, расставив ноги и раскинув руки, словно поезд шел не от него, а на него, и надо было только успеть поймать.
Тяжелый липкий крем из сгущенного молока медленно стекал по пальцам из трубочки. Мужчина нервно слизал эту сладкую массу. Замер. Остановились люди, видевшие все это, перестала чистить перья ворона на привокзальном тополе, дежурный по вокзалу впился взглядом на полоску шортиков.
«Посадят, посадят как шпиона», — мелькнуло в голове интеллигента.
Но дежурный по вокзалу, ничему не удивляясь, очень спокойно на каком-то своем русском объяснил, как догнать поезд.
Наш герой молниеносно выскочил на трассу, которая шла к последней станции перед границей, и стал ловить попутку.
И, о счастье, едет жигуленок. Но за рулем сидел болгарин, который русский язык слышал только пару раз по телевизору. С помощью жестов, подтирая текущие от жары и натянутых нервов сопли, сухо глотая слюну, мужчине удалось-таки объяснить, что нужно. Болгарин медленно вышел из машины и на песчаной обочине плавно начертал тополиной веточкой: 50$.
Наш герой остолбенел. Трубочку проглотил, не прожевывая. У него, кроме шортиков, ничего не было, на что и указал шоферу. Болгарин, выпучив большие коричневые глаза, показал белоснежные ладони и в ужасе замотал головой. Теперь глаза на лоб полезли у нашего героя, который понял, что тот принял его за голубого и вот-вот бросит посреди дороги. Он затрепыхался, как петух, пойманный за горло, и просипел: «Мани в поезде! Мани в поезде! Есть, честное слово!» — Болгарин неуверенно качнул головой, тяжело выдохнул, медленно вытер пот. Открыл дверку.
Поезд на последней станции стоял две минуты. Денег у нашего героя не было, а объяснять попутчицам, которые даже не заметили его отсутствия, зачем ему пятьдесят баксов, было некогда. Бедный интеллигент последним усилием воли вытеснял из себя петушиный «Просто дайте!» Болгарин крепко держал его за руку, проводница была готова к отходу поезда. Наконец одна женщина сжалилась над неудачником и через форточку кинула несчастные бумажки. Болгарин ловко перехватил добычу и растворился.
Поезд тронулся. Только сейчас мужчина понял, что он еще на перроне. Крепко сжав кулаки, в два счета оказался у ног проводницы, напряженно подтянулся и ввалился в тамбур. Откуда-то сверху услышал знакомое мычание: «Мужчина! В вашем возрасте уже за поездами не бегают!» Громко хлопнула дверь.
Полицейский сунул бумагу, написанную на польском языке. Наш герой прочел краткое описание кражи всех его вещей и документов, тяжело вздохнул. «Н-да… Ну хоть смартфон со мной».