Что начинается с лжи, ложью и заканчивается. Ложь растет, как стекленеет пенка на невыпитом капучино.
Петя ждал меня за столиком «Кофемании» в аэропорту. Загорелый и осунувшийся, с черной спортивной сумкой, типичный хореограф. Я села за столик и автоматически понюхала красную герберу в вазе. Терпкая, вязкая. Петя спрятал телефон и кивнул мне:
— Тебе повезло. Рейс часа на четыре задерживается.
По окнам текли нейрографические струи, небо серое и непрозрачное. Я закусила губу, набрала воздуху и выпалила:
— Так что случилось с Есей?
Петя потер нос:
— Она пропала после второго тура.
— Почему она вообще там оказалась? Она же весьма средне танцует. Танцевала.
Эту новость я узнала, конечно, от своей матери. Во время второго тура шоу талантов в Америке Еся исчезла. Семья девочек дала несколько скупых интервью. Клетка захлопнулась.
— Меня пригласили, когда увидели ваш номер с подушками. — Петя отпил свой кофе, латте или как его там, полоснул вилкой кусок торта, захватил пальцами и отправил в рот. Несколько шоколадных крошек упало на пол.
— Когда я занималась с девочками, мне не казалось, что они хотят танцевать, — сказала я и достала бутылку с водой. Краем глаза проверила, не смотрит ли кто из персонала, что я со своей водой.
— Они хотели вырваться.
Мне было двадцать пять, совершенно никаких перспектив в социальной работе, никаких денег, дорогостоящие танцевальные классы и проблемы с матерью, от которой я пыталась съехать. И моя преподавательница по балету вдруг предложила частные уроки с девочками. Сама ездить к ним отказалась, сказала, что для репетитора Большого театра это несерьезно. Я дала свой телефон, и мне перезвонили в новогодние праздники. Примерно в то же время у матери диагностировали рак, и мой переезд откладывался, денег ни на что не хватало, кроме как на разъезды по врачам. Потому я не возражала.
Преподавательница по балету что-то говорила про руку и ноги Еси, одной из девочек, но я совершенно не была готова к тому, что увижу. Водитель встретил меня у метро и отвез за тридцать километров, в элитный поселок. В прихожей меня встретили две собаки, старый овчар и мелкий йорк, оба волчьего окраса. Семья, как я уже вскоре узнала, состояла из матери, дедушки девочек, их старшего брата и четырех посменных нянь. Няни работали парами.
Меня проводили на третий этаж, в детскую, в уютном чреве которой ждали две малышки с глазами-пуговицами. Они любили беситься и когда хвалят. Не любили тянуться и показывать класс. За два года занятий я не смогла их посадить на шпагаты. Я не думала, чтобы это пригодилось им в жизни. Зря я так думала.
Близняшки не походили ни внешностью, ни характером. Еся робкая и себе на уме, выше и тоньше, Яся смелая и решительная, с повадками силачки. А еще у Еси не было обеих стоп и левой руки. По сути, она была киборгом: носила протезы на ногах и механическую левую руку, которой очень ленилась пользоваться и подцепляла правой. После первого же занятия мать девочек сказала кому-то из гостей, что я балерина. Я пила эспрессо из их кофемашины и смолчала. Это был первый раз, когда я не сказала правду, запустила нитку лжи.
— Танец с подушками… Единственный раз, когда я с сестрой что-то выиграла на конкурсах, — сказала я.
Петя улыбнулся:
— А ваша директриса отняла все деньги на костюмы. «Анечка и Яночка — молодцы», — передразнил он.
Танец с подушками, «Сон» под музыку Стравинского из балета «У петрушки», нам с сестрой поставил Петя. Наверное, семья девочек хотела что-то подобное и для них. И он поставил им что-то подобное.
Но сначала я увидела другое видео. Пару месяцев назад я листала ленту телеграма и наткнулась на новость от «ЭйАйНьюс». Протезы, технология «deep learning», девочка, которая мечтала танцевать. Конечно, я посмотрела. История девочки… Фото девочки… Я узнала этот взгляд, узнала это тело. Черт. Еся рассказывает о себе со смешным акцентом. Не русским, итальянским.
В следующем кадре Еся уже танцует. На ней майка и шорты. Резкие и плавные, большие и маленькие движения. Прыжок в слоу-мо кажется попыткой улететь. Я хотела написать матери девочек, но испугалась, что они уже знают, что я не была балериной, что я обманывала.
А потом Еся и Яся оказались на танцевальном шоу талантов в Америке. Я написала Пете в тот же день. Он написал «привет» и не сознался, что ставил этот номер. Я попросила рассказать про исчезновение Еси, и он не ответил.
«Я работала с ними. Просто хочу узнать, что случилось», написала я Пете. Я думала, что разделяю ответственность за происходящее, потому что не сказала родителям не мучать детей. Я уже восемь лет их не видела. Через два года занятий я перестала с ними работать. Мне надоело притворяться, что я имею отношение к балету. Девочкам было четыре года, и в это время балет представляет собой садизм над детьми, так что я передала девочек Саше, подруге, которая балет как раз любила, и уволилась. Мать и няни девочек решили, что я беременна, и поздравили меня. Я не стала их разубеждать, снова упустила правду. Словно женщина может перестать работать только из-за материнства, ага. Как отвращения к денежным мешкам недостаточно. А еще к кровососам-репетиторам и семейным праздникам, где от детей требовали выдать продукт, нелепый танец или пару тройку шпагатов. Паутина лжи разрослась.
Я ушла из этого дизайнерского дома с итальянским кофе, итальянской водой, которой поят собак, бассейном, дорогими картинами, окнами в пол и низким забором, и больше не возвращалась.
— Ты согласился встретиться, — напомнила я Пете.
«А потом удалил наш чат», прибавила я про себя. У Пети пересадка, после чего он улетает навсегда.
— Я возьму тебе кофе, — вдруг заявил он, отправил в рот кусок торта и отошел к кассе. Взял мне кофе и вернулся.
— Опрометчиво, — заявила я. — Я не пью капучино.
— А я думал, что пьешь. — Петя отхлебнул дорогой воды из стеклянной бутылки, перелитой в стакан: требования воздушной безопасности.
— Нет.
— Ты занимался с девочками. Они выиграли конкурс талантов в России…
— И мы поехали в Америку, — сказал Петя.
Капучино я так и не выпила.
Вскоре после видео о протезах я была у своей матери в гостях. Мать смотрела репортаж о шоу талантов в Америке. «Они тоже близняшки», сказала мать. Я нехотя села, хотя всегда торопилась уехать от матери, отпила эрл-грея из старой фарфоровой чашки и невольно хлюпнула. Мать сказала «не хлюпай». Узнала девочек. Я узнала стиль хореографа. Я узнала их пластику, несмотря на танцевальную подготовку, она не сильно изменилась. Такие же угловатые. Кудрявые, темно-русые, накрашенные вусмерть, танцуют под IBM какой-то агрессивный танец. Они похожи на борцов с зомби или супергероинь, каковыми и были. Очень много прыжков и ногозадираний. Типичный Петин танец.
Я переживала за протезы Еси. Я помню, как она ездила раз в полгода менять руку и стопы на новые в Германию, а Яся в это время тосковала. Ясе никогда не говорили заранее, что сестра уедет. Просто молча увозили Есю рано утром. Еся не могла хорошо прыгать на протезах, потому Яся часто давала опору на поддержках. В конце номера — сложнейший партер, кувырки и стойки на руках и локтях, и девочки срывают платья друг друга, словно хотят выяснить, кто есть кто. На их тощих телах остаются только телесные комбинезоны. Еся снимает балетки, и мы видим, что ее рука и две стопы — механические. Выглядит так, что героиня Яси встретила своего двойника-робота. Девочки обнимаются. Жюри утирает слезы. Затемнение.
— Когда они выходили на поклон в первом туре, Еся плакала, — сказала я.
— Она любила танцевать, — сказал Петя.
— Как-то неуверенно говоришь.
— Правда, любила. Но ты не представляешь, как расхерачиваются суставы в этих протезах. Она сидела на обезболах. Рыдала на репетициях. Так что те слезы…
— Ты не остановил это.
Петя промолчал.
— Она же мучалась, — сказала я. — Странно, что…
— Теперь, наверное, не мучается, — сказал Петя.
— Я читала, они наняли частного сыщика, чтоб найти ее. Но с такими протезами долго не поскрываешься, — настаивала я.
— Мне пора. — Петя встал из-за столика.
— Четыре часа до рейса, — напомнила я.
— Мне надо пройти осмотр снова, по твоей милости, — ответил он. — У меня еще созвон, я забыл.
— Уходишь от ответа, — сказала я.
— Но я ничего не знаю.
— Куда летишь?
— В Америку, я перевез туда семью, — буркнул он и накинул куртку.
— Непросто, наверное, перевезти такую большую семью, — сказала я.
«Из Медведково в Америку», прибавила про себя. «На это нужны деньги». Его семья — жена и трое детей.
— Слова больше не имеют значения, — сказал Петя. — Наша роль в этой истории закончена.
Петя вышел так же внезапно, как все, что он делал до этого. На столе остались его грязная чашка и блюдце с крошками торта. Я отошла к стойке взять эспрессо и выпила залпом. Попросила воды, и они не дали. Я достала бутылку и отпила под косым взглядом кассира.
Я шла сквозь толпу. Звуки сливались. Голова кружилась, и пришло озарение, как вспышка. Детектив — это фикция, прикрытие. Никакого похищения не было. Эти люди опять сделали, как им удобнее. Дали девочкам золотую клетку и подрезали крылья. А я — лишь маленький паук и плету паутину между мирами, изменить которые не в моей власти.