Из расщелин полуразрушенного дома пробивалось молодое деревце. Груда мешков с песком, оставшихся со времен бомбежек Одессы, лежала на тротуаре картофельным буртом. Лучи заходящего солнца подсветили розовым светом облако, зависшее в небе, как аэростат воздушного заграждения.
Лида бросила в ведро таблетку красного стрептоцида, помешала скалкой, чтобы таблетка хорошо растворилась, ступила в ведро, и через несколько минут ее ноги покрылись морским загаром.
Затем то же проделала Света. Лида, вооружившись темно-синим карандашом, нарисовала подруге сзади ровную линию по всей длине ноги. На расстоянии полуметра не отличишь от тонких чулок. Осталось надеть платья, и они готовы.
Сегодня суббота — танцы в Интерклубе. Им, студенткам иняза, не только разрешалось, но и рекомендовалось бывать там. Да вот незадача, пойти не в чем, выкручиваются как могут. Платья то и дело перешивают, кофточками обмениваются, а с чулками совсем беда. Света на прошлой неделе рассказывала какому-то американцу, что у них, у русских, есть традиция — с первого мая ходить с голыми ногами, но, казалось, он не поверил. Хорошо, запас стрептоцида есть.
В полвосьмого девушки сбежали по выщербленной мраморной лестнице. Путь от Лидиного дома хоть и недалекий, а идти нужно аккуратно, не дай бог, единственные туфли на рытвинах и колдобинах развороченных дорог поцарапаешь.
К восьми девушки подошли к Интерклубу. Было свежо, с моря задувал прохладный ветерок, над улицей плыл парфюмерный запах белой акации с примесью ванильной нотки табака. Английские моряки курили трубки, чтобы добавить солидности себе, недавним выпускникам военно-морского колледжа, розовощеким и крепким, как осенние яблоки. Им в городе не удивлялись, корабли союзников доставляли товары по ленд-лизу.
Дэвид с группкой молодых офицеров стоял на тротуаре и с ожиданием смотрел на прохожих. Завидев девушек, он сделал шаг навстречу и тут же остановился под цепким Светиным взглядом.
— О, опять этот красавчик дежурит. Лида, не дури. Мы тут, чтобы английский практиковать, а не романы крутить.
Девушки подошли к входной двери. Лида старалась незаметно вытереть вспотевшие ладони о вельвет платья. Дэвид приснился ей сегодня — синие глаза на загорелом лице, смешливые ямочки над коромыслом плеч. Она думала о нем всю неделю.
Моряки оживились:
— Леди, приятно вас видеть вновь. Давайте пройдем внутрь. Танцы скоро начнутся.
При входе началась милая суета, затем все вошли в зал. Блики ламп отражались в натертом паркете, оркестранты стали настраивать инструменты. Все неловко молчали, и тут раздались первые аккорды. Дэвид, стараясь казаться спокойно-официальным, пригласил Лиду на вальс. Офицеров Королевского флота обучали и искусству танца, и галантного обхождения. Лида вложила руку в его крепкую ладонь, и приятное тепло начало перетекать в нее, разливаясь по всему телу. Дэвид, не отрываясь, смотрел на прядь, большой запятой лежавшую на Лидиной шее. Он не слышал звуков оркестра, почти беззвучное дыхание девушки полностью заглушило их.
Танец закончился, Дэвид повел ее к подруге. Они проходили за колонной, как Лида почувствовала руку, опустившую что-то в ее карман. Записку она прочла, отлучившись в туалет — «Приходите завтра в шесть на бульвар. Только, пожалуйста, будьте одна».
Ей хотелось сохранить этот кусочек нездешней плотной бумаги, но Лида понимала — опасно. Белыми хлопьями обрывки закружились в воронке спускаемой воды. Водопровод в освобожденной Одессе починили два месяца назад.
Лида с Дэвидом встретились взглядами. В ее, полном изумления, читалось: «Так не бывает».
Света отвела глаза. Ей казалось неловким быть свидетелем этого немого диалога.
Больше в тот вечер они не танцевали. Их со Светой приглашали наперебой, но через полчаса девушки ушли. Лида жаловалась на головную боль. Уже к десяти она была дома. Села в уголок дивана, обхватив ноги, и смотрела в прямоугольник ночи через открытую балконную дверь. Лунные блики в тишине плясали на любопытной ветви платана, что заглядывала в комнату. В шелесте листьев она хотела услышать «да» или «нет», но дерево молчало. Потом долго закручивала в косички бахрому на гобеленовом коврике, вернувшемся с ней из эвакуации. Гуси-лебеди ее детства все улетали и улетали куда-то в небо, а с колеса лесной мельницы капли летели прямо на щеку. Ей казалось, она не уснет, но молодость и усталость взяли свое.
Проснулась назавтра позже обычного, с тяжелой головой. Пошла на кухню поставить чайник. Пока он грелся, Лида смотрела в окно, вдруг встала на широкий подоконник и начала тереть окно кусками старой газеты. Она выписывала круги, стекло под ее руками тоненько повизгивало и просило пощады. В окнах напротив отражалась серая громада их дома. С улицы раздавался звон колокольчика и выкрики, долгие и неразборчивые, то ли «ножи точим», то ли «старье берем».
— Лида, а чего это вы взялись окно мыть сегодня? И неделя вроде не ваша, — пропела Ольга Никифоровна, вплывая в кухню с подносом, уставленным кастрюлями и мисками.
— Да вот, показалось — разводы грязные, решила протереть.
Соседка удивленно вскинула брови и сложила в куриную гузку и без того небольшой рот.
Лида спрыгнула на пол, подошла к тумбочке, покрытой синей клеенкой. Плиту они делили на троих, а шкафчик у каждого был свой. Она присела на корточки и начала быстро выставлять на пол его небогатое содержимое — две кастрюльки, пару тарелок, ножи-вилки.
Вынула посуду и постояла немного, покачиваясь с носка на пятку, накручивая на палец волосы. Потом схватила кусок голубой фланели, намочила под плюющимся краном и начала мыть полки. Сначала рывками терла посередине, затем поддевала ткань пальцем и проходила по краю, стараясь забраться в самые дальние уголки.
Соседка варила суп. Обычно Лида сразу убегала от тяжелого запаха вареной капусты, а сегодня и не обратила внимания, продолжала водить тряпкой.
Фраза из записки металась в ее голове и не могла найти уголок, где бы пристроиться, затаиться, свернуться в клубок и сделать вид, что место ей там было всегда.
Обычно, когда Лиде нужно было принять решение, она брала лист бумаги и с одной стороны писала «плюс», с другой — «минус», заполняла оба столбца и понимала, как нужно, но что делать сейчас, когда одни «плюсы», а в целом все получается неправильно?..
В понедельник Лида увидела седую прядь над левым виском, которую закрашивала потом всю жизнь.
На бульвар она все-таки пришла, через три дня. Сквозь слезы смотрела на знакомый порт, что раскинулся внизу, у подножия лестницы, там монотонно и натужно выли сирены, и ровно в шесть большой корабль отошел от причала. Отошел по-английски, не прощаясь.