Казалось, я вросла лицом в руль. Кровь замерзала. Я оторвала разбитую щёку от рулевого колеса. В голове стоял такой гул, что не заметила разницы, гудит клаксон или уже нет. Я сидела и смотрела вперёд. Над вспученным капотом нависал бетонный столб. Я отстегнула ремень и попыталась открыть дверь. Заклинило. Стала биться в неё плечом, топтать ногами. Не поддаётся. Справа сидела моя собака и улыбалась. Будто смеётся надо мной. Руль и куртку испачкала гранатовая кровь. Боковым зрением я увидела красное пятно в зеркале. В том месте, где отражалось моё лицо. Рядом было как минимум две двери, через которые я бы вышла из разбитой машины. Но нет, я билась в водительскую дверь, бездумно, как муха в стекло у распахнутой форточки. Единственное, что мелькало на изнанке сознания, это мысль: с каких пор я в этом дерьме?
Не так уж и давно. Это началось где-то месяц назад.
Аджика, как я назвала взятую в приюте собаку, подбежала к пеньку и обнюхала. Уже несколько дней меня посещали странные мысли, что я чувствую её настроение и желания.
«Снова он! Это его территория. Любитель сосисок и творога, — вдруг возникло у меня в голове. — Он всё тут метит. Тоже мне, захватчик!» Затем Аджика присела рядом с пеньком и оставила свой отзыв.
Она встала, и мы встретились взглядом. Мне почудилось осознание в её глазах, что я слышала её мысли. Аджика то ли чихнула, то ли хмыкнула, и затрусила дальше. Мы продолжили гулять, а в моей душе продолжили, как круги по воде, бежать и множиться ощущения тревоги, предчувствие чего-то недоброго.
Я взяла её в приюте для собак. Она мне сразу понравилась, хотя почему-то сидела в углу, особняком, склонила голову, изучала остальных собак. Но как только я подошла к вольеру, она подобралась. Не подбежала, как остальные, не скулила и не прыгала лапами на решётку. А спокойно смотрела умными глазами. Потом открыла пасть и вывалила язык: я решила, она мне рада. Затем узнала, что никто из собак с ней не играет, даже не приближается. Вопреки тревожному звону внутри, я решила, раз её здесь не любят, я возьму её. И буду любить.
Начались наши совместные дни и ночи. Всё шло своим чередом. И вот однажды я проголодалась. Хотя только встала из-за стола. Я проходила мимо Аджики, и мне стало так голодно, что изо рта потекла слюна. Я ни о чём не думала, кроме фрикаделек. Потом я ушла в ванную, Аджика лежала на кухне, и голод прошёл столь внезапно, как наступил. Я вернулась к ней, снова засосало под ложечкой, а рот наполнился слюной. Хотелось добавки и поскорее, и побольше. Вместо этого я покормила собаку, и голод исчез.
В другой раз мы с Аджикой спали, в окнах гудела вьюга. Чтоб собака меньше боялась, я брала её в кровать. Вдруг она свалилась на паркет. По телу вспышкой пронеслась боль, я ощутила на себе этот удар, но спросонья решила, что упала сама.
Я мыла Аджику под контрастным душем и чувствовала то жар, то озноб. Гладила её, и по моей коже бежали мурашки. Затем я услышала её мысли. Как будто мне в мозг транслировалась радио. Я слышала, как она думала о том, что видит и нюхает, терпит и ждёт.
Я думала о своём даре. Всё получалось само собой. Мне казалось, у меня сверхъестественные способности. Я уже представляла, как снимаюсь в передачах, рассказываю, что чувствуют домашние животные, о чём их мысли.
Затем эта тварь сделала то, из-за чего я врезалась в столб.
Я наклонилась погладить собаку и увидела свою руку. Её глазами. А потом мы разделились: я и моё тело. Я была в Аджике, перебирала её лапами, мотала её головой. Я закричала, но из горла вырвалось кряхтение, похожее на скулёж. В мозг ударил шквал запахов, и я знала, откуда тянется каждый. Я уставилась на хозяйку. Она смотрела с ужасной высоты, почти что с потолка. Это была какая-то башня в пижаме с горой рыжих кудрявых водорослей на верхушке. Она не двигалась, таращилась на меня, затем посмотрела на руки. На губах заиграла кривая улыбка. Она шагнула в сторону, как человек, который только вышел из комы. Замахала руками, ловя равновесие. Поймала. Медленно и кособоко сделала ещё два шага. И посмотрела на меня. Таким взглядом, словно только что заняла первое место на олимпиаде, а я, её главный соперник — последнее. Я озиралась, не зная, куда себя деть, как всё вернуть обратно. Пробовала представить, как переношусь в своё тело, но не смогла. Лишь подумала об этом на уровне «я — туда», и всё, это был мой предел. Но это сработало. Во всяком случае, я так подумала в тот раз. Я оказалась в своём теле. Сердце дико колотилось, я закричала: «Назад!» — собака попятилась, а я выбежала из спальни и захлопнула дверь. Ночевала в ту ночь Аджика на улице.
Второй раз не заставил себя долго ждать, но я не могла вернуться в своё тело. Она ходила вокруг меня, пока я была Аджикой, и смотрела, как победитель на проигравшего. Из её горла вырывалось хриплое бульканье, похожее на лай. Наверное, это был смех. Я силилась переместиться обратно, но не смогла даже подумать «мне — туда». Затем ко мне вернулось зрение. Я увидела собаку и поняла: это я там, внутри. Вжалась в пол и дрожала. Смотрела так, словно меня собрались убить. После зрения вернулось осязание, и, наконец, перенёсся рассудок.
Аджика как ни в чём не бывало лежала на паркете. Смотрела, как я шлёпаюсь рядом на пол. Перед глазами всё поплыло, потекло. Зашмыгал нос. Я не хотела расставаться с ней. Но если у меня такой дар, то лучше буду избегать животных, чем останусь навсегда в шкуре Аджики или кого-нибудь.
Я собралась, мы сели в машину. Пристёгивая Аджику, я заметила, как она напряглась, но не придала этому значения. А зря.
Не успела я выехать на трассу, как это случилось в третий раз. Я оказалась в её шкуре, всё еще не догадываясь, что не по своей воле. Она держала руль и давила на педаль. Затем мы снова поменялись зрением. Я увидела, как мы едем в фонарный столб. Но была пристёгнута на соседнем сиденье. Я закричала, но издала лишь какой-то «Грхкааарф!» пастью собаки.
Столб затрещал. Если что и могло меня привести в чувство, так это колонна весом в пару тонн, падающая на машину. Я бросилась на заднее сиденье, отщёлкнула ремень безопасности Аджики и вывалилась через пассажирскую дверь. Собака бросилась за мной, мы запрыгали по снегу, а позади столб обрушился на авто. Раздался скрежет смятой алюминиевой банки. Я увидела, что с машиной, и рухнула в снег. Будто хотела сделать «снежного ангела». Подошла Аджика. Затем я уже почти привычно увидела себя её глазами. И побрела за ней в дом. Больше я не вернулась в своё тело.
Память покидала меня, её полностью заменяла память собаки. Лишь на этом коротком этапе я смогла всё увидеть и понять, прежде чем искорка человеческого навсегда погасла во мне.
Воспоминания пронеслись, как сон. Вокруг горы. В земле дымился кратер. А в нём застывала расплавленная капсула, рухнувшая метеоритом из темноты космоса. Меня сжимало и выворачивало одновременно. Воздух колол тысячей иголок, обжигал и отравлял. Видение сменилось картиной прошлого. Яйцеобразная капсула, летящая вдаль от мира, охваченного сиянием взрыва. Родная планета разлеталась на куски от схлопывания своего ядра. Затем включились турбины, звёзды со всех сторон превратились в белые нити света. Когда скорость сошла на нет, её сменила агония падения. Удар о землю вывел меня из анабиоза. И ввёл в муки пребывания в невыносимой атмосфере.
Тогда я вселилась в полевую мышь, захватила её тело незримым фантомом. Затем переселилась в ушастую сову. Пришлось, чтобы не съели. Глазами совы увидела людей. Люди гуляли с собаками. И, наконец, для контакта с людьми я вселилась в Аджику. И попала в приют. Но чтобы переселиться в человека, понадобилось больше попыток. Сознание человека ускользало, окутанное скользкой плёнкой иллюзий. А закрепиться в нём мешали чувства, сводящие с ума хаотичностью. Неведомая, но укротимая материя.
И вот я здесь. Зудит лапа, надо почесать. Кто гавкает? Поскорей бы выгул. О, корм!