Поздней осенью я ехала из Питера в северный пограничный городок навестить родных. Уютное купе мурманского поезда. За сутки езды отлежала бока, выспалась и прочитала взятую книгу. Проезжали Карелию, там уже лежал снег. Деревья становились все ниже и ниже, рано темнело.
Утром выскочила на своей станции, лицо обдало холодом вечной мерзлоты, сковало колени и зубы. За мной приехала машина, еще два часа трястись в сторону Финской границы.
Долго ехали по свежему снегу. По дороге два раза останавливались: один раз на озере Имандра, у небольшого памятника. На этом месте убили людей. Случай жестокий, неслыханный для этих мест: муж и жена приехали с палаткой половить рыбы и пособирать грибов. Убийц не нашли. Здесь теперь все останавливаются, места красивые, а после убийства так и совсем святые. Помянули невинно убиенных, выпили. Чтобы согреться, пили горячий брусничный морс из термоса с ломтями черного хлеба и вяленой семгой.
Пошел снег. Стало теплее.
— Черт, надо ехать, пока светло, — забеспокоился водитель, — заметает, а еще час пилить.
За Полярным кругом темнеет рано, день становится все короче и короче, и называется это полярной ночью. Шофер докурил папироску, сходили в лес по нужде и поехали дальше.
Заехали на кладбище. А там белым-бело, рыхлый, пушистый снег укутал могильные холмики. Положила на столик сломавшееся в крошки печенье и слипшиеся конфеты — белочкам. Зайду еще раз с цветами и позже, уже перед отъездом. Когда-то еще смогу приехать. Ближний свет.
Уходя, оглянулась. Мои следы вороньей лапой протянулись к могилам. Рыжая толстая белка уже вовсю шуровала на столике.
Наконец-то подъехали к дому. Вбежала на четвертый этаж…
Открыли дверь — ждали. Из квартиры пахнуло теплом, квашеной капустой, грибами и пельменями. Визг, радость, объятия, подарки из чемоданов. Все так же, как было. Дом, милый дом. Папа! Мама! Подзатыльник младшему брату Лешке, хотя он уже дядька, служил в Афгане.
— Опять шлендрать по друзьям пойдешь. На три дня всего приехала, — пилит мама, она строгая, всю жизнь в школе проработала. Мама не любит, когда я приезжаю домой и ухожу в гости к одноклассникам.
— Свистушка, — сказал папа, взял чай и прошел в комнату, там занял свое любимое место за столом, на краю дивана.
— Никуда не пойду, ни к друзьям, ни на лыжах кататься — все три дня буду с вами. Как я соскучилась по нашим праздникам и посиделкам!
«Мы так редко собираемся всей семьей, а когда-то дружнее и счастливее не было», — подумала я.
Мы с мамой в спальне, разбираем подарки. Радуемся. Она дарит мне свои, я — то, что привезла им.
— Тамара, накрывай на стол! — крикнул из гостиной папа.
— Ой, что это я разговорами тебя кормлю. — мама побежала на кухню.
Когда я вышла из ванной, массивный обеденный стол, стоящий посередине гостиной, был уже накрыт. Кипенно-белая накрахмаленная скатерть.
— Мам, как у тебя такие хрустящие получаются?
Белые тарелки с золотистыми звездочками, рассыпанными по кобальтовому ободку. Хрустальные бочонки с солеными грибами и вазочки с моченой брусникой к кроличьему мясу. Копченая рыба, маринованные грибочки — вместе ловили, вместе собирали и готовили тоже вместе.
В центре стола — громоздкая белая супница с торчащим из выемки увесистым серебряным половником. Пахнущий августом и лесом грибной суп с белой фасолью.
— Твой любимый.
— Мой любимый.
Смеемся. Вспоминаем, как делали осенние заготовки, лепили пельмени.
Осенними вечерами всей семьей солили на зиму капусту: стол накрывали клеенчатой скатертью, голубой в мелкий цветочек, и вся семья чистила, шинковала, жала, солила, перемешивала, наполняла капустой и тертой морковью трехлитровые стеклянные банки, утрамбовывала, прессовала. Капуста возмущалась, бродила и булькала в течение трех дней. После многочисленных проб банки выставляли в маленький погребок под окном, остальное папа с братом относили в гараж. Грибы сушили, солили и мариновали. Из брусники, черники и морошки варили компоты, перетирали ягоды с сахаром для будущих морсов и пирогов.
Пельмени же лепили по запросу.
— Мама, хочу пельменей. — Первым обычно не выдерживал брат.
— Хочешь? Организуй, — поддерживал папа, выдавал ему деньги на лук, муку и масло. Мы бежали в магазин затариться продуктами. Папа ехал на подхоз, где держали поросят, покупал мясо.
Субботним днем, после работы, мама замешивала тесто, папа крутил мясо с луком и все вместе лепили. В пельмешки-ушки прятали сюрпризы — считалось счастьем, если попадется кусок лаврового листа или перец горошком. Мне всегда везло.
К пельменям ставили тарелочки со сметаной, с желтым маслом, запотевшим после морозилки, наливали в блюдца разведенный уксус и ядреную горчицу для остроты. Посередине стола пупком торчала супница с пельменями — съедали половину заготовок, не отходя от кассы. Если пельмени лепили зимой, то тут же выставляли их на мороз, за окно. Замороженные ссыпали по порциям в полотняные мешочки, хранили в морозилке.
Пока лепили, читали стихи, загадывали загадки, мы с Лешкой толкались, ссорились, иногда дрались, мама пела, папа шутил и время от времени утихомиривал нас:
— Дети, марш по своим комнатам, если вести себя не умеете!
Затем счастливым голосом шептал маме:
— Тома, Томочка, Томуся.
Неожиданно прозвучало:
— Давайте пить чай.
Все подскочили, дружно убрали со стола, бегали из кухни в гостиную и обратно, носили и мыли посуду. Мама принесла и выложила на стол закрытые пироги с палтусом и открытые, с брусникой, и отдельно с черникой, выложенные узорными румяными полосками теста и посыпанные сахарной пудрой…
Я достала из серванта английский чайный сервиз, расставила чашки и блюдечки. Налила себе крепкий сладкий чай, как любил папа. Поставила чашку на стол, напротив фотографий — я дома, и опять мы все вместе.
Завтра утром отнесу в библиотеку мамины книги, соседям раздам посуду, в музей обещала коллекцию спортивных значков, собранных братом. Рыболовные принадлежности и палатку заберут друзья отца. Альбомы с фотографиями и супницу повезу с собой. За три дня нужно освободить квартиру для новых хозяев.
А сегодня…
Просто посидим.