Упоительно желтые рапсовые поля мелькали в просветах между столетними липами — я возвращался из Калининграда в Янтарный после экскурсии. Гнезда аистов на коньках крыш и опорах линий электропередач — еще один характерный штрих восточно-прусского ландшафта — впечатляли своими размерами. Я просил водителя притормозить и высовывал голову, поражаясь близости величественных птиц, которых не смущали ни людская возня вблизи гнезд, ни плотный поток автомобилей, движущихся к морю и обратно в Калининград. Глядя на них, я приходил к мысли, что все же ни одна живая тварь не может жить без пары. Аисты, вероятно, знают толк в любви, если, встречая своего партнера единожды, живут с ним до самой смерти.
Наконец-то я ощущал жизнь во всей ее полноте. Дела и тревоги остались в прошлом, и воспоминания о них вызывали у меня улыбку — все казалось бессмысленным и пустым. Одного я не понимал — как я мог жить без любви так долго.
Мы не виделись с Полиной два дня, но я знал, что мы обязательно встретимся. Найти ее в Янтарном среди местных казалось несложным. Я прокручивал переживания последней встречи и представлял, как увижу ее случайно где-нибудь на набережной, и мы, точно два аиста, не расстанемся уже никогда.
Я думал, что, кажется, придется перенести обратный рейс или пропустить его вовсе, и осознание того, что я могу менять свою жизнь и не боюсь этих изменений, заводило меня еще больше. Билет — это всего лишь билет, такая мелочь.
Таксист остановил машину у вокзала. Я достал сигарету и курил на перроне, рассматривая подъезжающие автобусы. Выходили в основном туристы — они тащили битком набитые рюкзаки, растерянно крутили головами и оглядывались по сторонам, пытаясь сориентироваться. Последней из автобуса вышла девушка. Она поправила платье и направилась к пешеходному переходу. Меня охватило волнение. Это была Полина, но уже не воображаемая, а настоящая. Я столько времени представлял нашу встречу, но, увидев ее здесь, растерялся как мальчишка. Я махнул рукой, подбежал, взял из ее рук пакет, и мы пошли по тротуару так, как будто договорились о встрече заранее.
День выдался длинным. Мы катались на канатной дороге, загорали в лодке посреди озера, кормили лебедей хлебом, и уже давно эти банальные романтические ритуалы не доставляли мне столько удовольствия. Я сжимал Полину и прятал нос в ее распущенные волосы. Горячий затылок пах солнцем и сосновой хвоей. Я не мог различить ее черты, словно она была окутана дымкой. Мне все время хотелось до нее дотронуться и убедиться, что она настоящая и не исчезнет как мираж при прикосновении.
К вечеру мы порядком устали. Полина натерла мозоли, и мы уселись поужинать на летней веранде. Симпатичный старичок в морском кителе задорно играл на аккордеоне в окружении пританцовывающих слушателей. Журчал фонтан. Солнечные лучи преломлялись цветными пятнами в водяной пыли и рассеивались. Полина подставляла ладонь под струю холодной воды. Вода падала на запястье и стекала в чашу фонтана. Потом она сидела напротив меня, подперев кулачком щеку, и казалась мне очень милой.
— Тебе идет это платье, — сказал я.
Полина довольно улыбнулась.
— Я редко его одеваю.
— Надеваю, — автоматически поправил я. Полина отстранилась от стола, откинулась на спинку дивана и уставилась в экран телефона.
Мне стало неловко. Нужно было как-то спасать положение. Я принялся рассказывать бородатые анекдоты, которые мои знакомые считали несмешными и знали наизусть. Полина устало смеялась, а я в это время разглядывал ее. Лицо Полины покраснело на солнце. От смеха в уголках глаз проступили мелкие морщинки. На щеке лежала опавшая ресница. Кажется, Полина начала приобретать земные черты.
Фонтан зафыркал. Последние струи воды на мгновение повисли в воздухе и оборвались. Водяная пыль опустилась на землю, дымка рассеялась, и я, наконец, разглядел цвет глаз Полины: они были серыми.
После ужина мы остановились у лютеранской кирхи с высокими стрельчатыми окнами, переделанной в православный храм. Крыша была увенчана башенкой с колокольней. У нас на Руси колокольни всегда строились отдельно. Полина, не стесняясь, зевала и таращилась в телефон. Я и сам порядком устал и грешным делом подумал, что неплохо было бы сейчас оказаться в гостинице, принять душ и упасть на кровать. Кажется, впечатлений с меня было достаточно.
Когда мы подошли к ее дому, уже стемнело. В подъезде было зябко и пахло чужим ужином.
Дверь в квартиру была не заперта, и мы вошли. В дверном проеме показалась пожилая женщина. Она с подозрением разглядывала меня, вытирая руки о фартук.
— Бабушка, это я, — сказала Полина. Я молча кивнул в знак приветствия, беззвучно пошевелил губами. Бабушка не ответила, повернулась спиной и снова скрылась на кухне.
Полина достала из тумбы тапки и бросила передо мной.
— Я так… — сказал я и ступил на скомканный тряпичный коврик, поджимая пальцы.
— Надевай, пол холодный. — Полина подвинула тапки ногой ближе ко мне.
Я не стал спорить, надел тапки и попросился в ванную. На полотенцесушителе висели два бюстгальтера: один кружевной голубенький, другой — пожелтевше-белый, заношенный, прошитый для крепости, с чашечками такого размера, что они напоминали мне два летных шлема. В сливе раковины запутались длинные волосы. Я помыл руки, брезгливо закрутил кран и почти на цыпочках, не желая столкнуться с бабушкой Полины, скользнул в комнату.
Полина сидела на диване и наливала чай. Я опустился рядом. Обстановка была скромной. У стены стоял сервант. Полки за стеклянными дверцами были заняты чайными сервизами, сувенирами, книгами. Из неплотно закрытого ящика свисали женские колготки. На разложенном диване, застеленном смятой простыней, были разбросаны подушки. На стене висела какая-то картинка.
Глаза Полины то следили за тонкой струей, падающей из чайника в чашку, то зовуще в упор смотрели на меня. Я перевел взгляд на увесистую грудь, затем на круглые бедра. Глотнул чай. Она потянулась за сахарницей, заметно прогибаясь в пояснице и выпячивая грудь вперед, явно демонстрируя возможности своего тела. Я провел рукой по ее спине. Полина обернулась и потянулась ко мне, чтобы поцеловать меня в губы. Я ответил сдержанным поцелуем. Она выключила свет, разделась и легла в постель. Из-за стены доносились шепот и бормотание. Один из голосов был детским. Ребенок капризничал и гундосил. «Не хочу, — кому-то говорил он, — не хочу, не хочу…» Другой голос шепотом его уговаривал, но я не мог различить слов из-за того, что Полина сопела и что-то шептала мне в ухо, навалившись всем телом.
Вдруг дверь в комнату распахнулась, и свет из прихожей осветил часть комнаты. Я быстро натянул одеяло. Полина вскочила на ноги, схватила халат и прикрылась.
Светловолосая мальчишечья голова нырнула под руками Полины, загораживающими вход в комнату.
— Мама, я не хочу спать с бабушкой! — закричал ребенок и крепко, обеими руками схватился за дверной косяк. — Где Джекки?
— Не знаю, иди поищи в своей комнате, — раздраженно сказала Полина.
— Это и есть моя комната, — сказал ребенок и снова попытался прорваться.
Полина сердито дернула его за руку и потащила в коридор, прикрыв за собой дверь.
«Романтик хренов», — пронеслось в голове. Я быстро собрал разбросанную по полу одежду, натянул штаны, футболку и остановился в нерешительности перед дверью. У меня не было никакого желания вмешиваться в чужую жизнь, а уж тем более участвовать в семейных разборках.
За дверью кричала Полина, но звук был отдаленным. Я выскочил из комнаты, почти не глядя, завязал шнурки, повернул задвижку и как вор шмыгнул в подъезд. Мне хотелось воздуха.
Я достал из рюкзака куртку, закурил. Взглянул на часы — до вылета оставалось время. Я решил вернуться за вещами в гостиницу перед самым отъездом и вышел на набережную прогуляться.
От еще не остывшей воды веяло теплым воздухом. На берегу же было сыро и промозгло. Я застегнул куртку до самого подбородка и, скрестив руки на груди, пошел быстрым шагом, надеясь согреться.
Вдалеке тускло светили блеклые огни кораблей, стоящих на рейде. Они манили, но казались совсем чужими. Море шелестело и больше не волновало меня. Я почувствовал, что скучаю по дому.
Под вывеской «Очаг» — единственного заведения, где горел свет, — в уличном пластиковом кресле, свернувшись и поджав ноги, спал то ли хозяин, то ли сторож. Рядом остывал мангал. Из колонки на прилавке тихо играла музыка, и женский голос тоскливо выводил: «Только раз бывают в жизни встречи, только раз судьбою рвется нить…», а далее еще более протяжно и заунывно: «Только раз в холодный зимний вечер мне так хооочется люууубить». Любовь, любовь… Вот тоже выдумали. Попадаешь будто в дурной сон и никак не можешь проснуться. Пока одни витают в облаках, другие дела делают. Я решил, что завтра же, по дороге из аэропорта, заеду на работу и согласую бюджет на новый проект — и так потерял много времени.
Я брел и жалел, что пропустил баню. Серега собирает друзей каждую субботу. Топит печь, заваривает чай из липы, мяты, зверобоя. Нарезает свежие березовые веники. Мы запариваем их кипятком, и предбанник окутывает сладковатый дегтярный запах. Я вспомнил, как в первый заход кожу пробирает мороз. Постепенно он превращается в тепло и растекается от солнечного сплетения по всему телу. Хорошо прогревшись, Серега опрокидывает на себя ушат ледяной воды, фыркает, ухает как филин, задыхаясь от неожиданности, и убегает греться в парилку, а я обычно открываю форточку, растягиваюсь на простыне и смотрю на колышущиеся макушки деревьев. Тело становится совсем легким.
Я набросил капюшон и поежился от холода: нет, все же нет в жизни ничего лучше бани.
Рецензия писателя Романа Сенчина:
«Мне понравилась атмосфера, понравилась Полина. Сложный персонаж, вызывающий и раздражение, и сочувствие. В общем рассказ сложился, но, по моему мнению, пока в общих чертах. Непонятно, откуда прилетел герой. Как познакомились герой и Полина в Калининграде. Сначала кажется, что герой едет из Калининграда в Янтарный, где живет Полина, но потом это оказывается все-таки Калининград. Или нет? «Вернувшись в город после экскурсии, я решил не заходить в номер, а прогуляться по набережной до того места, где мы познакомились». Что за город? В финале упоминаются корабли на рейде, но Калининград все же в глубине суши. Значит, все-таки Янтарный. Начало рассказа мне показалось запутанным, я не видел то, что читал.»
Рецензия критика Валерии Пустовой:
«Рассказ глубоко захватывает воображение, вызывает сопереживание. В нем покоряет раскачка чувств: от мечтательного романтического влечения, почти абстрактного, неземного, — к понятным, дельным стремлениям — утвердить проект, расслабиться с друзьями в бане. По ходу рассказа происходит немало тонких превращений чувств героя, вызванных переменами в обстановке и его восприятии Полины. Движение от отвлеченной мечты к приземленному суждению создает в рассказе драматичное напряжение. Герой благодушно мечтает о верности и любви, но по мере того как проступает реальный образ и мир его избранницы, он быстро любовью насыщается.
Очень здорово, что автор давит на читателя оценками. Героя автор не осуждает и не поддерживает. Он свободен и органичен в своих реакциях, его можно и понять, можно с ним и внутренне поспорить. Неоднозначность героя и жизненность его ситуации вызывают желание глубже всмотреться в эту историю, мысленно побыть с героями подольше. Ярко запоминаются проступающие детали внешности и быта Полины. Морщинки и ресница, волос в сливе и бюстгальтеры на сушке, ворчание ребенка, скудная обстановка, попытки понравиться.
Очень эффектно автор показывает Полину в свете изменившегося отношения героя: он чувствует, что она навалилась на него, — мы интуитивно понимаем, что это давление самой ситуации, в которой он больше не хочет находиться, так как в любовь наигрался. Финал ироничен — а все же не ехиден. Да, герой очень понятен и тут: романтики он уже набрался, теперь хочет отпустить напряжение, побыть собой. Рассказ получился и смешным, и печальным, а главное, очень правдивым.»