— Ну мам!
— Ни за что.
— Ну мам?
— Даже не думай.
Она сидит на кухне с сигаретой — незыблемая и категоричная.
— Прабаб Валя делала рыбу, бабушка Света делала рыбу! Какой же Новый год без рыбы? Я, считай, почти четыре часа летела только ради неё.
Она крепко затягивается, сбивает пепел. Я слышу как в гостиной, в «большой комнате», собака Мотя терзает резиновую игрушку.
— Будет оливье и холодец, мало тебе?
— Это не то, — отмахиваюсь я. — На столе должна быть гефилте фиш. Без неё Новый год — не новый.
— Вот сама с ней и разбирайся, с рыбой той.
Я сажусь напротив, беру в руки пачку, кладу обратно на стол. Обычно мы курим вместе — молчаливый пакт, но сейчас мы определенно не в согласии.
— Ты ведь в курсе, что вершина моих кулинарных талантов — это отбивная?
Она вздыхает:
— Знаешь, сколько с этой рыбой нужно мудохаться?
Я качаю головой.
— М-м.
— Сначала нужно добыть щуку…
— Так а в чем проблема? Полный базар щук.
— Мать послушай. — Она резко, почти царственно меня обрывает. — Щуку нужно добыть, толстую, здоровенную. Почистить, снять с неё шкурку, целиком, «чулочком», чтобы ни одного изъяна. Кости часа два пинцетом выбирать, они мелкие такие, вредные. Потом из этого сделать фарш — с булочкой, маслом, луком и морковкой. Запихать фарш обратно в шкуру, чтоб не порвалась не дай бог, и потом ещё плясать вокруг неё полдня, пока тушится, песни петь, уговаривать. Оно тебе надо? Мне оно не надо.
— А как же старая ашкеназская мудрость: не задолбался — не молодец?
— Вот ты и долбайся. Я за свои почти семь десятков лет уже отработала все повинности. Хочешь рыбу? В ресторане закажу.
Мне на это сказать нечего. Рыбу я хочу до дрожи. Сколько себя помню, у нас всегда на праздничном столе стояла рыба: на самом торжественном, в половину столешницы, блюде c ободочком. И петрушкой из щучьей пасти. Ёлка, «дождик», пара старых, советских ещё игрушек, заботливо завернутых в бумагу… Их помнит мама — как они с дедушкой вешали. Она до сих пор каждый день его помнит. И я тоже.
И рыба на столе, огромная, красивая. Только после полуночи, когда пережили уже старый год, когда уже можно.
— Ладно, — говорю я, — в ресторане закажем. Только мам?
— Ну?
— Ты правда расскажешь, как делать рыбу фиш? Серьезно, с подробностями. И как лук жарить, и в духовке под каким градусом. И про фарш, про фарш обязательно. Через мясорубку? Руками? В блендере?
Она смотрит на меня с подозрением, и я её понимаю. Где имение, а где наводнение. То есть я и готовка.
— Ты что, сама делать будешь?
— Буду. — Я недолго молчу. — Но не сейчас, конечно.
Я молчу и думаю о дедушке: о том, как он обожал щучью голову. Я думаю о том, как прабабушка Маня, должно быть, сутками колотилась вокруг плиты, чтобы накормить всю семью. Как то же самое делала пра-пра-баб Йоха, Йохевед — от мала до велика, под тридцать человек. Из которых после войны остались лишь несколько. И баба Геня, и баба Циля. Они видели всё самое худшее, и тем не менее каждый Новый год днями танцевали с рыбой. Потому что рыба — это любовь. А чем больше задолбался, тем больше любовь.
— Не сейчас, — добавляю я. — Но на следующий год — обязательно. С булочкой.