Мы сидели уже не напротив, а рядом за одним столом. Расстояние между нами сокращалось с каждым днём. Чтобы достать книгу или листок, мне приходилось тянуться через весь стол, Андрей предоставлял такую возможность, спокойно, с интересом наблюдая за моими движениями. Мы работали над исследованием на протяжении трёх месяцев, оставаясь по вечерам в школе, в маленькой лаборантской моего кабинета. В этот день задержались, работая над очередной главой романа В. Маканина «Андеграунд, или герой нашего времени», разбирая традиции Маяковского, мотив флейты.
— У героя «Флейты-позвоночник» состояние на грани сумасшествия, Петрович у Маканина видит галлюцинации, у него приступ, он воет. Он учится жить вне слова, так говорится в романе. Но как это связать? — недоумевал Андрей.
— Ты мыслишь в правильном направлении! Помнишь, мы говорили, что у Маяковского «флейта — позвоночник» — это символ жизни, преображенный в слово. А путь покаяния Петровича начался со слова как символа жизни… Сейчас прочту тебе отрывок, ты поймёшь.
Я развернулась, чтобы взять роман. Быстро открыв нужную страницу, повернулась лицом к Андрею и наткнулась на его губы. Не оттолкнула, а, напротив, позволила сильнее обнять себя. Казалось, грань сумасшествия, о которой мы говорили, передалась мне: я послушно выполняла то, что предлагал мне этот мальчик. Я забыла, где нахожусь, кто я такая. Забыла, что Андрей — одноклассник моего сына-выпускника. Было легче не думать о деспоте-муже, детях. Ничего не было, всё исчезло. Передо мной чёрный квадрат, сквозь который я чувствовала нежные, но уверенные мужские руки, жадные губы, частое дыхание, новое тепло. Я расслабилась и как будто наблюдала со стороны, что происходит: меня отрывали заново, этот мальчик с лёгкостью откинул мешавшие мне двадцать лет, он вернул мне молодость. Но обаяние знаменитого полотна оказалось обманчивым, очнувшись, я увидела только чёрный квадрат окна, за которым надуманное мною несколько минут назад беспощадно исчезло, окуная с головой в ту жизнь, откуда хотелось вырваться.
Позже, дома, было время обдумать случившееся. Муж, как всегда, пришёл поздно, поужинал и лёг отдыхать, не обращая на меня особого внимания. Сын был со мной на кухне, хотел поговорить — так обычно мы с ним проводили вечера, обсуждая прожитый день. Муж не подпускал к себе Максима, не интересовался его успехами, поэтому сын искал поддержки у меня. Мы часто просиживали с ним допоздна. Помню, как в прошлом году вечерами в течение месяца он спорил и доказывал мне, что Л. Н. Толстой в романе «Война и мир» не прав в некоторых философских вопросах по поводу мира и войны. Я внимательно слушала, радовалась, что Максим читает, мыслит, рассуждает, изредка вставляла комментарии. Эти разговоры много значили для нас, но, когда в тот вечер сын пришёл, я попыталась от него отделаться, сказав, что очень устала.
— Спасибо, что уложил сестру, — улыбнулась я.
— Мам, что-то случилось? Ты опять была с Андреем? Вы ещё не дописали исследовательскую работу? Знаешь, мы стали много разговаривать с ним о жизни, он читает всё, что ты ему советуешь, его очень интересно слушать. Это всё благодаря тебе.
Я вздрогнула и ничего не ответила.
— Не волнуйся, у вас всё получится, Андрей тобой восхищается.
Я отвернулась, не в силах выдержать искренний взгляд Максима.
— Давай поговорим завтра, — наконец ответила я, и сын ушёл к себе в комнату.
Передо мной снова зиял чёрный квадрат оконной рамы. Всё сводится к нулю, это начало чего-то или конец всему. Выбирает каждый сам. Жалела ли я о том, что произошло, не знаю. Не могла себя обманывать: снова хотела увидеть Андрея и обнять его. Что это? Интрижка с моей стороны или с его? Не хотела об этом думать. Вниз я падала или крылья обрела? Не могла ответить ни на один вопрос. «Всё смешалось… в доме Облонских…». Хотела литературными аллюзиями объяснить произошедшее, но себя не обманешь.
Вспомнила урок литературы по поэме Н. В. Гоголя «Мёртвые души». Ученики не хотели читать поэму, часов по программе не очень много, не успевали. Набросала урок по «Повести о капитане Копейкине», без неё не обойтись, она ключевая. Я знала, что за несколько минут до начала урока обязательно придёт решение. И не ошиблась. На прошлом уроке поставила условие: если все в классе прочитают «Повесть о капитане Копейкине», то я закрою глаза на непрочитанную поэму. За завтраком Максим сказал, что прочитал повесть и поможет на уроке.
На занятии я не спросила сына, а обратилась к Андрею:
— Расскажите, пожалуйста, историю капитана Копейкина.
— Я не прочитал, — ответил он заносчиво.
— Почему? — не отставала я.
— Не хочу, неинтересно, и вообще не понимаю, зачем читать эту чушь!
— Спасибо за откровенность, — сказала я сдержанно, — открываем все тетради и выполняем тест по поэме Гоголя «Мёртвые души».
Все шумно выразили недовольство.
— Ну, Татьяна Михайловна, мы-то прочитали?! Спросите нас! — возмущённо обратился Олег. — Почему из-за одного должны страдать все?
Девочек было немного, они не вступали в спор, а мальчишки, особенно трое: Олег, Илья и Матвей — упрямо обвиняли во всём Андрея и не хотели выполнять тест, зная, что будет неудовлетворительный результат.
— Я слов на ветер не бросаю, все должны были прочитать эту часть поэмы. Разговор окончен, приступайте к заданию, скоро прозвенит звонок, — утихомирила я детей, наслаждаясь содеянным и зная, что Андрею несдобровать.
После уроков мне позвонил классный руководитель 10 «А» класса:
— Татьяна Михайловна, вас ожидает отец Андрея. Объясните, пожалуйста, что случилось с моим классом? Почему одноклассники устроили Андрею бойкот?
— Ровным счётом ничего не случилось, Александра Никитична. Я с ним встречусь.
До начала факультатива оставалось пять минут, дети сидели на своих местах, разговаривали мало, Андрей сидел один за второй партой третьего ряда, недовольный, исподлобья посматривая то на меня, то на одноклассников.
Я вышла из кабинета, встреча с отцом Андрея произошла молниеносно. Мне было высказано недовольство ситуацией, которую я создала, и выдвинуты отцом требования исправить положение, чтобы Андрею было комфортно в классе.
Все ждали моего возвращения, я это ощутила каждой клеточкой, когда вошла: двадцать шесть пар глаз смотрели, не мигая. Андрей выпрямился и насторожился.
— Вы ждёте отмены факультатива? Ни в коем случае! Приступаем к решению КИМов, — почти торжественно произнесла я.
На меня посмотрел сын и опустил грустные глаза. Вечером он меня упрямо убеждал в том, что я неправильно поступаю с Андреем и одноклассниками, что в жизни есть не только литература, которую я боготворю, а есть ещё ученики со своими характерами, интересами, а я об этом забыла. Так мы с Максимом «воспитывали» друг друга постоянно, и в этот раз я прислушалась к сыну. Нет, требования не изменились, но я старалась находить компромисс, прислушиваться к детям. Со временем стала замечать, что Андрей начал читать, выполнять домашние задания, задавать вопросы, писать творческие работы. В 11-м классе он сказал, что будет сдавать экзамен по литературе, я ему предложила написать исследовательскую работу и выступить на конференции МГУ в Колмогоровских чтениях. Он согласился. Над проектом работали три четверти.
Я снова пришла домой поздно. С Андреем готовились к защите исследовательской работы, через два дня конференция. Меня ждал сын.
— Привет. Опять задержалась? Посмотри, что я тебе принёс, — холодно произнёс Максим, указывая на тетрадь.
— Что за тон, сынок. Чья это тетрадь? Я устала, не хочу ничего читать.
— Уверен, что тебя заинтересует то, что в ней написано. Ты ведь у нас очень любишь читать, — ухмыльнулся сын.
Я уже начала сердиться, но было любопытно, что это за тетрадь. Когда открыла, увидела знакомый наклон букв, волнообразную букву «д» с петелькой вверху. Я не читала, а перепрыгивала с абзаца на абзац, словно скакала по знакомой местности, зная точно все кочки и неровности. Это были записи Андрея о наших встречах.
— Как эта тетрадь попала к тебе? — тихо спросила я.
— А ты догадайся. Как будто кто-то специально положил её на видное место, чтобы я прочёл, — отрезал Максим.
Вспомнила, что Андрей говорил о романе, который как будто он пишет, но тогда не придала этому значения. Он просил о редактировании после того, как напишет его. Я снова опустила глаза в тетрадь: хороший стиль, отличные диалоги, литературные аллюзии. Я видела в этой тетрадке плоды своих трудов. Андрей — хороший ученик, это будет отличная книга о романе ученика с учительницей бальзаковского возраста.
Что это? Месть за прошлое унижение? Подлость амбициозного подростка? Или творчество будущего писателя? Знала одно: эти записи разрушат мою жизнь, семью, отношения с сыном. Я забыла, всё, что мне было дорого в погоне за результатом. Пожалуйста, наслаждайся!
Позвонила Андрею:
— Ты зачем так поступил?
— Это будет шедевр, не правда ли? — почти торжественно произнёс Андрей.