На самом деле её звали Юзлебика, хотя все в деревне называли её Убырлы Карчык. Есть такой персонаж в старых, привезенных еще из доордынских времен, сказках. Это спрятанная в глубоком лесу колдунья, старуха-одиночка, что-то вроде Бабы-яги, но только она не всегда такая злая. Например, в некоторых сказках она проглатывает больных детей и выплевывает их здоровыми, румяными, смеющимися. И Юзлебика тоже, в далеком, почти мифическом, своем детстве обладала даром целительницы. Так, по крайней мере, рассказывали деревенские старики, плюясь сквозь дебри седых усов от горечи, которую оставляли во рту эти воспоминания. Говорили, что она могла одним прикосновением своих мягких, как пышки-кабартма, пальцев залечить любые раны, устранить страшнейшие боли.
Тогда она была ещё совсем юной девчонкой, лет двенадцати, с двумя упругими черными косичками, взрослыми глазами и карминной губой, выпирающей вперед, как резной чердачный балкончик. К ней приходили со всей округи — молодые и старые, бедные и богатые, — и каждый раз, дотронувшись пальцами до больного места, Юзлебика слышала вкусный хруст в воздухе, как хрустит свежеподанный к праздничному столу хворост-урама, как щелкают вместе два бревна с прорезями друг под друга. «Цок» — и все встает на место.
Но, как порой бывает в наших краях, черный коршун пролетел перед солнцем и крылом обрезал добрый луч, который так редко посылает нам небо. Холодной весной принесли ей молодого парня, умирающего от страшного ожога. Всю ночь она сидела около его стонущего тела, кончиком пальца трогая каждый кусок расплавленной, разъяренной кожи. Утром он вышел полностью здоровый, только нежно-розовый шрам на щеке и шее. Через три недели он сошел с ума, зарезал свою мать, а потом и сам повесился.
Юзлебика окутала в голубой платок опущенную узкую голову и пошла на похороны. Вместе со всеми другими женщинами и девочками она прошла сто шагов от дома покойных по направлению к кладбищу. По дороге домой она смотрела, как маленькие капельки ее детских слез тонут в бесконечном месиве весенних луж. С тех пор она больше не лечила.
Тогда-то её и начали называть ведьмой, колдуньей, Убырлы Карчык. Так кричали ей вслед заплаканные матери, которые несли к ней своих больных младенцев, так шипели на нее изнемогающие от язв старики. Но как бы жалобно они ни умоляли, как бы ни валялись они у неё в ногах, Юзлебика всем отвечала одинаково коротко: «Нет». Скверная и бессердечная! Убырлы Карчык!
Потом бездетная тетка, что жила на самой окраине деревни в маленьком домике, спрятанном за высоким забором, забрала ее к себе — подальше от назойливой толпы. Там Юзлебика и прожила всю свою тихую пустую жизнь. Почти никогда не выходила за калитку и в гости никого не пускала. Один за одним померли все ее родственники, и почти все, кто ее когда-то знал и помнил. Осталась она одна в своей далекой глухой избушке на лысой опушке. Остался у нее ее спрятанный за забором сад-огород: с дюжину тенистых фруктовых деревьев-пустоцветов, заросшие разбросанные грядки, кусты прозрачного крыжовника вдоль забора, а за ним просторное, наполовину вспаханное картофельное поле.
И вот средь бела дня в её огород что-то упало. Тяжелый полый шлепок, словно пинок с неба. Она услышала его с заставленной пустыми банками веранды и сначала подумала было, что это снова пьяница Усман въехал своим буйным трактором в ее забор. Как это было лет пять, десять назад? Пьяный, он ворвался в калитку начал извиняться. Юзлебика, поморщившись от воспоминаний, потопала к воротам и ощетинилась бровями на одинокую дорогу. Но там было тихо, ни души. Как всегда.
Вооружившись ржавыми вилами, она пошла осматривать двор. Медленно, как кошка, выслеживая пеструю сойку, она пробралась вдоль забора, мимо бани и в огород. Ее взъерошенная тень скользнула по паре-тройке полулысых морковных грядок, застыла и попятилась назад. О, Всевышний! Что это еще такое! Кого из местных алкоголиков занесло сюда в этот раз? Что они тут натворили?
Прямо посередине огорода она увидела неизвестно откуда взявшуюся яму парой метров шириной. Юзлебика сильнее вцепилась в вилы, готовясь к атаке. Хоть и тупыми этими вилами, но я их достану, достану и…
Но вдруг из глубины ямы раздался звук — далёкий тягучий гудок, как убегающий в глубину тоннеля паровоз. Так звучали когда-то ей в ухо иногородние гудки на почте. Необычный звук захватил ее, как аркан, и, ступив к краю, Юзлебика посмотрела вниз. Яма была неглубокая, по пояс, и абсолютно ровная, округлая, словно ее вырезали по трафарету гигантской чаши для великана, а в глубине лежало что-то круглое, металлическое, загадочное, размером чуть больше футбольного мяча. Юзлебике вдруг вспомнилось, как в детстве они с братом искали подшипники в груде металла. Очистив их от пыли и ржавчины, она вглядывалась в каждый металлический шарик, удивляясь своему выпученному миниатюрному отражению. Ей казалось, что в его ровном, блестящем мире жила маленькая пленница, которую так и хотелось спасти оттуда, и в то же время хотелось нырнуть к ней туда, в эту звенящую ровность, и остаться там навсегда.
Также и этот испачканный грязью и пылью шар в яме сразу же показался ей живым, несущим в себе скрытое дыхание. Гудок, исходящий из него, то нарастал, то становился тише, и чем тише он звучал, тем жалобнее казался он Юзлебике, словно тонким сухим пальцем он из последних сил щекотал ее ушную перепонку.
Немного подумав, Юзлебика сходила в сарай, принесла мешок и начала решительно спускаться в яму. Добравшись до шара, она бережно закутала его в мешок, принесла домой и выложила на стол. Чистый воздух ее скупо обставленной избы наполнился его щенячьим гудением. Она взяла гусиное крылышко, которым подметала пол, и начала очищать шар от пыли, но вскоре поняла, что пыль намного быстрее очищается руками. Так, очерчивая маленькие кружки подушечками пальцев, она очистила его всего от грязи и увидела перед собой настоящее чудо: шар сверкал и переливался разными цветами, и по всей его поверхности бегали мельчайшей работы тонкие узоры, изображающие странные, непонятные ей, но изумительно красивые мотивы, похожие на квадратные ложки, чайники без ручек, безголовых угловатых коров.
Завороженная Юзлебика продолжала поглаживать шар, который, казалось, отвечал ей еле уловимой пульсацией. Тук-тук-тук — мягко постучала она по нему пальцем. «Тук, тук-тук», — что-то ответило ей изнутри. «Ш-ш-ш-ш», — шепнула она, почти касаясь шара морщинистыми губами. «Ш-ш-ш», — что-то отозвалось из круглоты.
Вот так впервые за сорок пять лет попал к ней в дом гость. Незваный, непрошеный, незнакомый, но все же желанный. Она устроила ему место в кресле на веранде, где было прохладнее, и отнесла его туда. Заварила себе крепкого чая с лимоном и присела рядом на стул. Шар все жалобно постанывал. Она хотела было сказать ему пару сочувствующих слов, и тут ее прорвало. Так многим хотелось поделиться, как будто они были друзьями, которые давно не виделись. Взахлеб, перепрыгивая с одного на другое, повторяясь, она подошла наконец-то к главному, к тому, что она всю жизнь с самого детства знала, но не находила слов, не находила кому, и вдруг сейчас оно само вылилось. Про одиночество, про необъятную боль, которой так много, что ей никогда ее всю не излечить, про светлый господний луч, сахарный хруст…
И тут шар громко застонал. Это был все тот же монотонный гул, но намного громче и пронзительнее, перерастающий в писк, в скрежет, в крик. Замолчав, Юзлебика закрыла глаза и тихонько коснулась пальцами шара. Тихонько, как делала это когда-то очень давно, осторожно и мягко по больному месту. И вдруг, знакомый милый хруст! Праздничный хворост! Сахарная пыльца на губах. Назад попятилась пустота, и воздух вокруг нее стал теплым и мягким. Пара минут космической тишины. Потом легкий прохладный ветерок скользнул по ее пальцам, вдоль носа, лба. Что-то громко хрустнуло над головой и посыпалось на пол. Закинув голову, Юзлебика открыла глаза и увидела в потолке ровную круглую дырку размером чуть больше футбольного мяча. В ней летнее небо и одинокая звезда, к которой стремительно летел ее гость, сверкающий металлической шар.
Летел он долго, так долго, что, засмотревшись на него, Юзлебика сама не заметила, как заснула. Заснула легким, летним, почти детским сном. А если б не заснула, то, наверное, увидела бы, что, немного не долетев до звезды, шар остановился, постоял немного и взорвался. Маленькая, еле заметная вспышка в густом тёмном небе. А может, она и не разглядела бы все это вдалеке. Тонкая спичка щелкнула о стенку коробки, но не зажглась. Потому что тела лечатся, а души нет. Потому что сломанная душа сломана навсегда. Сломанная судьба тоже. Потому что все в деревне называли её Убырлы Карчык, хотя на самом деле её звали Юзлебика.