— Бревно словили… или белую, — прокряхтел Леха, сильнее обхватывая жилистыми руками стянутую в жгут сеть. Он согнулся на носу старенького «прогресса», упершись ногой в борт. Скупой лунный свет сентябрьской ночи выхватил его высокую нескладную фигуру, монотонно раскачивающуюся в борьбе с грузом, подброшенным рекой. На лбу бейсболка со сломанным пополам козырьком и буквами USA. На плечах легкая серая роба.
Белой поморские рыбаки называли сёмгу. Попадалась она нечасто и была особенно желанной, дорогой и, конечно, запрещённой к лову.
— Ну наконец-то! Надоело уже трахаться каждую ночь из-за нескольких лещей. — Андрей нервно тянул «приму», подравнивая веслами катер, сеть должна идти с одного борта, чтобы проверяющему не нужно было вертеться. — Тёмка с этого года пошел в школе на секцию футбольную. Бутсы купить надо. Говорю ему: играй в кедах. А он мне: ты ничего не понимаешь, нужны бутсы, чтобы сразу по правильному играть.
Леха напрягся и с силой потащил сеть.
— Не, не белая… Че-то темное… — Он наклонился к самому краю катера и подтянул подарок Северной Двины к самому борту. — Коряга, что ли.
Он так резко отшатнулся, что чуть не выпал за борт.
— Твою мать, Андрюха! Это труп! — Леха, не разгибаясь, повернулся и с ужасом посмотрел на напарника.
— Че? Какой труп?
— Баба, кажется. Сам посмотри.
Андрей привстал. Но все, что он заметил — приподнятый из воды моток с бледным лицом у самого борта катера. Тело было похоже на огромный поплавок. Тросы сетей обвились вокруг него. Белесые щеки начали продавливаться под нажимом капроновых ячеек сетки, словно вареное яйцо за мгновение до того, как его пронзят струны яйцерезки. Андрею в глаза бросилось неестественно вывернутое ухо с маленьким колечком серьги. Очень хотелось поправить ухо, разогнуть его в нормальное положение. Он сдержался и быстро сел обратно за весла.
— Размотай и спихни его обратно, — прошипел он. — Нам еще не хватало с трупом попасться.
— Я не могу! — ответил Леха, согнувшись над бортом. Жгут сети свисал из его рук.
— Ты охренел? Что значит, не можешь? — Леха повысил голос, и ночная речная гладь послушно разнесла его по окрестностям.
— Я не могу, Андрюх, говорю же. Это же человек.
— Ты че, дурак?! — Огонек сигареты заплясал в темноте, словно пытался написать буквами то, о чем шипел Андрей. — Если мы пойдем в милицию, то отхватим и за сети, и за труп этот. Мне свояк рассказывал, у них там все просто — всех глухарей вешают на тех, кто попал под раздачу. Сам знаешь, какое время.
— Да не могу я к ней прикоснуться! Она уже гнить начала. Меня стошнит.
— Тогда отрежь сеть, и дело с концом. Хоть часть порядка останется.
Редкая туча наползла на неполный диск луны, отрезав от нее почти половину.
— Ладно, — пробурчал Леха и достал одной рукой добротный охотничий нож. Он уперся ногами, выискивая ускользающее равновесие, черная резина сапога оказалась у самой головы кокона.
В этот момент рука, державшая сеть, почувствовала движение.
— Погоди, повела, кажется. Да! Там белая метра через три.
Андрей выругался, бросил весла и полез на нос — с белой лучше справляться вдвоем. Он был ниже и коренастее Лехи, старше лет на десять и только что разменял четвертый десяток. Фигура в неизменной камуфляжной куртке наклонилась к борту.
— Фу, бля! Какая гадость. Так, давай вместе. — Он схватил сеть около худых рук Лехи и потащил. — Да не ссы ты!
Тело глухо повалилось в нос катера и перевернулось на спину. На трупе была черная или синяя куртка и похожего цвета юбка. На ногах надеты ботинки с высокими подошвами. Все это было обтянуто капроном сети и в темноте казалось сплошным темным мотком со светлым пятном лица. Белки закатившихся глаз уставились на звезды. Андрей пододвинул сапогом уже собранную сеть так, чтобы она прикрыла лицо трупа.
— Тащи давай! — рыкнул он. — Хорошая, килограмм на восемь будет.
Сёмгу стоило называть не белой, а серебряной. Именно серебром она отливала в свете луны. Для многих рыбаков она и была серебром. Андрей ловко подхватил рыбину за мощный хвост, втащил в катер и двумя резкими короткими ударами вытащенной из-за голенища резиновой дубинки оглушил ее.
— Отличный подарок мне подогнал свояк, — сказал он, споласкивая руки от мелкой чешуи, — а они ими людей лупят, прикинь.
Леха не хотел прикидывать. Он смотрел на темное тело покойницы с белым лицом и прижавшуюся к ней светлую тушку рыбы с черными глазами. Поморский инь-ян, в котором оба начала обреченно лежат на дне помятого катера и не помышляют о своей борьбе.
Рыбаки выпутали семгу из сетки и сунули ее в заботливо подготовленную нишу под деревянным настилом пола. Леха знал, что он не рыбак, а браконьер, но он всегда отодвигал от себя эту мысль. Насильно ставил заслон, боясь представить, куда могут завести такие рассуждения. И он всегда завидовал тем, кто об этом не задумывался. Это в городах девяностые были шальными, бандитскими. В глубинке они были выживальческими. Сбор бутылок и цветмета — самые безобидные из подножного прикорма. Браконьерство — другое дело. Охота и сети давали людям не только мясо и рыбу. Они давали людям надежду на то, что жизнь наладится, и главное, что они дотянут до этого момента.
Андрей присел на корточки, обхватил своей огромной пятерней сеть в полуметре от трупа и перерезал ее большим охотничьим ножом. Проделал то же самое с другого конца и присел около ботинок с высокими подошвами.
— Давай-ка вместе. — Даже под неясным лунным светом было видно, какое у него смуглое лицо. Поморский рыбацкий загар. — Бери ее за плечи.
Андрей не двинулся.
— Ты че, думаешь, мне приятно ее трогать? Очнись, истукан.
Леха еще несколько секунд о чем-то думал, затем медленно опустился рядом. Взял Андрея за плечо:
— Давай я за ноги.
Они навалились и спихнули тело в воду. Кокон зацепился за швартовую утку, и над речной гладью раздался такой неестественный сухой треск одежды, словно она не была долгое время в воде.
Труп стал медленно опускаться. Темные куртка и штаны исчезли почти сразу, а бледное лицо еще долго светилось, пока совсем не растаяло в ночной двинской воде.
Обратно шли молча. Леха перебрался на корму и только иногда корректировал движение катера короткими «левее-правее». Уже на берегу, когда убирали в машину весла, рыбу и обрезок сетки, Андрей остановил Леху за руку. Закурил и посмотрел сквозь дым очень внимательно в глаза напарнику.
— Леша, ты не сделал ничего плохого. Ты понял?
Леха молчал.
— Ты просто ловил рыбу. Тут все так делают.
Леха молчал.
— Нам бы не поверили, понимаешь? Да если бы и поверили! — Он повысил голос. Затем опомнился и шепотом продолжил: — За белую штраф — весь катер в чешуе, сразу бы нашли. За катер незарегистрированный штраф. За браконьерство штраф. По судам бы затаскали с этим трупом.
— Мы могли бы просто на берег вытащить и бросить.
— Ты совсем дурак, да? Она в следах сетки вся. Или предлагаешь через весь поселок в машине везти на другой берег?
— У нее же семья есть, наверное.
— А у тебя нет семьи? А твои Сашка с Танькой не семья тебе? Денег много у тебя? А если бы закрыли нас? О них подумай. Все, поехали.
Утром Леха проснулся очень рано. Да он и не спал совсем. Все ворочался в полудреме, думал о трупе. Повернулся к жене, поцеловал ее в щеку.
— Как улов? — не открывая глаз, спросила Таня и обняла мужа своими пухлыми сонными руками. — Фу, колючий какой.
— Белую взяли килограмм на восемь, — сонно ответил Леха. — У Андрюхи оставили до утра. Сейчас пойду к нему — там поделим. До работы успею.
— Наконец-то! — Таня поднялась на локтях. — Насолим, чтобы на Новый год была, можно продать немного.
— И насолим, и продадим, — задумчиво ответил Леха и встал с кровати.
Он вышел во двор, достал из сарая старый «Аист» и выехал за ворота. Что-то потянуло его не к Андрею, а на реку. Через весь поселок, мимо утренних собачников, под сентябрьское солнце прямо на старый пляж.
Катер стоял на отмели, заведенный за кусты, чтобы не бросался в глаза с воды.
Леха подошел к нему, перелез через борт и стал смотреть на воду. Затем наклонился, чтобы соскрести мелкую семужью чешую, и заметил клочок темно-синей ткани на швартовой утке. Остаток от куртки. Остаток от человека. Леха, преодолевая отвращение, взял кусок ткани в руку. Что-то металлическое охладило его ладонь. Он перевернул лоскуток и увидел кружок пуговицы. Черное пятно в белой изогнутой капле и примкнувшее к нему белое пятно в такой же черной капле. Инь-Ян. Баланс сил.
— И насолим, и продадим, — сказал он, глядя на лоскуток. Затем сжал его в кулаке и, резко распрямив хлыст своей длинной руки, метнул подальше в реку.