В издательстве «Альпина Паблишер» вышло грандиозное исследование женских образов в мировой культуре, написанное гарвардским профессором и литературоведом Марией Татар. Через великие литературные истории автор доказывает, что женщины могут сражаться, бунтовать, путешествовать и идти за собственными интересами, а не только подчиняться мужчинам и быть супругами и матерями. Исследование помогает нам расширить понимание роли женщин в обществе в разные эпохи. Представляем фрагмент из книги.
«Пенелопиада» Маргарет Этвуд и #MeToo: жертвы решаются заговорить
Шел 2015 г. Однажды утром Маргарет Этвуд завтракала с Джейми Бингом, владельцем маленького издательства Canongate Books, и тот предложил ей идею для книги: переписать какой-нибудь из классических античных мифов. Завтрак, как позже признавалась автор «Рассказа служанки», — ее «самое уязвимое время дня», и тогда, в порыве душевной доброты, она сразу подписала контракт — а затем оказалась в полнейшем тупике, столкнувшись с тяжелейшим творческим кризисом. Этвуд уже собиралась отказаться от проекта и вернуть издателю аванс, как вдруг муза похлопала ее по плечу, и она села писать «Пенелопиаду». Как ни странно, Этвуд в «Одиссее» возмущало не столько ущемление Пенелопы, сколько повешение 12 служанок, которое ей показалось «несправедливым при первом прочтении и кажется таковым до сих пор»1. Оно и вдохновило ее на пересмотр этого древнегреческого эпоса.
«Одиссея» вообще оказалась чем-то вроде отправной точки в переосмыслении литературного канона: в конце XX в. и первые десятилетия нынешнего века сразу несколько писательниц обратились в своем творчестве именно к этой поэме2. Переписать знакомую историю с точки зрения Пенелопы — не самое очевидное решение, тем более для 1928 г., когда Дороти Паркер написала свое стихотворение «Пенелопа», оканчивающееся хлесткой строкой: «Он для них герой». Ее Пенелопа сидит дома, заваривает чай (какой дивный анахронизм!) и обрезает нити на ткацком станке, пока Одиссей плывет по «серебряным морям». Паркер не пошла дальше сарказма, и прошло еще много десятков лет, прежде чем в Пенелопе увидели женщину, обреченную лишь ждать, ткать и тянуть время. У Пенелопы Этвуд в глазах все время стоят слезы. Что касается Одиссея, «то он выступал с воодушевляющей речью, то примирял поссорившихся царей, то выдумывал какую- нибудь поразительную уловку, то давал мудрый совет, а то под видом беглого раба пробирался в Трою»3. Пенелопа же ограничена одной ролью — ролью супруги, вдали от мира поступков и деяний.
Этвуд неслучайно впала в такой ступор, когда перед ней встала задача переписать миф. Кэтрин Рабуцци очень четко объясняет, почему пересказать гомеровский миф с точки зрения Пенелопы так непросто. «Найти голос для аутентичной передачи женского опыта — ужасающе трудная задача, — пишет она. — Мало того, что языки и концепции, которыми мы располагаем… ориентированы на мужчин, но еще и жизненный опыт женщин на протяжении всей истории передавался мужчинами и через призму мужских норм»4. Самоназвание поэмы Гомера подчеркивает в некотором смысле незначительность женских переживаний. Супруга Одиссея — просто супруга Одиссея, социально маргинализированная фигура, занимающая в доме подчиненное положение. Даже ее сын Телемах в одном знаменитом фрагменте велит ей замолчать и вернуться к работе. То, что нам известно о Пенелопе и других женщинах классической Античности, было озвучено мужскими голосами, поэтому представить, каково было родиться женщиной в ту эпоху, практически невозможно. Нужно было найти подходящие слова, причем не только для самой Пенелопы, но и для ее 12 служанок, которых она назначает шпионить за женихами и которые, о чем ей прекрасно известно, подвергаются сексуальному насилию со стороны этих женихов.
В 2006 г., через год после выхода «Пенелопиады», социальная активистка Тарана Бёрк использовала на Myspace (ныне закрытая соцсеть) словосочетание «me too» — что можно перевести как «и я тоже [пострадала]» — в качестве призыва для жертв сексуальных домогательств и насилия объединяться и поддерживать друг друга. Больше 10 лет спустя, 15 октября 2017 г., американская актриса Алисса Милано выложила в Twitter полученный от кого-то из друзей скриншот фразы «Если бы все женщины, подвергшиеся сексуальному домогательству или нападению, написали “и я тоже” в своем статусе, мы могли бы дать людям понять масштабы этой проблемы»5. На следующее утро она обнаружила, что сообщения с этим хештегом, #MeToo, в ответ на ее твит уже опубликовали более 30 000 человек. Внезапно женщины ощутили, что могут при помощи слов и историй превратить тайну, которая казалась им постыдной, в нечто объединяющее и что эта солидарность способна избавить их от ощущения уязвимости и чувства вины. Однако еще до того, как реальные женщины начали делиться своими историями в соцсетях, а также рассказывать их юристам и журналистам, писательницы (в частности, Этвуд) уже услышали отдаленный барабанный бой и начали исследовать тексты прошлого в надежде увидеть обратную сторону знакомых сюжетов и под другим углом взглянуть на мифы и эпические поэмы, которые мы привыкли считать классикой. Пенелопа вдруг сумела вернуться из мира мертвых и заговорить с живыми. Гомер редко давал ей слово, но Маргарет Этвуд наделила ее собственным голосом. История Пенелопы созрела для пересмотра. Пришло время переосмыслить ее жизненный опыт. И если кому-то кажется, что Пенелопе выпало меньше страданий, чем сегодняшним жертвам домогательств и сексуального насилия, достаточно вспомнить о том, с какого акта невыразимой жестокости началась ее жизнь: ее отец, Икарий, выбросил новорожденную дочь в море, поскольку ждал сына. Пенелопу спасли утки, и тогда Икарий сменил гнев на милость, принял дочь обратно и дал ей имя, происходящее от греческого слова, которое обозначает утку. В «Одиссее» об обстоятельствах рождения Пенелопы ничего не говорится, но героиня Этвуд начинает свой рассказ именно с этих событий, а затем повествует о том, как в 15 лет отец решил выдать ее замуж, организовав состязание для женихов и пообещав ее руку победителю (которым, сжульничав, стал Одиссей). «Итак, меня передали с рук на руки Одиссею, точно сверток с мясом», — говорит она нам. Не стоит забывать и о том, что в «Пенелопиаде» мы также слышим наконец голоса жертв множества сексуальных посягательств — убитых служанок.
«А вы хотели бы читать мысли? Не советую», — предупреждает нас Пенелопа на первых страницах романа. Однако мы можем не только прочитать ее мысли, но и услышать голоса 12 служанок. «Теперь, когда я умерла, я знаю все»,—заявляет Пенелопа в начале своей сольной партии, провозглашая тем самым свое авторитетное положение всезнающего рассказчика. Затем мы слышим хор служанок, который поет: «Служанки мы. / Ты нас убил / несправедливо». Ближе к финалу «Пенелопиады» все 12 девушек, наконец, требуют справедливости на заседании суда, где судья, обратившись к «Одиссее», подтверждает, что «женихи их изнасиловали» и «никто этому не воспрепятствовал». В своем монологе Пенелопа свидетельствует против самой себя, признавая, что и она, и Одиссей злоупотребляли своей властью над рабынями и не обеспечили им должной защиты. Это поразительное откровение мы встречаем только здесь, в речи Пенелопы. Гомера такие вопросы не волнуют.
Как Этвуд создает в романе пространство для героизма? Ее Одиссей уменьшен до размеров обычного человека, ее Пенелопа — немногим лучше мужа. Возможно ли разглядеть героизм в терпении и верности женщины, не покидающей пределов дома?6 Чтобы подчеркнуть разницу между Телемахом и Одиссеем с одной стороны и Пенелопой с другой, Джозеф Кэмпбелл указывал на то, что в «Одиссее» описаны три путешествия: первое — это путешествие Телемаха, сына, ищущего своего отца, второе — путешествие отца, Одиссея, который стремится к примирению и соединению с женским началом, «и третье — это странствие самой Пенелопы, которое состоит… в стойкости». Два путешествия в пространстве, замечает Кэмпбелл, а одно — во времени7.
Изобретательность Пенелопы перед лицом несчастий и ее находчивость в борьбе с агрессией напоминают нам о том, что она тоже принимает активное участие в собственной судьбе. Она не просто терпеливая, послушная и непреклонно верная — в ней столько же лукавства и хитрости, как в ее «многоопытном» муже. Сосредоточив внимание на ее ткачестве в буквальном и в метафорическом смысле — и как на ее таланте рукодельницы, и как на способности плести интриги и хитрить, — мы осознаем, что ее так называемое путешествие во времени представляет ценность и в качестве отдельной, самостоятельной истории. Повествование с точки зрения Пенелопы оказывается не менее захватывающим и чарующим, чем оригинал, когда за него берется современная сказительница, готовая исследовать сердца и умы персонажей из давних времен и далеких мест, иронизируя и сохраняя некоторую дистанцию, но при этом сопереживая своим героям.
Скучающая, одинокая, то и дело плачущая Пенелопа сидит дома в окружении женихов, готовит погребальный саван для Лаэрта и отказывается выходить замуж, пока не завершит свою работу. Каждый день она трудится за станком, ткет «тонко-широкую ткань», а ночью распускает все то, что сделала за день8. В «Vita Activa, или О деятельной жизни» (1958) Ханна Арендт описывает три компонента vita activa, или активного взаимодействия с миром и внутри него. Первый, Труд, — это то, что необходимо для поддержания человеческой жизни, и выполняет его animal laborans, существо, привязанное к биологическим потребностям жизни и застрявшее в бесконечных циклах потребления и воспроизведения. В отличие от него, homo faber занят Созданием — он архитектор, изобретатель или законодатель, творящий здания, институции и законы — все то, что отделяет человеческий мир от мира природы. Наконец, существует zoon politikon — социальное и политическое существо, которое создает и защищает пространство свободы, становясь деятелем или «агентом» в публичной сфере. Пенелопа, безусловно, обречена существовать в ранге animal laborans и заниматься деятельностью, не оставляющей после себя никакого следа, в то время как ее «многоопытный» муж проделывает долгий кружной путь, который возвышает его до ранга героя, прославленного в песнях и сказаниях. Одиссей, движимый не столько политической миссией, сколько жаждой буквально увековечить себя в мифе, выходит за границы человеческого и становится образцом культурного героя: автономного, авантюрного и амбициозного в своей погоне за славой.
Но есть ли в истории Пенелопы нечто большее, чем то, что выглядит абсолютно бессмысленным занятием? Ее ткачество кажется еще менее продуктивным, чем труд animal laborans, поскольку ночами она распускает все сотканное за день. Конечно, это стратегическое разрушение, но из-за него Пенелопа не создает ничего ценного для внешнего мира. Пенелопа у Этвуд полностью отказывается от любых притязаний на славу, заявляя о своем нежелании играть роль «назидательной легенды». «И во что я превратилась… — вопрошает она. — В розгу, чтобы учить других женщин! Отчего те не способны на такую преданность, такую надежность, такое самопожертвование, как я? Вот о чем запели все в один голос — все эти рапсоды и сказители. “Не надо мне подражать!” — пытаюсь я докричаться до вас…»
Обращаясь к читателю как к молчаливому судье, Пенелопа совершает действие, которое один из критиков описывает следующим образом: «рассказывать историю, чтобы назвать и по- карать злодея»9. Однако хор служанок излагает совсем другую версию событий и обвиняет Пенелопу в ошибках, которые она старается опровергнуть, либо переложив ответственность на других, либо объяснив их тем, что «начинала отчаиваться» и что «времени у меня было в обрез». Рассказ Пенелопы служит напоминанием о том, что за абстрактным принципом справедливости таятся социальное неравенство и асимметричное распределение полномочий, а также личные разногласия и месть. Служанки — враги Пенелопы, но также и свидетельство того, что все рассказчики, как бы страстно они ни хотели поведать нам правду и докопаться до самой сути произошедшего, излагают события лишь с одной точки зрения и потому не могут представить нам полную картину и однозначно указать, кто несет моральную ответственность за содеянное. Или сама писательница избегает решения этой задачи и умудряется оказаться «на свете всех белее», потому что представляет нам историю с множества точек зрения? Тогда, быть может, Маргарет Этвуд — наша новая культурная героиня, которая раскрывает правду сильным мира сего?
Вместо универсальных героев, движимых конфликтом и состязанием и прославленных своими деяниями (Гильгамеш, Беовульф, Геракл), появилась новая героиня-писательница, известная своим интеллектом и литературными подвигами. Томас Карлейль еще в 1841 г. опубликовал лекции о героях, почитании героев и героическом в истории, в которых заявил о новом архетипе — «писателе», исключительной фигуре, которой подвластно «удивительное искусство письма или скорописи, называемое нами печатанием»10. Наследник пророков, поэтов и предсказателей былых времен, этот герой творит волшебство при помощи слов. В конце концов, «великие подвиги таких героев, как Ахиллес, Эней или Регул, были бы ничем, если бы не литературный труд Гомера, Вергилия или Горация»11). Именно эта форма героизма стала отличительной чертой ряда наших героинь из прошлого и нынешнего столетий.
- Margaret Atwood, “ e Myth Series and Me: Rewriting a Classic Is Its Own Epic Journey,” Publishers Weekly, November 28, 2005[↑]
- В своем выдающемся эссе 1957 г. под названием «Что распускала Пенелопа?» (What Was Penelope Unweaving?) литературный критик и феминистка Кэролин Хайлбран (Carolyn Heilbrun) описывает Пенелопу как женщину без сюжета, без нарратива, который мог бы ее направлять. Она ткет и распускает полотно — день за днем, год за годом, коротая за этим занятием время до тех пор, пока не наступит момент включиться в новую историю. См. ее Hamlet’s Mother and Other Women (New York: Columbia University Press, 1990), 103–11. Эта новая история возникла сначала в форме стихотворений, таких как «На Итаке» Хильды Дулитл, «Древний жест» (An Ancient Gesture) Эдны Сент-Винсент Миллей и «Песнь Пенелопы» (Penelope’s Song) Луизы Глюк, потом в форме романов, таких как «Одиссей и Пенелопа: Обычный брак», (Odysseus and Penelope: An Ordinary Marriage, 2000) австрийской писательницы Инге Меркель и «Итака» (Ithaka, 2007) американской писательницы Адель Джирас. Больше об этих стихотворениях см. Emily Hauser, “ ‘ ere Is Another Story’: Writing a er the Odyssey in Margaret Atwood’s e Penelo- piad,” Classical Receptions Journal 10 (2018): 109–26[↑]
- Этвуд М. Пенелопиада / пер. А. Блейз. — М.: Livebook, 2022[↑]
- Kathryn Allen Rabuzzi, Motherself: A Mythic Analysis of Motherhood (Bloomington: Indiana University Press, 1988), 12[↑]
- Stephanie Zacharek, Eliana Dockterman, and Haley Sweet- land Edwards, “ e Silence Breakers: e Voices at Launched a Movement,” Time, December 18, 2017, https://time.com/time- person-of-the-year-2017-silence-breakers/[↑]
- «Пенелопа стала моральным ориентиром для последующих поколений, воплощением добродетели и целомудрия, героиней, противопоставленной неверной, кровожадной Клитемнестре, жене Агамемнона; но у слова “герой” в век героев нет женского рода», — отмечает Мозес Финли (M.I. Finley) в e World of Od- ysseus (1954; New York: New York Review Books Classics, 2002), 25[↑]
- Кэмпбелл Дж. Мифы и личностные изменения: Путь к блаженству[↑]
- Гомер. Илиада. Одиссея / пер. В. Жуковский, Н. Гнедич. — М.: Иностранка, 2022[↑]
- K. F. Stein, “Talking Back to Bluebeard: Atwood’s Fictional Story- tellers,” в Margaret Atwood’s Textual Assassinations: Recent Poetry and Fiction, ed. S.R. Wilson (Columbus: Ohio State University Press, 2003), 158. См. также: Kiley Kapuscinski, “Ways of Sentencing: Female Violence and Narrative Justice in Margaret Atwood’s e Penelopiad,” http://projects.essex.ac.uk/ehrr/V4N2/kapuscinski.pdf[↑]
- Карлейль Т. Герои, почитание героев и героическое в истории / пер. В. Яковенко. — М.: Эксмо, 2008[↑]
- Laura Eastlake, Masculinity and Ancient Rome in the Victorian Cultural Imagination (Oxford University Press, 2019[↑]