С первого дня учебы в университете преподаватели внушали мне и всем студентам факультета международных отношений, что мы — элита. Звучало внушительно, так что никому не составило труда резво проникнуться этой мыслью и быть глубокими ее сторонниками все четыре курса.
Мы существовали в вакууме института благородных девиц для обоих полов и высокомерно поглядывали на приспособленцев с эконома и юрфака. Возможно, поэтому нас не звали ровным счетом никуда, даже на яро порицаемые нами КВНы, где всегда не хватало людей. И, возможно, поэтому для нас стала большой сенсацией пропажа второкурсника.
Я тогда училась на первом курсе и меня можно было удивить даже скидками на булочки в столовой, что там говорить о полиции, поставленном на уши деканате и напуганных родителях.
Мне запомнилось имя пропавшего — Артур. Я еще тогда подумала, что у людей с именем Артур не бывает детей. Я не знала ни одного Артуровича или Артуровну. И никто из моих друзей не знал. Такая себе статистика, но это многое говорило об инстинкте самосохранения носителей этого имени.
Позднее Артура вроде как нашли и об этом происшествии быстро позабыли. А через год Артур начал учиться со мной в группе. Я не сразу поняла, что это тот самый пропавший, из-за которого полицейские держали нас в корпусе до самого вечера несколько дней подряд и со скучающими физиономиями по кругу вызывали на дачу показаний. Сначала я с ним подружилась, потом узнала, что он гей, и у нас состоялся диалог, полный чудесных открытий:
— Я сейчас задам тебе вопрос, только ты не подумай, что я тупая.
— Ну что ты, никогда.
Мы тогда сидели на кухне у общего друга и с точностью до грамма разливали виски в древние толстостенные бокалы. Такая точность не понадобилась бы, если бы виски не стоил так дорого или мы бы пили, скажем, водку. Но, очевидно, элита не могла опуститься до уровня народных напитков.
— А это тебя в прошлом году всем факультетом искали?
— М-м-м, возможно.
— Я так и знала! — от озарения я хлопнула себя по коленям. — И почему же ты пропал? Конечно, если это не секрет.
— Настоящую причину мало кто знает.
— А я узнаю?
— Возможно, — он загадочно заулыбался.
— Ну блин, колись давай.
— Ла-а-адно.
Все началось с того, что Артур влюбился. Как это бывает в девятнадцать лет — наглухо. Были ли тому виной пошлые фокусы с градиентами в бокалах или просто гормоны шалили, но объектом его воздыхания стал бармен из клуба, провинциального даже по меркам города-полумиллионника. Через месяц молодые люди решили съехаться, сняли однушку на окраине и начали строить быт.
Артур не был искушенным в вопросах совместного проживания, но даже он начал подозревать неладное почти сразу.
Прекрасный бармен перестал быть барменом уже через несколько недель, заявил, что ему нужно искать себя и с небольшим рюкзаком ушел в лес. Его не остановил ни октябрь на дворе, ни преданные глаза возлюбленного. В итоге этот недопонятый обществом человек вернулся через неделю, а Артур за это время чуть не отбросил коньки от нервов и голода (ведь все его деньги ушли на оплату квартиры), после чего задвинул мысли об элитарности (что с людьми делает любовь), перестал посещать пары и пошел работать официантом.
Далее появилась ревность. Даже удивительно, как она не всплыла еще раньше с учетом всех вводных, уж больно все красиво складывалось. Горе-бармен быстро миновал стадию ревности к каждому столбу и сразу перешел к моменту поиска скрывающихся посреди ночи любовников на карнизе третьего этажа. Артур вспоминал пары по дипломатии, а заодно молитвы, которых не знал, пока убеждал возлюбленного залезть обратно в квартиру и не сорваться вниз.
Тревожные звоночки звенели один за другим: Артур нашел справку с диагнозом из психдиспансера, из которой выяснил настоящее имя своего сожителя. Затем наткнулся на исписанные кетчупом стены в съемной квартире. На затопленную ванную и разъяренных соседей, грозящих судом. А после поразился факту, как снятие человека из петли и сопутствующие уговоры эффективно выбивают из мозгов остатки горячей влюбленности.
После робких попыток порвать отношения, Артур понял, что уже бывший любовник сменил милость на гнев и сдал Артура вместе с его ориентацией родителям. Вот тут по временной шкале и появляются полиция, суетливый деканат и шокированные товарищи по факультету, потому что Артур пропал со всех радаров.
— И где же ты был?
— Сидел в заброшенном цеху Меланжевого комбината.
— Это же сколько тебя найти не могли?..
— Дней десять.
— И все это время ты был там?
— Ага.
— И как ты там не окочурился?
— Не хочу об этом, — Артур слишком театрально отпил виски и прижал к груди бокал.
— А почему решил выйти?
— Мне от голода начало мерещиться, что родители примут мою ориентацию.
— И как? Приняли?
Артур скривился:
— Померещилось.
Меня так тронула искренность Артура, что мы еще больше подружились. Однажды он настолько преисполнился ко мне доверием, что попросил дождаться газовую службу для проверки счетчиков у него в квартире, пока сам сдавал долги по французскому.
В его квартире я была первый раз. Как это водится, газовики задерживались, а я пока бессовестно курила в однушке Артура, рассматривая старые проржавевшие решетки на окнах. Надо же, подумала, какие стремные, паутинкой. Такое смелое в своей уродливости решение только в советское время могли прикрутить.
Мои мысли прервал звонок в дверь. На пороге стояла приятная дама лет шестидесяти.
— Добрый день! А где Артурчик? Вы ему кем приходитесь? Девушкой?
Я сдержала ехидный смешок и с милой улыбкой покивала:
— Нет-нет, мы вместе учимся. Вот, жду газовую службу по его просьбе.
— Я его соседка снизу, как раз по этому поводу и хотела спросить, но вряд ли вы знаете… Ладно, зайду позже… — и уже хотела уйти, как вдруг развернулась и ласковым тоном запричитала: — А жаль, как жаль. Такой хороший мальчик и совсем у него никого: ни друзей, ни девочки. Увидела вас, вот и подумала…
— Что, совсем-совсем никого?
— Он тут уже года два живет. Вот как ему родители квартиру подарили за поступление в университет, так и живет. Ни разу не видела у него гостей.
— Вот как… — я спешно пыталась сопоставить в голове рассказы Артура и новые факты. —А он вас не топил?
Соседка в задумчивости почесала подбородок и пожала плечами.
— Да нет, не было такого.