Гришу спрашивали потом, подозревал ли он заранее, были ли хоть какие-то знаки. Он не мог ответить. Конечно, у них с Машей были трудности, а у кого их нет? Ипотека. Деньги. Вопрос о ребенке. Но были и радости: танцы, путешествия, кино. Та ночь, когда они до рассвета сидели на Патриарших и глядели на воду. Наверняка он не заметил чего-то важного, не спросил, проглядел. Это если она сама. А если нет? Тогда не уберег, не защитил. В любом случае — не справился. Годы спустя, когда уже жил в другом городе со своей второй женой, он не мог забыть то дождливое лето, и стыд и чувство вины время от времени возвращались, как популярная мелодия. Ну и злился на нее, конечно.
Маша поехала на дачу с подругами. Ей очень хотелось за город, но своего участка не было, а Женя давно зазывала к себе в Дикое. И как-то хорошо все сложилось: взяли еще Олю, тоже из старых подруг, побросали вещи в рюкзаки и уже сидели в электричке, набитой пылью и солнцем. Маша жадно глядела в окно.
«Я когда на третьем курсе на даче жила, все время так ездила», — говорит Женя, пока Оля изводила влажные салфетки на лавочку и подоконник.
«По три часа?»
«Ну да. И ничего, тогда все просто было».
«Да помню. Мы еще с тобой хлеб из столовки таскали, чтобы еду не покупать. Целый день на этом хлебе, вообще не беда, — Оля смеется.— А сейчас я и хлеб-то белый не ем. Здоровое питание, все дела».
Маша услышала только эту последнюю фразу и подумала, что она давно не ела овощей, не могла себя заставить. Потом снова выключилась. Взгляд скакал по березам, заборам и табличкам с названиями станций: Столбовая, Чепелёво, Шарапова охота. Когда с утра собирала рюкзак, Гриша пытался с ней поговорить. Про то, что им стоит попробовать еще раз.
«Ну, в этой столовке только хлеб и можно было есть. Помнишь, там такие шарики мясные с рисом?»
«С прокисшей подливой? Фу, не напоминай».
Вспомнила, что надо написать маме. За окном сверкнуло озеро и запрыгали березы. Дышалось то ли тревогой, то ли ощущением приключения: она не выезжала из Москвы очень давно. Телу было легко и приятно в старом спортивном костюме, который она решилась надеть не сразу: долго крутилась у зеркала, выбирая одежду и рассматривая себя со всех сторон. Конец этому утреннему мучению положил Гриша. Он заметил, что хоть она и выглядит прекрасно, на даче это не имеет значения, ведь она будет в лесу, где защититься от комаров важнее, чем произвести впечатление на местные лишайники. Она с благодарностью вспомнила эту реплику и улыбнулась.
От электрички они взяли автобус, потом шли пешком от остановки, тропинками через поля с сиреневым чертополохом и крапивой. Чтобы развеселить Машу, Женя стала рассказывать байку с работы. Что-то про то, как ее студия делала логотип для заказчика-дальтоника. Маша шла и вела рукой по душистым соцветиям незнакомых растений. Над пальцами, присыпанными пыльцой, кружились шмели.
«Короче, всех нас на уши поставил. Говорит, недостаточно яркий логотип! А он уже неоново-зеленый, куда дальше? Мы всей студией три дня варианты делали».
«И что, он потом извинился?»
«Да, что тоже удивительно. Клиенты никогда не извиняются. А он мне написал, простите, Евгения, был у офтальмолога, оказалось — не вижу зеленый. Я ему — а что же вы видите? Как на траву смотрите? А он мне — я не смотрю на траву, я все время отдаю фирме».
Они подошли к деревянному дому за заросшим забором. Большая терраса была наполовину скрыта яблонями и вишневыми деревьями, а вокруг высились рыжие сосны. «У нас просто всё растет везде. Я уже не знаю, где малина, а где смородина. Видите забор? Не видите. Потому что он весь под виноградом! Не знаю, кто и когда его посадил». Маша с наслаждением смотрела на живую изгородь и все растительное буйство участка.
На кухне пахло мятой и смородиновым листом. Женя убежала на второй этаж, а Оля села на кухне резать окрошку. Маша взялась собрать для окрошки зелень и выскочила обратно на улицу. Может быть, тут когда-то были грядки, но теперь желтые зонтики укропа торчали в самых разных местах, и пришлось обойти весь участок. Она принесла большой пучок душистой травы, не будучи до конца уверенной, что все это было съедобно.
«Как дела у Гриши?»
Маша вытерла руки и нехотя села резать вымытые стебли. Было что-то жалкое в том, как они темнели и дробились под стальным лезвием.
«Нормально. Он вышел на новую работу сейчас, но там платят не очень, так что продолжает искать».
«Понимаю. Наверное, он переживает, что зарабатывает меньше тебя».
Маша что-то ответила, но нож на секунду зажил своей жизнью и полоснул ее по указательному пальцу. Она вздрогнула и резко втянула воздух через зубы.
«Сильно порезала? — Оля в одну секунду достала из сумки пластырь и пузырек с перекисью. — Держи. Ты не парься, я сама все сделаю. Отдохни».
Опять от нее никакой пользы. Маша встала у окна и посмотрела на шумящие ряды сосен. Так настойчиво они качали кудрявыми головами, будто хотели ей что-то сказать. И хотелось слушать их невнятный говор, прислушаться как следует. Только звуки дома мешали: сзади стучала ножиком Оля, а наверху напевала песенку Женя, раскладывая по кроватям полотенца. Маша помотала головой и взяла со стола пластырь.
После обеда они пошли в лес, который начинался сразу за скрипучей калиткой. Маша взяла одну из тех курток, которых всегда есть у друзей на даче на случай дождя или прохлады, и надела чью-то старую шляпу. Здесь можно было не думать о себе, не рассматривать свое тело со стороны каждую минуту. Женя успела сменить шорты и кроссовки на леопардовые лосины и резиновые сапоги. Еще неделю назад Маша с завистью посмотрела бы на стройные Женины бедра, но сейчас ей просто хотелось поскорее выйти. «Кого побрызгать от комаров?»
Они шагали по хрустящему подножью леса. Было очень тихо. Маша запрокинула голову, глядя на верхушки деревьев и синее небо за ними, а потом с таким же удивлением посмотрела под ноги. Всюду были низкие темно-зеленые кустики. Она наклонилась: проводя руками под ветками с крохотными листьями, можно было нащупать круглые ягодки, кислые и сочные. Оля и Женя перечисляли любимые ягоды, вспоминали истории из детства: кто собрал ведро того, кто корзину сего.
Когда наклонилась к очередному кустику, завибрировал телефон. Она сунула руку в карман, вытащила его, прочитала на экране сообщение от Гриши. В другой руке ягода. Вдалеке зазвенел птичий крик. Ее вдруг захватило ощущение того, как нелепо стоять посреди леса и смотреть в телефон. Как ковыряться в носу в церкви. Она быстро, с раздражением набрала ответ.
«Я вообще телефон в доме оставила. Когда на природе, не хочется на это отвлекаться», — Оля стряхнула паутину со своего плаща.
«А ты не переживаешь, что мальчики позвонят?»
«Мы с ними договорились только вечером созваниваться. Мама отдыхает и все такое».
«Как же у тебя все правильно, Олечка! Все по полочкам! — Женя снова смеется. — Моя мама всегда мне тебя припоминает. Хотела бы я быть организованной, как ты!»
Маша про себя усмехнулась. Это вряд ли было правдой. Женя много лет уже как комфортно расположилась в хаосе своей жизни. Он был ей к лицу. Идеально растрепанные волосы, обаятельная рассеянность — все только играло ей на руку. Вот Маша, вот она действительно хотела бы быть как Оля. Ей иногда казалось, что это решило бы большую часть проблем в ее жизни.
Всюду был мягкий мох разных цветов и форм: светло-зеленый, как молодые листья, яркий, как светофор, и темный, как зеленка. Из него показывались разные грибы, названий которых Маша не знала. Самые красивые были лимонного цвета, с шапочками в виде воронок, блестевших под редкими лучами солнца.
«Это сыроежки, — радостно заметила Женя. — Они бывают очень разные. Некоторые вот желтые, как эти, а некоторые серые. Можем потом пособирать. Тут были дожди хорошие, грибов много».
«Женечка, а белые есть? Я такой суп из них могу сварить, мои просто его обожают».
«Конечно, есть. И подберезовики, и опята. Тут все есть». Маша с тоской подумала о том, что кроме шампиньонов и шиитаке она ничего и не знает. На стволах и пнях вокруг тоже росли грибы, то плоские как тарелки, то круглые и крохотные как прыщики. Ей стало обидно, что в детстве она почти не была на природе, захотелось потрогать каждый гриб и лишайник. Стать лесным экспертом.
Вечером сидели с вином на кухне под оранжевой лампой, которая тройным светом отражалась в темных окнах. «Надо нам с вами как-нибудь в поход сходить!» — Женя стала рассказывать про Алтай, Байкал и другие места, где она была. Оля вежливо кивала.
«Я никогда не ночевала в палатке».
«И никогда не ходила в поход? Ма-а-аша! Это такой кайф. Мы обязательно сходим, и Гришу твоего возьмем. В Москве же просто вянешь от работы и дел. Вообще не знаю, как бы я жила, если бы не планировала эти походы каждый год, да я деда мороза так не ждала в детстве, как теперь жду похода! Вот просто оставляешь все как есть в городе, с собой только необходимое. Тяжело, конечно, но ничего, потом перестаешь это замечать. Зато будто в другой мир попадаешь. Не скажу что рай, и все же очень хорошо. Иногда стоишь где-нибудь в каком-нибудь диком месте на горе, слушаешь птиц и думаешь — а чего обратно? Так бы и осталась там».
Маша не смотрела на Женю, но слушала очень внимательно. Оля стала задавать вопросы про экипировку, тогда захотелось встать и размять ноги. За окном поднялся ветер, и какая-то ветка настойчиво стучала в стекло.
На следующий день они ходили за грибами по-серьезному. Хотя Маша честно пыталась отличить их друг от друга, на них не хватало внимания и хотелось просто глядеть по сторонам. Ее восхищало, как всё в лесу плодоносит — легко, без принуждения. Следующие три дня Маша почти не думала о Москве. Иногда приходилось писать Грише. Они загорали, играли в карты и просто бездельничали, но ей всё время хотелось в лес. Лес был ее игровой площадкой, он был большой собакой, всегда готовой к прогулке. Пение птиц и хруст веток она находила более интересными, чем разговоры с Женей и Олей.
В последний день они пошли в другую сторону, где деревья быстро менялись: вместо сосен появились ели и какие-то крупные кусты с листьями и паутиной. Летали комары, ползали жучки. Всё это молчало и дышало, а птиц было слышно, но не видно. Маша шла за Олей и Женей, потом остановилась посмотреть ствол, выкрученный из земли недавним штормом, на облепленные землей корни, сила которых не уберегла дерево от смерти. Это было место большого надрыва. Наклонилась погладить мокрый густой мох под стволом. В ствол тут и там врезались серые диски неведомых грибов, по которым ползли муравьи. В голове Маши всплыло слово «экосистема» и она повторяла его про себя, теперь водя рукой по шершавой коре.
«И как вы тут все живете, интересно», — подумалось Маше.
«Мы тут неплохо живем», — ответил худой гибок с серой шляпкой.
«Это ты за себя или за всю грибницу говоришь?»
«За всех. Мы тут все за всех».
Пауза.
«Я тоже неплохо живу, хотя и не за всех».
«Да? А по тебе не скажешь».
Вдалеке было слышно кукушку. Одинокий, гулкий звук. Оля и Женя остановились впереди, хихикая как дети и считая на пальцах количество «ку-ку».
«Так хорошо у вас тут…» — Маша чувствовала потребность поддержать разговор.
«Не жалуемся, — подал голос серебристый лишайник с другой стороны ствола. — Но и свои проблемы тоже есть, конечно».
«А какие? Деревья вырубают?»
«Да нет, что ты, что ты. Не дай бог. Просто не все бутылки за собой убирают, например». Грибок тоже что-то пробормотал, и кивнул бы головой, если мог. Разговаривать с человеком им было трудно. Вверху шумели кроны деревьев.
«А они чего?»
«А чего они? Общаются. Дружат. За ресурсы борются. Как и все».
Маша вздохнула. Послышались голоса Оли и Жени, которые звали ее.
«Мне пора».
«Уже? Эх, позвоночные. Вечно куда-то торопитесь».
«Мне очень жаль. Я не хочу уходить».
«Ты приходи еще. Надолго приходи».
«Или вообще оставайся. Мы всему научим», — авторитетно заявил лишайник.
«Спасибо». Она почти насильно увела себя от поваленного ствола.
«Маша, все в порядке? Ты там медитируешь, что ли?»
«Ага, медитирую. Иду, иду».
Обратная электричка была веселой и быстрой, но Маше не очень хотелось домой. В рюкзаке она везла стаканчик с лесной ягодой для Гриши. Ей казалось, что в лесу что-то произошло, но она не могла объяснить, что именно. Может, это было не так уж и важно. Она любила свою жизнь здесь, в Москве, их новую квартиру. Может быть, она просто наконец-то нормально выспалась и это сбило ее с толку.
Сила привычки помогла Маше забыть о лесе на неделю, пока она разбирала накопившиеся имейлы, редактировала тексты и проводила собеседования. Они с Гришей сходили на ретроспективу Кубрика, а на выходных завтракали в любимом кафе. Все так же идеально там делали сэндвичи с лососем и голубую матчу. Потом девчонки выложили в общий чат фотографии с дачи. Они хорошо получились на многих из них: собранная и уверенная Оля обнимает красавицу Женю, рядом Маша смешно позирует в чужой старой шляпе, ни дать ни взять гриб. Она посмотрела в свой телефон и поняла, что за те три дня у нее были только снимки поваленного пня в лесу и собственного пальца с порезом. Он как-то не хотел заживать все это время.
Позже, придя домой и намыливая руки над раковиной, Маша обнаружила на предплечье ближе к локтю странный прыщ или нарост. Он был плоский, диаметром примерно в сантиметр, шероховатый на ощупь. Но самое странное — серебристо-зеленый. Маша поковыряла его пальцем, что-то отвалилось и упало в раковину, запахло влажным и землистым. Она заклеила его пластырем. Мама, конечно, обратила на это внимание, когда Маша заехала в гости. Пришлось сказать, что расчесала комариный укус, ведь место действительно сильно чесалось.
«Ладно, хоть без волдырей приехала. А то ты вечно на солнце без крема выйдешь и обгораешь».
«Да мы там не были на солнце так уж много. В лесу гуляли».
«А надо было помазаться и загореть хоть немного. Кожей ты, конечно, не в меня. Я уже за Гришу переживаю даже».
«Гриша-то тут при чем?»
«А какому мужу понравится, что жена вся зеленая! Тебе надо пить железо и витамин де три, но ты же меня не слушаешь».
Может, и хорошо, что зеленая, подумала Маша. Вечером она отклеила пластырь перед душем и увидела, что цвет стал еще более ярким, да и прыщом это нельзя уже было называть. Нарост пах мокрым деревом и стал чуть больше. Ей теперь не хотелось его расковыривать или заклеивать, она долго стояла перед зеркалом и гладила шероховатое зеленое пятно у себя на предплечье. Впервые ей было приятно на себя смотреть.
Гриша то ли не заметил, то ли не хотел замечать ее перемены. Однажды она задумала рассказать ему и пошла на кухню. Он горсть за горстью запихивал в чашу блендера молодые листья шпината, которые она купила на прошлой неделе.
«Я подумал, ты все равно его не съела, сделаю смузи».
Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но Гриша уже нажал кнопку и блендер противно загремел. В чаше металось зеленое крошево листьев. Маша болезненно поморщилась и промолчала.
На следующее утро, когда Гриша пошел за продуктами, она осталась в постели и стала смотреть расписание электричек. Хотелось еще оставить записку, но не могла подобрать слов. Да и не факт, что все срастется. Наконец она встала, заправила одеяло, положила в сумку бутылку воды и кошелек, надела кроссовки и вышла из квартиры — в домашней одежде, не переодеваясь. Телефон остался под подушкой.
Было очень странно ехать по тому же маршруту без Жени и Оли. Как будто в этом было небольшое предательство, но предательство естественное, твердо решенное и абсолютно необходимое. На руке уже выросла небольшая полянка: помимо лишайника, показались крошечные травинки, и все это продолжало чесаться. «Скоро и веточки появится», — улыбнулась Маша и нежно погладила это место.
От автобусной остановки она пошла кружным путем к поселку, ей не хотелось проходить мимо Жениного дома. Когда увидела знакомые сосны, зуд на руке усилился, и ей овладело радостное возбуждение. Маша чуть не сбилась на бег, когда трава сменилась на мох, а заросли крапивы — на высокие кусты с паутиной. Она пришла. Выпила всю воду из бутылки, бросила ее обратно в сумку, тут же разулась и пошла дальше, оставляя вещи позади. Ноги с непривычки колол игольчатый настил. Воздух дышал влагой после дождя, все вокруг блестело, мох и рыжие ветки. Она искала место, где с ней заговорят.
Сколько часов Маша ходила по лесу, она не знала. Один или два раза она вспомнила о Грише с далеким, приглушенным сожалением. Она подводит его, оставляет одного. Но его с собой не приведешь. Да и подвела она его уже давно, когда с ребенком не вышло, — что ему еще одно разочарование. Тем временем зуд лишайника на руке усиливался и напоминал ей о более важном. Она давно сошла с тропинки и шагала через бурелом, перелезая через деревья, пачкаясь в грязи. Когда одна ветка зацепилась за футболку и порвала ее, Маша остановилась. Будто кто-то схватил ее за локоть и удержал. Здесь. Она стояла, внезапно охваченная стеснением и беспокойством.
«Ну, чего ты стоишь. Пришла так пришла», — прозвенела ветка.
«Это ничего, что я пришла?»
«Это хорошо. Мы тебе рады. Показывай, что у тебя там».
Маша протянула вперед руку с зеленым пятном, из которого торчала крохотная веточка с листьями. Она болела и зудила, но Маша не смела ее чесать.
«Хорошо! Это очень хорошо», — ответил изумрудный кусочек мха под ее левой стопой. Все вокруг одобрительно загудело и зашумело. Сильный ветер ходил наверху между крон. «Точно готова?»
«Да». Маша кивнула и тут же легла на спину, головой оказавшись у корней самого ближнего дерева. Она раскинула руки и ноги.
«Сначала будет неудобно, а ты — ничего, дыши».
Действительно, поначалу было ломко всему телу, особенно лопаткам, но зато зуд в руке прекратился. Она полностью погрузилась в мох и все больше зеленела. На лице Маши появилась легкая улыбка, как иногда во сне. Немного ныла поясница, но это было неважно. Лесные голоса что-то обсуждали.
«Я не говорю, что это идеальная жизнь. Но раз пришла, значит, так лучше».
«Тут ты права. Я бы человеком не стал ни за какие коврижки».
«Ты даже не знаешь, что такое коврижки».
«И знать не хочу. От многих знаний многие беды».
Маша хотела засмеяться, но обнаружила, что больше не может двигать ртом или издавать звуки. Это ее совсем не огорчило, даже наоборот. Она уже слышала чем-то другим, чем уши, а значит, скоро сможет говорить чем-то другим, чем рот. Последнее, что она смогла увидеть своими глазами, были ее собственные ноги, которые погружались в мох и тоже зеленели. Это показалось ей очень красивым. Из пальцев правой стопы уже тянулся вверх новый куст с острыми веточками.
Ее так и не нашли. Гриша ждал год, два, потом оформил развод и попытался наладить жизнь. Он старался не вспоминать о ней, не пережевывать в уме обстоятельства того лета и все подробности ее исчезновения, и постепенно это стало получаться.