Софья Андреевна собралась варить варенье. Сливовое. Муж её, Лев Николаевич, любил вечерами пить чай с вареньем или мармеладом. А Софье Андреевне нравилось потчевать его. Помаранчевое было любимым Льва Николаевича, но в семьдесят четвертом апельсинов в Ясную не закупили, зато не счесть было сливы и вишни — уродились они в большом количестве.
Софья Андреевна разожгла жаровню рядом с дубом. Взяла со столика таз. Хотела уже насыпать в него сахару, но увидела жука необыкновенной красоты, с блестящей переливчатый спинкой и рогом на голове.
— Откуда ты только взялся в наших краях? — проговорила Софья Андреевна и так ей захотелось показать жука-носорожца хоть кому-нибудь, но утро было знойным, душным и никого рядом не было. Софья Андреевна повернула голову к дому и увидела мужа, стоящего у окна кабинета. Она взяла жука и махнула им Льву Николаевичу, мол, посмотрите, какая к нам удивительная красота пожаловала… но, хотя Лев Николаевич и смотрел в сторону жены, Софье Андреевне казалось, что он не видит ни дуб, ни жаровню, ни её саму с рогатым жуком.
— О чём же ты думаешь, душа моя Лёвочка? Какой вчера чудесный отрывок читал из нового, а сегодня, похоже, не пишется, — прошептала Софья Андреевна и поправила таз на жаровне. Потом опустила жука в берестяную шкатулочку, которую поставила недалеко от себя на траву. — Довольно, носорожец, не мешай.
Лев Николаевич смотрел в окно. Смотрел на нежные головки анютиных глазок, которые высадила у дома Софья Андреевна.
Солнце заигрывало с цветами, то ослепляя их, то прячась за быстрыми облаками. Анютины глазки же флиртовали с лёгким ветром, покачиваясь и подставляя корзинку лепестков ему навстречу. Взгляд Льва Николаевича остановился на дубе, что стоял в двадцати с небольшим саженях от окна — там отчего-то суетилась Софья Андреевна, махала руками, вероятно, отгоняя мух.
Лев Николаевич думал о Татьяне. Вспоминал её кружевной воротник, сотканный из тонкой нити, чувствовал запах тёмных волос, касающихся завитком выступающих ключиц.
Лев Николаевич сел за стол, взял лист бумаги, потянулся за пером, но голоса детей — Серёжи и Илюши — прогнали образ Татьяны.
— Милый папá, расскажи про Филипка, про того мальчика, который хотел учиться, — просил Серёжа, вбежав в кабинет.
Лев Николаевич наморщил лоб, пытаясь вспомнить придуманную сказку, но вспомнить не удавалось. Знал, что рассказывал что-то поучительное, с хорошим концом, но вот что. Пришлось сочинять новую. Сочинил сказку скоро. Получилась она жалостливая. Филипок вышел бедовым, ловким, смелым — не испугался ни злых собак, ни смеха товарищей. Хорошим оказался Филипок.
— Милый папá, запиши эту сказку, чтобы не забыть. Запиши непременно, — просил Серёжа. Илюша же захлопал в ладоши — мол, согласен с братом.
— Запишу-запишу, обещаю. Теперь уж точно. Ну, ступайте в детскую, буду работать.
Но работа не шла, ничего не получалось с Татьяной. Вот же оказия — про Филипка сказка сочинялась легко, а описать цвет Татьяниных волос, её причёску никак не удавалось. Лев Николаевич начинал злиться на упрямую Татьяну. Стало невмочь находиться в кабинете, и он вышел в жаркий сад. Подошёл к Софье Андреевне, та хлопотала у жаровни — помешивала деревянным черпаком закипающее варенье.
Лев Николаевич смотрел на кружащуюся за черпаком белую с розовым пену, то набухающую, готовую вот-вот взорваться, то проваливающуюся в глубину, оставляя вместо себя тёмную тишину.
— Как эта пена моя Татьяна, не получается с ней никак — устал я от неё, как от глупой бабы устал, — жаловался он Софье Андреевне.
Но Софье Андреевне, любящей писательство мужа, было сейчас не до «глупых баб», она забыла, куда положила ваниль, а без ванили варенье получится совсем не то, не яснополянское.
— Что-то я хотела показать вам, Лев Николаевич, — закусив губу, сказала Софья Андреевна, — что-то интересное, но право, не вспомню никак. Да где ж эта ваниль? Куда же я её положила?
Поняв, что поддержки от Софьи Андреевны теперь получить не удастся, Лев Николаевич оставил её с ворчащим вареньем и ненайденной ванилью. Возвращаться в дом не хотелось, упрямая Татьяна жила своей судьбою, дерзкой и сумасбродной, не подчиняясь никому. Как такую опишешь — никак. Ещё вчера она «позволяла» вплести в волосы анютины глазки, а сегодня готова сорвать и затоптать их.
— Может, и впрямь записать сказку про Филипка, бросить на время несносную Татьяну?
Усмехнувшись этой идее, Лев Николаевич лишь повеселел, но очень скоро голос Софьи Андреевны напугал его:
— Лев Николаевич, — плакала Софья Андреевна. — Подите скорей сюда. Варенье опрокинулось. Не знаю, что и делать!
Лев Николаевич шёл к жене, не доходя десятка шагов, он остановился у медленного потока варенья. В нём, шевеля лапками, проплывал жук. Вокруг него жужжали мухи. Жук бился с липкой жижей. Жизнь уходила, сливалась со сладким, ещё недавно бурлящим соком. Секунда — и броня треснула, и жука не стало.
Лев Николаевич слышал, что Софья Андреевна кричит:
— Шестнадцать фунтов сахару, целых шестнадцать… что ж делать, Лев Николаевич?
— Соня, дорогая моя Софья Андреевна, — позвал он жену, как не называл уж давно, — это такое счастье — начать сначала. Нет её больше, понимаете, больше нет. И кружев больше нет. Она испарилась и больше не мучает меня.
— Каких кружев? Вы не видите, что варенья нет, шестнадцать фунтов сахару вот тут на траве. Здоровы ли вы, Лев Николаевич?
Поцеловав жену, Лев Николаевич перешагнул через перевернутое варенье. Он торопился домой. И был счастлив начать всё сначала. Татьяна отпустила его, испарившись с шестнадцатифунтовым сахаром и несчастным жуком.
Рецензия писателя Дениса Гуцко:
«Рассказ отличный. Очень атмосферный. Яснополянские будни, в той или иной мере знакомые любому образованному русскому, очень достоверные и живые.
Правда, Софья Андреевна предстаёт тут совсем уж далёкой от творческой жизни мужа. В моём представлении она всё-таки была более погружена и в его замыслы, и непосредственно в работу. Если не ошибаюсь, и о раннем этапе работы над романом в её дневниках или письмах сохранилось упоминание, как Толстой делится с ней: «Написал полтора листика и, кажется, хорошо получилось». Про «глупых баб» мне не попадалось, хотя готов предположить, что и это вполне соответствует исторической правде — и где-то она отметилась таким замечанием. Но в совокупности с её реакцией на кружева, о которых заговаривает с ней ЛН, это выстраивается в слишком однобокий образ: любящая жена, с головой ушедшая в хозяйство. Как по мне, к этому СА никак не сводится. Впрочем, литературное высказывание, в свою очередь, не сводится к исторической правде. Что наглядно продемонстрировал сам ЛН в «Войне и мире», во многом от этой самой правды отклонившись ради идей, которые ему важно было развить в романе. И я бы, пожалуй, рекомендовал и автору поступить таким образом — пожертвовать фактом ради большей прозрачности текста: сменить Татьяну на Анну, иначе многие читатели просто не поймут, над чем работает Толстой.
Название, мне кажется, стоит поискать другое. Нынешнее из другой стилистической реальности, на мой взгляд.
Что касается замены глаголу «потчевать», мне тоже ничего лучше не идёт на ум. Но можно ведь обойти сложное место и переписать фразу — скажем, СА нравилось угождать мужу кулинарными изысками. А то и вовсе вычеркнуть и идти дальше.
В плане языка всё хорошо — стройно, образно, точно. Можно поправить кое-какие мелочи, но и это не обязательно.
Муж её, Лев Николаевич, любил вечерами пить чай с вареньем или мармеладом. А Софье Андреевне нравилось потчевать его.
Я бы не уточнял здесь, что ЛН — муж. Чуть ниже снова встречается это слово (Софья Андреевна разожгла жаровню рядом с дубом, который посадил муж). Лучше не частить.
— Милый папá, расскажи про Филипка, про того мальчика, который хотел учиться, — просил Серёжа.
Я бы добавил фразу, в которой дети врываются к нему в кабинет.
Пришлось сочинять новую.
И сказке уделил бы чуть больше внимания — в одной-двух фразах описал бы, о чём она. Хотя бы ради того, чтобы не нарушать слишком течение времени, точнее, ощущение времени у читателя (чему так много внимания уделял сам Толстой в «Анне Карениной»).»
Рецензия критика Евгении Лисицыной:
«Мне понравилось название, оно точно запоминается больше, чем какой-нибудь безликий и нейтральный «День в Ясной поляне». Сразу идёт ассоциация с точкой кипения, только «варение» — совсем другой процесс, более растянутый, поэтому читатель трижды задумается о собственной интерпретации.
Начало достаточно цепляющее. В нём нет ах-эффекта, но для такого типа рассказа он и не нужен. С первых же предложений задаётся сеттинг, происходит узнавание, поэтому читатель и может пойматься на крючок интереса.
Важный сюжетный ход про Татьяну-Анну приятнее будет узнать непосредственно из текста рассказа. Я советую вставить ближе к концу мысль Льва Николаевича про смену имени. Да, это не историческая точность, мы не можем знать, мелькала ли у него такая мысль, даже прочитав все дневники. Но рассказ ведь на неё и не претендует, Софья здесь тоже условная, так что если где-то к концу у ЛН будет мысль из разряда «А что, если назвать её не Татьяной, а Анной? Анна Каренина — звучит!», это и отзеркалит мысль про счастье нового начала, и даст подсказку читателю, и заставит по-другому взглянуть на только что прочитанное. Как мини-твист вполне в атмосфере рассказа.
Основное «тело» рассказа полно подробностей, деталей и выдержано в хорошем темпе. Мне понравились и легкие стилизации, и неторопливое, подробное описание. Процесс варки варенья, мучительный, сладкий, жаркий и слегка сонный, хорошо ассоциируется с творческими муками. При этом и преграды у обоих героев по-своему схожи. Очень хорошо!
Финал логичен и неплохо завершает рассказ. Может быть, с точки зрения сюжета, стоило бы даже его приглушить, не проговаривать явно второй раз про новое начало, это и так читается из сцены. Но это уже на усмотрение автора, в текущем варианте нет какой-то ошибки или неловкости.
Единственный сюжетный момент, который можно расписать подробнее, когда спадет ограничение курса по знакам, — это момент «прозрения» Льва Николаевича. Сейчас он слишком стремителен по сравнению со всем рассказом, да и по сравнению с основательностью его мышления тоже. Может быть, Лев Николаевич постоял бы минуту, глядя на место, где пропал жук. Может быть, не слушал бы в этот момент Софью, а продумывал свои мысли про начало и прочее. И вот уже после этого пришёл к финалу рассказа.
Хороший текст, спасибо!»
Фото: официальный сайт музея «Ясная поляна»