— Никогда, никогда я не хотела иметь детей. Дорогая, я добиваюсь всего, что намечаю. И если бы я планировала материнство — я бы не выбрала эту работу.
Женщина на экране улыбнулась слишком ровными зубами. Как всякая балерина, на шоу она не могла не прийти «слишком»: плотный макияж, лак сверхстойкой фиксации, плечи отведены назад в ожидании первого такта музыки.
Как сильно Мария там отличалась от себя настоящей, улыбавшейся экрану лишь уголками губ и крутившей в руках чашку с остатками кофе: «В гуще можно увидеть будущее». Верила ли она в это? Или просто привыкла чем-то занимать гостей?
Я пыталась угадать, как Мария относится к этому интервью, да и к интервью вообще. Что такое — видеть себя на экране? Это ведь не совсем ты, всего лишь слепок, и все-таки, в какой-то мере, — ты. Словно угадав мои мысли, она подняла глаза от чашки и сказала:
— За неделю до этой съемки у меня снова случился выкидыш. За день — муж ушёл от меня. Журналисты ещё об этом не узнали. Он не понимал, почему я не берегу себя, почему танцую. У него не укладывалось в голове, как безуспешные попытки выносить дитя не портят мои партии. Я должна была рвать на себе волосы, биться головой о стены — так он думал.
Она спокойно улыбнулась и поставила чашку на блюдце дном вверх. Я пыталась придумать стоящий ответ, но на ум ничего не шло.
Мы познакомились в цветочном магазине. В тот жизненный период я не знала, в какую сторону двинуться, и все свободное время блуждала по центру, выискивая странные, бесприютные места. На одном из поворотов рядом с Китай-городом я увидела витрину не то винтажную, не то просто пыльную. Все пространство занимали оливковые драпировки — матовые, без блеска. Они служили фоном натюрмортам в духе голландцев: розы и маки, тюльпаны и полевые цветы стояли в вазах и, хотя еще бодро держали головки, уже начали подсыхать. Осыпавшиеся лепестки напомнили мне о скоротечности жизни. Было что-то мистически притягательное в этой витрине, и я решила заглянуть в магазин.
Меня встретила высокая стройная женщина со светлыми волосами — конечно, крашеными. Она была одета очень просто — в чёрные юбку и кофту, видимо, не слишком дорогие, но опрятные и очень ей шедшие. Ей было на вид под сорок.
— Добрый день! Вы ищете что-то конкретное?
Вокруг неё в стильных бетонных и терракотовых вазонах зеленели фикусы, пальмы и другие растения, названия которых я не знала. За ее спиной, за стеклянной дверью, хранились срезанные цветы и готовые букеты. Букеты — я видела даже отсюда — отличались от обычного магазинного ассортимента: в упаковке преобладали темные тона, цветы же восхищали многообразием сочных оттенков, тугие бутоны буквально наливались свежестью.
— Я просто смотрю…
Она кивнула, а затем отвернулась и продолжила поливать растения — чем, видимо, и занималась до моего прихода.
С оживленной улицы в магазин никто не заглядывал. Он выбивался какой-то нездешностью и как будто не подходил миру. Мне показалось, что работавшая здесь цветочница должна быть похожа на меня. Я стала расспрашивать ее о магазине, о том, как они вообще выживают.
— Пока я сюда больше вкладываю, чем выручаю. Но у меня есть сбережения. Остались с прошлой работы.
— Кем же вы работали?
Она повернула голову и как-то по-детски улыбнулась.
— Я была балериной.
Сказать, что этот ответ меня шокировал, — ничего не сказать. Я представляла, что балерины, а тем более успешные, обеспеченные, — ведут совсем иной образ жизни.
— Но с возрастом поняла, что пора искать другое занятие. И решила осуществить давнюю мечту.
Я вернулась в магазин на следующий день. Флорист, как я поняла из интернета, — неблагодарная профессия. Образование только среднее, и относятся к тебе как к продавцу, и таскать все эти горшки тяжеловато. А между тем нужны и знания, и опыт, и вывести такой бизнес в плюс довольно сложно. Эта загадка пленила меня.
Войдя в помещение, я увидела, что цветы — ещё вчера сильные и крепкие — начали увядать. Я подошла к стеклянному холодильнику: лепестки тюльпанов скукожились, будто из них высосали влагу. В этот момент цветочница окликнула меня — я развернулась и увидела, что она вышла из подсобки.
— Вы, наверное, хотите узнать, что случилось с цветами?
Я кивнула.
— Ничего особенного. Это неизбежно происходит с каждой партией. Кажется, у меня нет, как говорят, «легкой руки».
— Но зачем вам…
— Это моя мечта. Я живу в своём доме, в Подмосковье. Там я разбила небольшую оранжерею. Думаете, дела пошли лучше? Нет. Но я не сдаюсь. Мне даже некому оставить этот дом. Завещаю тому, кто пообещает ухаживать за оранжереей.
Мне стало стыдно. Год назад я окончила университет, и первая работа, как водится, оказалась не ахти. Я трудилась в районной газете, где мои старания некому было оценить, и уже десятью разными способами рассказала про новые бордюры и борьбу с тараканами в местном продуктовом. Это был даже не мой район — я ему вообще никак не сопереживала. А кроме того, изначально я предполагала начать с самых низов и воспарить к небесам. Увы, журналистка из «Новостей Ясенево» была нужна крупным СМИ не больше, чем вчерашняя выпускница. Я даже не была уверена, что действительно хочу вырасти в профессии.
Мария — а для меня она навсегда осталась Марией, даже когда мы сильно сблизились, — так вот, Мария восхитила меня своим упорством. Две ее страстные мечты не осуществились — она не выращивала редких цветов и не родила детей. А вот классический танец, который она даже не очень любила, вопреки всему давался блистательно. Видя это, долгое время она не противоречила судьбе, однако ни один успех не принёс радости.
Она завершила карьеру год назад. Ее не прогоняли, наоборот, ее соло, исполненное даже вполсилы, украсило бы любой спектакль. Мария затруднялась сформулировать, почему, ее речь обрывалась на полуслове. Но, зная ее теперь намного лучше, могу предположить: она устала мучить себя выходами на сцену, интервью и сплетнями. В то же время в глубине души она, видимо, все ещё испытывала стыд — за то, что свернула с пути, по которому судьба вела ее почти насильно. Сама я в судьбу не верила. «Следуй за мечтой» — вот что я считала истиной. И мне казалось абсолютно правильным бросить опостылевшее занятие ради счастья. Да, цветы в ее руках стремительно увядали, но ведь все приходит с практикой.
Спустя полгода нашей дружбы она все-таки приняла одно из приглашений. В новой постановке «Лебединого озера» специально для нее придумали партию лебедя-матери. Ничего сложного не требовалось, и режиссёр так ее уговаривал — пожалуйста, ведь это именно для вас, публика соскучилась.
Мария пригласила на премьеру и меня. Хотя новая линия в продуманном до каждой мелочи балете Чайковского показалась мне несколько неуместной, моя подруга справилась с ней великолепно, и я почувствовала прилив гордости за неё и за себя. В конце она вышла на поклон. Люди выстроились в очередь, чтобы подарить ей цветы. Ей вручали розы, лилии и хризантемы — прекрасные, благоухающие. Но — я видела ее лицо. Оно застыло маской, а кончики пальцев подрагивали: за вечер она получила столько букетов, сколько не продавала за неделю.
После спектакля мы собирались поужинать в ресторане. Режиссёр, высокий, сухощавый, с проседью в чёрных волосах, не спросив разрешения пошёл с нами. Он приобнял Марию руками в кожаных перчатках. Мария не отстранилась, но вздрогнула, как мне показалось, неприязненно. На крыльце служебного входа нас задержали поклонники. Мария подписала каждый клочок бумаги, который ей протягивали, а с некоторыми даже сфотографировалась. Когда казалось, что мы ото всех избавились, и ресторан уже был совсем рядом, нас догнал ещё один парень. Сутулый, щуплый, — плащ на нем болтался — он вился вокруг Марии змеей. Мне так и не удалось понять, чего он хотел —припоминал какие-то прошлые дела и сетовал на то, что его «так и не устроили». Режиссёр велел ему уйти — и он ушёл, но какой-то склизкий отпечаток остался на нашем вечере. И режиссёр, и Мария его знали, называли по имени, но отказывались поделиться со мной подробностями, переводя все в шутку или уходя от ответа.
Однажды подруга пригласила меня на кофе и погадать. Я не верила в подобную мистику, но Мария умела оживить любой вечер — так что почему бы и нет?
За кофе мы смотрели давнее интервью. Затем перевернули чашки и, ожидая, пока гуща стечёт, вышли на балкон — я курить, а она — за компанию. Вернувшись, мы обнаружили, что на столике побывал кот — он утащил конфетный фантик и сдвинул чашки.
— Кажется, теперь придётся угадывать, какое будущее кому принадлежит, — засмеялась я, так как по-прежнему считала все это лишь игрой.
Мария промолчала, лишь слегка сдвинув брови. Она взяла одну из чашек и вгляделась.
— Проблема, которая давно беспокоит одну из нас, скоро разрешится. Я вижу гармонию. Кажется, тут не будет полного, абсолютного счастья, о котором столько говорят, но придет удовлетворение. И будет дом. Семья. Без детей, но всё-таки дом.
Что ж — это меня вполне устраивало. Однако будущее в другой чашке могло быть ещё лучше — я попросила перевернуть и её.
Мария посмотрела на дно и застыла. Спустя мучительные полминуты сказала:
— Здесь скорая смерть.
Я посмотрела на неё, пытаясь понять, насколько серьезно она это все воспринимает. Но, как и всегда в моменты высшего эмоционального накала, она ушла в себя, лицо ее сделалось непроницаемо, а потом она даже засмеялась:
— Кажется, ничего не выходит. Давай лучше пить чай!
А через год она умерла. Великая артистка поскользнулась на лестнице по пути к метро и, падая, пересчитала все ступени. Ее привезли в больницу, но не успели спасти. Я спрашивала, могли ли ее столкнуть, могла ли она упасть намеренно. Мне сказали, что теоретически — да, но на этой лестнице было не так просто разбиться насмерть, кто бы выбрал такой вариант?
На месте цветочного открыли «Волшебную кофейню»: за дополнительную плату здесь гадают на гуще или таро. Я заглянула туда, но расклад не совпал с предсказанием Марии, и я поняла, что для тамошних гадалок все это лишь игра. А вот дом и оранжерея достались мне — даже не знаю, когда она составила завещание и почему выбрала меня, ведь были у неё, наверное, и другие знакомые. Должны были быть.
Я поменяла работу и была вполне довольна новой. А главное — оранжерея зацвела. Я развела там редкие сорта роз, тюльпанов, растила даже орхидеи. Соседи приходили любоваться результатами моих трудов. А я, глядя на свежие тугие бутоны, с комом в горле вспоминала, как бесплодная Мария говорила, что не хочет детей, и как она с покорной улыбкой принимала десятки свежесрезанных букетов.