В

Вааарька!

Время на прочтение: 5 мин.

Ранним утром, когда даже самым старательным студентам до будильника остается еще несколько часов сна, в маленькой общежитской комнатке, где, кроме меня, спали еще трое, раздался звонок.

Не открывая глаз, я схватила старенькую «Нокию», которую всегда держу на тумбочке у изголовья, глубже ввинтилась в одеяло и шепотом выдохнула:

— Да. — Звучало это как «таааа».

— Тут у меня знакомые, — раздался бодрый голос Варьки.

Ну, началось!

С тех пор как Варькины родители вознамерились отправить ее учиться в немецкий университет и нашли на просторах интернета репетитора в моем лице, ровесницу, чтобы дочери не было скучно, покой для меня стал вещью глубоко желанной, но недоступной. На наших первых занятиях я пыталась держать дистанцию, называла Варьку на «вы» и говорила с ней строгим голосом. Но опыта у меня еще не было никакого, она стала моей первой ученицей, да и сама Варька не из тех, с кем пройдут подобные штучки.

— Знакомые, — снова заговорила она в трубку и добавила в телеграфном стиле: — Переводчик, деньги.

Последнее слово она повторила трижды. После знакомства Варька быстро выудила из меня всю информацию, что да как, кто такая, почему работаю вместо пар, а затем, как мне кажется, сделала мое благополучие целью своей беззаботной жизни. В свои неполные двадцать она была окружена многочисленными родственниками, друзьями, одноклассниками и прочими, а потому регулярно звонила мне и требовательно сообщала:

— У меня есть знакомые.

А дальше… Дальше начиналось что-нибудь, скажем так, необычное, чего в моей скучной жизни студентки иняза — занудной заучки — никогда не случалось до встречи с ней. Притом Варька была уверена, что образ жизни скромной гувернантки, как она выразилась, «не мой варик», то есть ну никак мне не подходит, а потому халявки она мне подкидывала очень эксклюзивные, впрочем, действительно связанные с немецким языком, тут не поспоришь.

Дней десять назад, например, я по Варькиной милости оказалась на похоронах. К праотцам отправился какой-то работник немецкой дипмиссии. За годы жизни в Москве немец много чего успел — обзавестись русской семьей, родить пятерых и даже креститься, а также полностью разругаться с родственниками из фатерлянда. Его московская семья — верующая, и хоронить его решили по всем правилам: с батюшкой, отпеваниями и кадилом. Смерть, как известно, списывает многое, да и немецкие родственники оказались незлопамятными и примчались в Москву на одностороннее свидание. Говорить они могли только на своем, как и москвичи, которых отец семейства не удосужился научить языку предков. Как-то все они вышли на Варьку, а она, конечно же, добрая душа, поспешила заверить — Kein Problem,  есть переводчик, мастер своего дела, я, то есть, а церкви и похороны не что иное, как мои хобби, буквально страсть.

Что мне предстояло переводить сегодня — секрет. В университете меня уверяли: каждому синхронному переводчику заранее, перед сессией, выдается вся необходимая информация — термины, выдержки, распечатки. 

И я требовала чего-нибудь такого от Вари.

— Ты хоть мне тему скажи, — канючила я, — опозорюсь же.

Но она только отмахивалась, мол, знать ничего не знает, а потом и вовсе выключила телефон — легла спать. С меня же сон слетел, как и не было.

К третьему курсу я прочла немало детективов, а потому начала с адреса — Четвертый Сыромятнический переулок, строение двенадцать, павильон восемь — в надежде, что он мне что-то подскажет. В интернете место было обозначено как фабрика, и я призадумалась. Die Fabrik — фабрика, das Werk — завод, ну вот примерно и все, что я знаю о промышленности. Моя специализация — философия: бытие, небытие, сущее, на худой конец, Ницше с Кантом. Но ничто из этого, увы, не требовалось.

Наконец время стало приличным для звонка — десять — и я  набрала номер, который оставила мне Варя. Абонент не абонент. Я еще немного порыскала в сети и нашла такой отзыв: «Модное местечко, по кайфу». Вот что это может быть? Кафе, ресторан, дискотека? Для дискотеки шесть вечера не то время, с беседами в кафе и ресторане я, наверное, как-нибудь справлюсь. На всякий случай я полистала иллюстрированные словари и свои тетради, меню немецких кафе, рекомендации по здоровому питанию, описание симптомов пищевых аллергий и отравлений, пару статей на медицинскую тематику, кое-что об окружающей среде и политике, немцы такое любят…

К тому моменту, когда я наконец приехала по адресу и, не веря своим глазам, прочла: «Винзавод», голова моя, казалось, распухла не только изнутри, но и снаружи. Я начала перебирать в уме все, что знаю на тему алкогольных напитков — Der Wein, der Whisky, der Wodka, das Bier, trinken, auf uns, Prost. Ноги несли дальше, и у павильона номер восемь меня снова ждал сюрприз. Галерея современного искусства. Ну Варька, час от часу не легче. Но и не так уж плохо, месяц назад к Вариному папе приезжали заграничные партнеры, австрийцы, он отчего-то вздумал развлекать их культурно и купил экскурсию в Пушкинский. Ходила с ними, разумеется, я. Современное искусство — это, конечно, нечто иное, но есть надежда, что между ним и искусством вечным все же имеется хоть что-то общее. Воодушевленная этой мыслью, я потянула на себя тяжеленную железную дверь и через секунду впечаталась лбом еще в одну — стеклянную. Галерея, опять прочла я на вывеске, отпрянув от стекла и потирая будущую шишку.

Вторая дверь нервно скрипнула, и тут же зажегся тяжелый, будто с примесью тумана, как бы вечерний свет. Наверное, он щадит предметы искусства, а может быть, здесь просто экономят на электричестве.

— Мой муж Серж — художник, — произнес высокий голос. 

Я вздрогнула и чуть не сшибла что-то, кажется, русалку из папье-маше. В противоположном углу комнаты высилась говорящая ель. Я зажмурилась, в голове начала всплывать соответствующая лексика — Weihnachten, das Geschenk и даже мотив немецкой рождественской песни — O, Tannenbaum. Наконец, я открыла глаза, прищурилась, и ель трансформировалась в  молодую еще особу с ярко-красными волосами; с головы до пят красавица была укутана в темно-зеленую шубу.

Мне отчего-то стало очень смешно и легко, напряжение спало, и в голове перестал замешиваться винегрет из немецких слов.

— Мы, художники, — продолжала елка, — не говорим на английском.

Я снова чуть не рассмеялась в голос, вспомнив Шарикова: «Мы в университетах не обучались, в квартирах по пятнадцать комнат с ванными не жили». Но я приняла серьезный вид и строго спросила:

— Какова тема сегодняшней дискуссии?

Тут в помещении совершенно беззвучно материализовался тот самый Серж — маленький, щуплый, в коротких брюках не подходящего ему размера, и неожиданным басом заявил:

— Гости уже собираются.

И тут мне действительно стало страшно. Гости! Еще и гости будут, а я тут стою, как дура, в куцем костюмчике-тройке, подарок бабушки после первой сессии. Ничего не понятно! Я все забыла! Какой же будет позор! А все Варька-затейница да погоня за звонкой монетой. Ну почему я всегда с ней соглашаюсь, звали же меня в детский сад при посольстве, сидела бы там с малышами, они и говорить-то не могут…

Вдруг раздался легкий стук — кто-то, как и я, поцеловал стеклянную дверь, и та распахнулась. На пороге появилось нечто в красном. На меня опять напал приступ смеха, теперь уже истерического.

— Так что же, сегодня… — зачастила вошедшая, здороваться в среде творческой интеллигенции, видимо, было не принято. — Семена обсуждаем. 

Елка и Серж растянулись в улыбочки:

— К-к-какие еще семена? — обмерла я и икнула.

— Исторические, — прогудел Серж и наконец объявил: — Тема дискуссии, запланированной сегодня в Галерее современного искусства: «Семена пшеницы и прочих злаковых и их роль в военной истории».

Мать моя женщина! Святые угоднички! — хотелось кричать мне на русском глубинкинском, как делает в минуты волнения моя мама. Это конец.

Есть такое выражение — хуже не бывает, но жизнь всегда подтверждает: бывает, причем часто. Заявленные немцы оказались датчанами, самыми настоящими, прямым рейсом из пряничного Копенгагена…

Метки