— Простите, вы, случайно, не Юля?
В зале «Земля» по адресу ул. Павловская, 18, когда я вошла, стояли две женщины.
— Юля — это я, — сказала одна из них, и мы с размаху столкнулись глазами. Я не ожидала увидеть ее именно такой, прямо у двери и моментально близко, а она не ожидала, оторвав глаза от смартфона, увидеть такую меня и без объявления войны присоединиться к нашему уже общему онемению.
Я записалась к Анне добровольцем на семинар по массажу лица, а от нее накануне прилетело разочарующее: «Меня скорей всего не будет, 89381407876 Юля, если что, звоните». Вся досада, которую я испытала, узнав, что иду не к рекомендованному мне человеку, а к какому-то абстрактному номеру телефона с тремя буквами, улетучилось сразу после слов «Юля — это я».
Секунда, пока мы полубоком любопытства оглядывали друг друга, длилась неприлично долго. И, не меняя заинтересованного ракурса головы, она произнесла бессмысленное:
— Аня сказала, вы позвоните или напишете.
А я поддержала этот пустой диалог, чтобы оправдать свой немигающий взгляд на ее коротко стриженную голову.
— Да я сама нашлась, не было повода звонить.
(Зато теперь более чем).
У нее были сильные мужские плечи с весьма типичными татуировками сильных женщин — крылья на все предплечье, иероглифы под ключицей и на лопатке и наверняка что-то на бедре. Было в ней что-то восточное, что я сначала не признала за разбавленной светлостью глаз. Оказалось, в крови грузины. В ней, должно быть, в иные моменты взрывается самый южный из возможных темпераментов, но увидеть этого мне было не суждено.
Напряжение просочилось через эпителий красным цветом. Бесстрашие не бесконечно, мы смелые только от неожиданности, но спустя секунду осознания своей наготы судорожно начинаем шарить в воде в поисках исчезнувших трусов.
Спасла меня вторая женщина, которая стала невольным очевидцем этого физического явления (электричества), и, к моему полному отсутствию стыда, я ни разу не посмотрела на нее с момента своего появления. Это была маленькая и сухая старушка с какой-то перманентной улыбкой на лице, которая часто случается у йогов.
— Подождите снаружи, мы вас позовем.
Я вышла в холл и села за стол, уставилась, как сейчас, в буквы, потому что самые безумные путешествия здесь безопасны (хотя психика моя возразит).
Она вышла следом, села за другой столик и опустила голову в телефон.
— Леля, вы учитесь?
Выдумала я это или нет, но ощущение стойко, как запах соседской рыбы. Сидели мы в разных концах холла, она ко мне боком, в углу за барной стойкой безразличная к нам бариста, за окном безразличный к нам февраль, а мы со всем возможным азартом играли в странную игру, выдавая вслух что-то незначительное и пустое, глазами же с первой секунды перешагнув все грани дозволенного незнакомцам. Возможно, ее, как женщину с дочерью — почти моей ровесницей, забавила страсть человеческого зародыша, и эту слегка вздернутую углами рта мину я приняла за взаимность.
***
Я лежала на массажном столе, и эта беспомощность мне нравилась. Вокруг меня собралось пять женщин, которые бережно накрыли послушное тело пледом, положили мне в нужное положение голову и руки, и даже ноги раздвинули так, как им было нужно. Все это походило на операционную, только вместо наркоза пустили адреналин. Та пожилая женщина, прекрасно, однако, законсервированная йогой, левитацией и осознанностью, вела семинар. Мне выпала честь вложить свое тело в ее, простигосподи, просветленные, но безупречно техничные руки.
— Ну неосознанная такая, хе-хе. Это со школы у тебя? — иногда кидала она слащавым голосом в сторону одной ученицы, которая говорила «я поняла». Несмотря на совсем другой разряд бабушек, интонация ее ничем не отличалась от той, какой пользуются бабушки обыкновенные, подловив тебя на маленьких грешках неопытного человека.
Бабулю эту, простигосподи еще разочек, звали Мавира. В натуральности, должно быть, Света или Люда. Но об этом я подумала только потом. В момент настоящий, который беспардонно и нарочно становится прошлым, неисправимый мой аппарат фокусировал только одного человека. И пока я лежала под пледом, под одеялом трех пар глаз и одной пары рук, Юля — случайно ли, нарочно, — облокачивалась на массажный стол и бедром задевала мою руку. И хотелось бы мне сказать это стоячее «как ни странно» или «как ни удивительно», но всем, однажды сходившим с ума от неприятностей сердца, известно, что нет ничего удивительного в том, что эти случайные касания, ощущение человеческого тепла сквозь флисовый плед всегда перекрикивают любого самого искусного массажиста.
Ничего более не случилось. Мне в начале занятия пришлось озвучить свой возраст, на этом все закончилось, так и не успев начаться. Я увидела это по быстрому движению ее скул и глазам, которые сразу запартизанили в пол. Мне, молодой, безбашенной и влюбчивой, было плевать. А ей, взрослой женщине с двумя детьми и наверняка уже отбесившимися чешуекрылыми в животе, тяжело было пробить этим маленьким и легким инструментом влюбленности бетон здравого смысла.
Настала ее очередь. Руки были немного влажными, и она долго примерялась к каждому прикосновению, водя пальцами по воздуху, вылепливая мое лицо где-то в пространстве, а потом касалась только отдельными пальцами, неуклюже перетаптывалась с места на место, обязательно приговаривая что-то другим ученицам. Когда своим низким замшевым голосом она выпускала шутку, я смеялась во весь рот под ее руками, и тогда она как девочка, как взбалмошная пацанка, которой должно быть (слышишь, чертов мир?) тоже двадцать, наклонялась надо мной и показывала язык.
В эти моменты у меня щемило в груди от понимания, что ничего между нами не будет. Через час руки ее двигались по моему лицу как по хорошо изученной местности. Руки ее успокоились и теперь были руками матери.
После этого мы еще пару раз столкнулись в узком туалете, и обе были смущены, и оба раза она произносила это бессмысленное:
— О, это ты.
А я отвечала:
— А это я. — (Эдичка).
И продолжала тереть руки под струей ледяной воды, просто чтобы еще немного побыть в одном помещении. И как сильно мне хотелось с размаху потерять равновесие, пока она проходит мимо, и упасть куда-то в сторону ее лица, но все закончилось так, как заканчивается обычно — хорошим воображением и недостаточной бунинской любовью к случайным связям, которые прекрасно живут в литературе, но так мало кому под силу в реальности. Посему наш несостоявшийся роман, и косы рук, и какое-то безумное животное счастье от кульминации человеческого притяжения, и даже эта взаимность, о которой знаю только я, и моя сиюминутная нежность к этой красивой женщине, все, все это осталось лишь здесь и в моей горячечной голове.