Ж

Желание

Время на прочтение: 4 мин.

Сон ускользает, как шёлковый платок из рук, но в последний момент я подхватываю его. Всеми силами оттягиваю момент пробуждения. Хватаюсь за обрывки картинок: весна, цветущая сирень, ее запах чувствуется повсюду, голоса птиц.

Не хочу просыпаться, лежу с закрытыми глазами. Сон еще рядом, но через мгновенье он исчезнет, и я окажусь в реальности.

Вот, стоило только подумать о реальности — и она тут как тут. Будильник.

Работа, нет, не просто работа, а первый рабочий день после отпуска. Захотелось накрыться с головой и занырнуть обратно.

На работу идти совсем не хотелось. Вот совсем, но трудовой кодекс гласил, что отпуск двадцать восемь рабочих дней, а по истечении этих двадцати восьми дней ты должен вернуться и продолжить. Не продолжишь — прогул, а дальше последствия, и последствия разные.

Двадцать восемь дней закончились.

Дочь в школу, сама на работу. Знакомый ритм на четыре счёта. Утро, день, вечер, ночь. В школу, на работу, с работы, спать. Тоска. Отбивала я этот ритм всегда с трудом.

С таким настроением я шла — нет, не шла, а нога за ногу неторопливо продвигалась — в направлении офиса. Настолько неторопливо, что часы уже показывали опоздание минут на десять, это ещё было простительно, дальше «точка невозврата» — последствия. В то мгновение, когда я подумала о «точке невозврата», к которой приближалась гораздо быстрее, чем к месту работы, свободно гуляющий по подворотне ветер поднял летнюю пыль, ещё не успевшую стать осенней грязью, слегка коснулся моего лица, я моргнула, и что-то кольнуло глаз.

Глаз заслезился, и спасительная мысль забежать в «травму глаза» быстро прокралась в то место, где её ждали. Я прибавила шаг. Травмпункт практически за углом, два проходных двора — и на Литейный. Рабочая магистраль города, проспект буднично жужжал, пчёлки несли мёд, каждая в свой улей, в свою соту. Утро.

Через десять минут я стояла перед кабинетом врача.

— Ну, что тут у вас? — Зеркало на лбу доктора сверкнуло солнечным лучиком.

— Что-то в глаз попало. — Я постаралась пригасить радостное возбуждение. — Болит, и глаз не открыть, у меня уже было такое, у меня что-то с морганием. — Я говорила быстро, пытаясь выложить всю историю травм глаза, начиная с детского возраста.

Доктор молча слушал, изучал глаз.

— Что ж, травмы здесь нет. — Он выдержал паузу.

Я замерла. Мозг подкинул пару  вариантов «последствий», не позитивных.

— Но, — опять пауза, — я выпишу вам направление в поликлинику. Сходите, проверьтесь у своего офтальмолога, что-то мне подсказывает о наличии…

Дальше прозвучало мудрёное слово. Моё сердце встало на место. Справка хоть какая-то, но есть. Об остальном я подумаю позже.

С заветной бумажкой я выплыла на просторы Литейного. В музыке проспекта что-то поменялось: вместо пчелиного «жу-жу-жу», слышалось  звонкое  трамвайное «трынь-дзинь».

Глаз покалывало, сердце ликовало. Ещё один день свободы был отыгран.

Я выдвинулась в сторону поликлиники.

В мрачных коридорах старого здания, где расположилась поликлиника номер сорок, было холодно и серо.

— Офтальмолог в отпуске, — прозвучало из окна регистратуры.

— А мне что делать? У меня направление. — Я проявила несвойственную настойчивость.

— Идите к участковому. Она как раз принимает в шестом кабинете.

Мне показалось, или реально в голосе медсестры прозвучало злорадство?

— Без очереди. — Медсестра улыбнулась.

— Благодарю, — протянула я, тревога скребанула коготком.

Здесь надо заметить, что наш участковый врач, Октябрина Августовна, это отдельная история. У неё был дефект речи, понять её было невозможно, по крайней мере, у меня это не получалось. Перед кабинетом было пусто, и вообще как-то немноголюдно в коридорах. Видимо, народ еще в отпусках, болеть некому.

Я одернула юбку, чтобы хоть как-то прикрыть вопиюще загорелые ноги, глубоко вдохнула и открыла дверь кабинета.

 — Добрый день. — Я чуть споткнулась на слове «день».

— Пьяходите, сьядись, — произнесла доктор, не поднимая глаз от бумаг, лежащих на столе. Я присела на краешек стула, вполоборота, чтобы видеть медсестру.

Медсестра — спасение, она переводила.

— То? — Доктор оторвалась от бумаг и смотрела на меня огромными рыбьими глазами.

Я с надеждой бросила взгляд на медсестру. Но тщетно. Медсестра была увлечена заполнением очередной карты.

— Глаз. — Я прищурила «травмированный правый», ткнула в него пальцем для большей убедительности.

— И? — прозвучало членораздельно.

Я немного взбодрилась, почувствовала опору под ногами.

— Вот, направление из травмы, офтальмолог в отпуске, меня к вам отправили. — Я протянула направление.

— Дайте мне, — услышала я из-за спины голос медсестры.

— Юда ваньте. — Доктор спустилась со стула и выкатилась из-за стола. Она была кругленькая, небольшого роста, ей оставалось чуть-чуть до идеальной формы большего волейбольного мяча.

Дальше прозвучала длинная фраза, которую без дешифровки понять было невозможно.

— Снимите кофту, доктор вас послушает, — перевела сестра.

— Но у меня глаз.

— Октябрина Августовна. — Это прозвучало нежно, по-матерински. — У девушки подозрение на… — Медсестра взяла в руки направление. — На гомонукулез.

Последнее слово прозвучало весомо, это придало мне уверенности, что заветный голубой листок я унесу с собой. Первый раунд был отыгран.

— Ять. — Доктор сопроводила произнесенное сочетание букв пригласительным жестом, указав на стул.

— Бьижи. — Опять взмах рукой.

Я придвинулась ближе и облегченно вздохнула. Ура! Я ее понимала. Блеснуло зеркальце, обдав холодом. Солнце за окном погасло. В кабинете стояла тишина.

— Что там? — Я решилась на вопрос, подозревая, что может последовать ответ. Риск был.

— Ичего ашного. — Октябрина Августовна уткнулась в лист бумаги и начала строчить. Писать у неё получалось явно лучше, чем говорить.

Я с надеждой ждала оправдательный приговор в виде больничного листа.

Зря надеялась.

— Альбуцид утром и вечером, — коротко сообщила медсестра.

— А глаз?

— Глаз? Глаз на месте, дееспособен. — Медсестра позволила себе улыбнуться.

— А работа?

— Работайте на здоровье. Доктор вам всё сказала. — Медсестра нетерпеливо заерзала на стуле. — Следующего попросите, пожалуйста.

Следующего не было. Из глаза скупо покатилась слеза, я брела по тускло освещенному коридору, ноги опять плелись и заплетались, мозг молчал, видимо, взял паузу.

— Анна Николаевна. — Я обернулась. Медсестра быстрым шагом приближалась ко мне, в руках у неё была медкарта. — Идите в кабинет номер восемь, это второй этаж, там зав.отделением принимает. Скажете ей, что вас Октябрина Августовна послала.

— А она послала?

— Послала, послала.

Я подошла к кабинету номер восемь без надежд и ожиданий. Разочарований на сегодня достаточно.

— Что у вас? — Голос был звонкий и принадлежал рыжеволосой красавице. Костёр из рыжих кудрей искрил и переливался. Я застыла с прижатой к груди медкартой.

— Смелее и быстрее.

— У меня с глазом что-то, а офтальмолог в отпуске. — Я замолчала.

— И? — Она смотрела на меня изучающе.

— Вот, альбуцид выписали.

— А ты?

— У меня рабочий день скоро закончится.

— Понятно. — Зав.отделением взяла ручку и голубой листок. — Трёх дней хватит?

— Да.

Вот так просто? Так можно было? В моих руках заветный листок и три дня свободы.

Почти бегом я пролетела коридоры поликлиники, открыла тяжёлую дубовую дверь, которая помнила ещё больных начала века. Дверь скрипнула и медленно закрылась.

Я на минуту задержалась, выбирая маршрут, теперь можно не торопиться. Пойду направо — Спас на Крови, красиво, но грустно. Пойду налево — дворики Капеллы и Мойка, 12, здесь тоже событие нерадостное, но дворик с его белыми скамейками и тишиной в центре гудящего мегаполиса  успокаивал. 

Я наслаждалась свободой.

Метки