Под серым некрашеным потолком тускло горела лампочка, вкрученная в строительный патрон. Тринадцать человек еле уместились за столом, наскоро сооруженным из кирпичей и старой двери, снятой с петель. До полуночи решили не ждать. Бригадир ловко подцепил щербатую эмалированную крышку, и голодные мужчины набросились на дымящуюся баранину.
Шукрат не успел разжевать мягкий сочный кусок, как у начальника заиграл телефон.
Звонили из диспетчерской. Кто-то под Новый год вынес крупногабаритный мусор и забил им все контейнеры для пищевых отходов.
Бригадир громко обозначил емким таджикским словом все, что он думает, и начал бормотать детскую считалку: Барон борад ба ебон, алаф шавад ба говон.1 Его смуглый палец замер на футболке Шукрата, упершись в надпись «Gucci», заботливо выстроченную где-то на просторах Китайской народной республики. Шукрат быстро засунул босые ноги в первые попавшиеся валенки, накинул чей-то пуховик и вышел из небольшой пристройки во двор.
Вечер был звонким и морозным, редкие снежинки лениво приземлялись на невысокие сизые сугробы. Окна домов моргали гирляндами, где-то неподалеку грохотали фейерверки. Около уродливых железных контейнеров Шукрат увидел целую гору мусора: старую люстру с разбитыми плафонами, желтые от старости подушки, колченогий табурет, гору книг, советскую ручную мясорубку. Вот же люди дают! Мясорубка такая еще лет сто прослужит, только ножи заточить, табурет починить — дело пяти минут, подушки они с ребятами вычистят снегом и выдержат на морозе, как новые будут.
Красота! Шукрат не мог поверить своей удаче, а еще тому, что он, почти сорокалетний мужчина, стоит на помойке в чужом огромном городе и радуется какому-то хламу.
Прошло уже почти двадцать лет после того, как он окончил медицинский университет и не смог устроиться офтальмологом ни в одну поликлинику Душанбе. У его семьи не оказалось ни денег, ни связей, пришлось перебиваться случайными заработками: то шоферил, то торговал. Но денег так и не было, зато были жена с детьми и старые родители. Пришлось лететь в Москву. Летом работал в Подмосковье на дачах, остальное время в городе дворником. Почти все заработанное отсылал семье. Мать любила повторять: «Не говори, чему учился, а говори, что узнал». Узнал Шукрат за это время очень много: как мешать бетон, как копать глину, как скалывать лед, как сдувать листья, как красить бордюры, как быстро бегать от полиции. И ничему этому его не учили ни в школе, ни в университете.
Под горой старых книг Шукрат нашел небольшую картонную коробку с надписью «Сережа». Потряс. Загремело. Подошел под фонарь и осторожно открыл. Внутри лежали старые советские игрушки: пластиковые пятнашки, три жестяные машинки, детали конструктора «Механик», магнитные шашки. И она. Шукрат на секунду замер, и, задержав дыхание, выудил замерзшими пальцами небольшую серебряную коробочку с четырьмя круглыми кнопками и заветной красной надписью: «Ну, погоди!» Двадцать пять копеек за игру. Именно столько брал с одноклассников Андрюха Абдувалиев, когда отец-летчик привез ему такую из Киева. Шукрат сходил на разведку в местный ЦУМ, но услышал от отца, что денег таких нет и не будет. Шутка ли, целых двадцать три рубля за электронную игрушку. Тогда он перестал обедать в школе, и за неделю набегало целых семь игр. Целых семь раз волк бегал то влево, то вправо, чтобы собрать побольше целых куриных яиц.
Шукрат нажал на кнопки, но темный экран не откликнулся. Он бережно погладил серебряную коробочку, спрятал поглубже в карман чужой куртки и продолжил разбирать мусор.
Через полчаса управился. Ценную часть хлама отнес в пристройку, бесполезную — в контейнер для строительного мусора в дальнем углу двора. Дома первым делом спросил у Ибрагима, местного электрика, есть ли у него подходящие батарейки. У Ибрагима было все. И нужные две шайбочки Varta нашлись. Шукрат вставил их в гнездо на задней поверхности игры и замер. Экран помигал, и вдруг в левом верхнем углу возник заяц, потом он разглядел четырех несушек и, наконец, появился электронный волк. Игра ожила!
Шукрат пропустил все: и скучную речь чужого президента, и тосты под водку из «Пятерочки», и какой-то веселый концерт сразу после боя курантов. Он не мог оторваться от игры. Только когда пальцы, натруженные тяжелой работой, начали с непривычки болеть, он спрятал «Электронику» под свой матрас в углу комнаты и лег. Ребята затянули таджикские песни. Шукрат закрыл глаза и вдруг увидел, как они с отцом идут по главной улице Душанбе, усаженной тополями, в красивое белое здание главного универмага, и у папы в кошельке отложены ровно двадцать три рубля. Шукрат улыбнулся, не открывая глаз, засунул одну руку под матрас, нащупал серебряную коробочку, крепко ее сжал и сквозь навалившийся сон тихонько прошептал: «Ну, погоди!»
- Дождь в пустыне лил сперва, от дождя росла трава — тадж.[↑]