Офицер Одинцов выстрелил, повисла тишина.
С неба никто не упал.
Чистик полетел дальше, не дрогнув, были видны его ярко-красные лапки.
Люди проводили его голодным взглядом.
Последний патрон, однако, подумал Уауа.
Ай, что делать с материковыми. Люди уважаемые, в кожаных кепках, видно, сильные, много умеют. С картами большими, много линий, стрелок, знаков. Сколько знания надо.
Вертолет водить умеют. Мотор чинить умеют. А в тундре ничего не умеют.
Как дети малые, беспомощные.
Я пошел, — произнес Уауа. И почувствовал, как материковые застрадали.
Вернусь, мясо Большого Оленя принесу. Вкусное мясо, наедимся все. До болота дойти надо.
Иди, — сказал Одинцов. — Авось, дождемся тебя.
Ясно, не верят. Думают, убежит. Не отпустить тоже не могут, Уауа — их последняя надежда. Льэлен-зима близко. Без него умрут, однако.
Одинцов — хороший человек. Он улыбается и пробует жить, только для него нужно идти. Другие сдаются, потухли духом. Их не жалко.
Дух Большого Оленя не простит Уауа смерти людей. Какими бы ни были.
По правилам нашей Земли сделай все, чтобы человек выжил.
Так учил отец, когда подростками подрались с противным Ктолем из другого племени, у того уже были усы, жесткие, как у моржа: нельзя самому решать, плохой человек или хороший, ошибиться можешь.
Отец был охотник, отец отца был охотник, Уауа — тоже охотник.
Уауа ускорил шаг, как мог, и быстро спускался с сопки.
Откуда отец знал, что Уауа только и ждал момента, чтобы скинуть Ктоля с лодки в море во время охоты, когда моржиха клыками бросится защищать своего белька. Человеческую жертву с души не смоешь, и весь род потом не смоет ее.
Уауа не знал точно, где находится то болото с Большим Оленем, задумался. Увидел теплое лицо отца во весь склон соседней сопки и направился туда.
Он всегда помнил тот день, теплый, солнечный и счастливый, широкая спина отца, снежные искры справа и слева, хвосты бегущих лаек.
Хой, Васька, Юрма, хек-хоо, впереёёд!
Небо было высокое, легкое, их сопровождали то гуси, то пара смолисто-черных воронов, то лебеди рисовали свои длинные стрелки на голубом.
Ехали на нартах в райцентр, за мукой.
Хой, пошел, Косой, Эльма, куда, прррр…
На подъезде показался мощный снегоход и трое мужчин, Уауа помнит кожаные кепочки.
Материковые всегда обматывают головы шерстяными платками.
А этим было не холодно, однако.
Спрашивали у отца бумаги, документы. Требовали паспорт.
У отца не было. Он крикнул собакам, те понесли.
В магазине Уауа засмотрелся на длинные зеленые картофелины — отец уже стоял в наручниках. Никто его потом не нашел.
Сколько лет прошло, тридцать.
Уауа сам отец. Он знает, что зеленые картофелины — это огурцы, пища совсем пустая, никчемная.
В олене — все витамины.
Если на солнце куски вывесить — еще больше витаминов появится.
Если в болоте тушу оленя разместить, камнями прижать — очень полезное мясо будет. Все поедят, голодными не останутся.
Только бы остался там олень, в том болоте, куда шел Уауа.
Начинался снегопад. Материковые смотрели ему вслед, он чувствовал это спиной.
Совсем скоро Уауа превратился для них в падающий снег.
Зачем они в кожаных кепочках.
Когда они подошли к Уауа в райцентре, как будто кто сердце вдруг стянул веревками.
Сразу увидел то, что позабыл на десятилетия, — лицо отца в магазине.
Он тогда улыбался маленькому Уауа, зрачок разошелся на весь глаз.
Значит, понял, что пропадет, хотел показать Уауа, чтоб жил вместо него.
Почему не ушел тогда от кепочек, такой сильный был.
Моржа как малоротку из моря тянул. Десятерых в бою укладывал.
Почему стоял, улыбался.
Мать себе в жены дядька забрал, — через полгода все равно умерла, тоска изъела.
Снова те же кепки, — люди новые, однако, молодые.
Полетишь с нами, говорят.
Попросили сопроводить группу на вертолете, снять карту местности.
Не надо бы им карту, однако.
Ничего сказать не смог. Отказать не смог.
А может, нарочно согласился. Заскрежетало в груди при виде кепочек, дух Кэле проснулся.
Уауа размышлял, кто сбил вертолет: ветер или злой дух Кэле? Мотор выбросил пламя. Вспышка, гром — успели прыгнуть, кто с чем был в руках.
Теперь они на сопке, укрылись в трех горелых останках корпуса.
Уауа может не возвращаться. Материковые погибнут через день, и это не будет его вина.
Если бы отец ничего не говорил ему, сейчас было бы просто, легко.
Но он говорил — помогать, в тундре помогать, несмотря ни на что.
Одинцова жалко. Много смеялся, Уауа по плечу хлопал, своим пайком делился.
Рассказал, на материке сейчас солнечная осень, листья падают на черную жирную землю, на ней много чего за лето выросло.
В тундре — снег, красиво, зачем грязь.
Черная земля страшная, несчастная. Как тело старое, неприкрытое.
Снег как одежда.
Уауа затосковал. Что-то ползало и кусало внутри на уровне солнечного сплетения.
За отца.
Уауа посмотрел вверх, воздух был прозрачный, светло через снег, это хорошо. Ветер дует влево — пурги не будет.
Сейчас легко дойдет до болота и найдет прошлогоднюю консерву.
Они сидят его ждут, а три дня прошло. Ягоду поели, леммингов ловить начали.
Дальше будет хуже. Уауа говорил, не надо сидеть ждать. К морю надо, к охотникам. Там олени, рыба, мантак. Почему сидели ждали, надо было идти.
Замерзли бы в пути, однако.
Куртки сгорели, а зачем снимали. Не надо было куртки в вертолете снимать, он весь перелет в кухлянке и малице сидел, а зачем они снимают. Оленьи шкуры — тепло, хорошо.
Два шага вправо, в нос пробралась сырость торфяника.
Уауа прошел несколько сот метров по первому снегу, выискивая глазами знак.
Кол с красным клочком пионерского галстука — здесь рыть оленью тушу.
Им повезло, что осень.
Из мерзлоты он не достал бы мясо так быстро.
Подложив для упора валун и ягель, Уауа нащупал рога животного и потянул на себя.
Торф был мягким, поддавался сильным рукам.
Прочитав молитву Большому Оленю, Уауа срезал лопатку, ногу и покромку.
Нагрузил вокруг шеи.
В тишине на болото густо падали белые хлопья, возвращая воспоминания.
Лет десять назад пара геологов ночевала в яранге соседнего племени.
Чукчи радушно накрыли стол, досыта накормили. Копальхен — квашеное мясо прошлогоднего оленя — тоже ели.
Ночью в страшных мучениях гости умерли.
Все подумали, инфекция. Решили, с материковыми дух Кэле разделался. Нагрешили они где или без молитвы убили животное.
Почему случилось — точного знания не было.
Потом в райцентре Уауа услыхал разговоры. Копальхен — смерть человеку с материка.
Уауа удивился, отчего трупные яды не убивают чукчей.
А что бы тогда ели — жена дочкам давала помаленьку, когда крошками были. И его отец с матерью кормили, когда моржа доедали. Из моржа копальхен тоже делали.
Может, нет смерти для тех, кто привык жить без тепла, и лед в их желудках.
Обратный путь показался длиннее.
Шаги не рождали звуков. Снег падал редкими крупными узорами, какие жена вышила ему на бокарях. Ноги утопали в мягком ягеле под лишним весом, кухлянка на теле намокла, склон становился выше и уперся в сумерки.
Уауа заметил маленький огонек на сопке — материковые сумели разжечь костер, однако.
От них поднимался легкий дымок.
Слева загорелись еще два огонька. Два превратились в четыре.
Уауа замер. Его окружали призраки, они танцевали и двигались кругами на расстоянии.
Иʼны! Волки. Уауа сделал несколько шагов вперед, крепче ухватившись за свою ношу.
Голодные люди ждали совсем недалеко.
Уауа бросил большой кусок оленины подальше от себя, чтобы задобрить духа Кэле.
Волки не повернули головы в сторону подачки.
Они не хотели квашеного мяса.
Тени перекрыли Уауа дорогу, раскосые горящие глаза вожака не мигая удерживали его на прицеле. Стало жарко, Уауа поднял снег, бросил себе за пазуху и вытянул нож.
Дух Кэле, пощади.
Огоньки загорались парно, то справа, то слева, и вдруг резко перешли в наступление.
Вожак первым бросился на него. Уауа успел выставить вперед нож, встречая врага.
Кровь брызнула на снег.
Легкая рана разозлила волка, остальные вцепились зубами в бокари и малицу, рванув ее, зубами достав до тела. Уауа твердо отбивался.
Ытлыгын, отец, помоги мне.
Выстрел раздался в легких Уауа и вылетел через барабанные перепонки.
— Фу, какая вонь, — прозвучал возле уха далекий голос, — это от волков или от мяса?
Расширенными зрачками Уауа встретил взгляд Одинцова.
— Копальхен, однако.
Реальность изменилась, волков не было, офицер был бодр. Его глаза больше не говорили о холоде и голоде. Одинцов внимательно оглядел мясную вязанку возле его ног, рассмеялся.
— Да ты, друг, хотел нас отравить.
Уауа заметил в руках у Одинцова ружье.
Рука Одинцова дружески хлопнула Уауа по плечу.
— Ээ. Мы бы под утро того. В лучшем случае в кому залегли.
Уауа покачал головой.
Разве он хотел смерти Одинцова? Нет, пошел спасать всех от голода. Не он в ответе за последствия — Большой Олень в ответе. Захочет — накормит, захочет — отправит в нижний мир.
— Тут такое дело, — продолжил офицер. — Сидим, загибаемся, Чаркина от холода совсем скрутило, как начал в бреду молитвы бормотать. Смотрим, вертолет — заметил нас. Подобрали, накормили, даже карту успели сделать. Тебя одного ждем. Так что? Летишь с нами?
Уауа почувствовал влагу на глазах. Горло сдавило, ему пришлось резко выдохнуть, чтобы облегчить дыхание. Воздух вышел сдавленным криком пойманного белька. Как бы отец поступил? У отца светлые мысли были. Детей любил, мать любил. Медведя не боялся, Духа кэле не боялся. Нужно стать как отец. Бежать скорее, обнять свою Едэйне и дочек. Пойти на моржа.
— Пойду попрощаюсь, — ответил Уауа. Потом к жене, к детям.
Мясо осталось лежать на снегу. Уауа поднялся с Одинцовым к группе, пожал руку каждому. Вертолет готовился к вылету.
Одинцов засуетился, собрал, что оставалось съестного, передал кулек Уауа.
— Держи, друг. Мы уже прилетим, а тебе шагать сколько.
Уауа шел по тундре второй день. В кульке оставалась бутылочка с белесой жидкостью. Отхлебнул.
Жидкость острым клыком разодрала горло, кровь ударила в глаза.
Уауа решил поначалу, это средство для чистки приборов.
Внутри быстро образовался жар, тело расслабилось.
Нет, хорошо. Не мог Одинцов дать жидкость для приборов.
Уауа отхлебнул еще.
***
…Предоставляя эти материалы министерству обороны, — растекалось по коридорам эхо заседания, — следует отметить то самопожертвование, с которым подошли к делу авторы проекта и создатели данных карт, среди них — Василий Одинцов…
Под дежурные похвалы начальства, в кабинете с черным лаковым столом и мумиями диких животных, Одинцов погружался в тихое дыхание тундры, нежно обнимающие ногу мхи, крики лебедей вдалеке, шепот первого снегопада на сопке…
— Нашего-то мертвым нашли, слыхал?
— Кого?
— Ну, чукчу, с нами летал.
— Откуда взял?.. Чаркин, шутишь?
— Говорят, самогону где-то набрал. До своих не дошел. Прилег на пути и замерз.
Одинцов перестал слышать голоса и звуки.
Разве он не знал? Все говорили, алкоголь опасен для местных.
Но не смертелен. Он хотел как лучше.
Не подумал, не успел. Поспешил, от всего сердца.
Это было непростительно.
Если долго идти пешком по направлению к рассвету, этот путь приведет на небо, — вспомнились слова Уауа.
Пройдя вдоль стола под неодобрительные взгляды, не замечая их, Одинцов вышел из кабинета, спустился по лестнице и открыл дверь на улицу.
На материке стояла солнечная осень, листья падали на черную жирную землю, на которой за лето много чего выросло.
В тундре — снег, красиво, зачем грязь.
Черная земля страшная, несчастная. Как тело старое, неприкрытое.
Страстно хотелось повсюду снега.