Мимо прошла медсестра, весело подмигнула, крепче прижимая к себе что-то, завёрнутое в полотенце. Новый год. У меня тоже были большие планы на зимние каникулы, а теперь вот лежу одна в реанимации. Веселенький праздник.
Смогла же! Было так плохо и так хотелось умереть, что сама себе наколдовала больницу. Как мама любит повторять? «Мысль материальна»? Вот уж точно! Утром заболел живот, словно ножами изнутри резало, сделать шаг невозможно, от боли потеряла сознание. Вызвали скорую. Экстренная операция. Реанимация. Устала. Родителям плевать на меня. Надоели бесконечные разговоры и выяснения кто прав, кто виноват. И так понятно. Что уж тут думать. Ничего, скоро умру, и будет им полегче. Больше всего бесит: «Если мы разведёмся, ты с кем останешься?» Спросят и смотрят умоляюще. У папы цвет глаз ровно как у меня, зато форма у нас с мамой одинаковая — левый чуть меньше правого. Такой взгляд с хитринкой получается. Вот если тебе, папочка, предложат отрезать руку, какую ты выберешь левую или правую?
Может, все это не со мной? Может, моя настоящая жизнь там, за зеркалом, вместе с Вилли. Кстати, как он там, интересно?
Мы забавно познакомились. В тот день вернулась из школы пораньше, нигде не задерживалась, так хотелось порадовать родителей. Испекла шарлотку. Пропылесосила. Сделала уроки. Пришёл папа. Поздоровался и заперся в спальне, от ужина отказался. Точно — день зарплаты, которую он не получит из-за всей этой белиберды с банкротством.
Около девяти вечера в квартиру влетела мама. По ее нервным движениям, по тому, как она швырнула в угол сумку, как быстро прошла в ванную и долго не выходила, стало понятно, что шарлотку сегодня буду есть только я. Мама хочет вести себя правильно, начиталась книжек по психологии, но все равно не выдерживает и кричит на отца. Мне жалко их обоих. Периодически по ночам слышны обрывки разговора. В этот раз мама себя не сдерживала: «Это ты допустил!», «Твоё бездействие!», «Твоя порядочность! Будь она проклята!» Он молчит. Не хочет провоцировать. Папа у меня добрый, но бесхарактерный, так мама говорит.
Вилли. Точно.
Ушла в комнату, чтобы не слушать вопли. Села перед зеркалом и долго ревела. Видела в отражении девочку: очень маленькую, худенькую, бледную, рыжие волосы заплетены в хлипкую косичку. Глаза опухли и стали одинаково маленькими, поросячьими, нос покраснел, губы дрожат. Долго рассматривала себя. Жалела. Вдруг та, другая я, отвернулась и пошла вглубь квартиры. Тогда-то мы и познакомились с Вилли. Это мой пёс. Точнее, ее. Или мой? В общем, у другой меня есть собака, а ещё большой дом у озера. Мама и папа, которые много улыбаются, шутят, так и норовят друг друга ущипнуть, поцеловать, приобнять. У другой меня много классных шмоток и даже «изики». Но главное — Вилли. С того дня зазеркальная жизнь стала моим убежищем. Там я пряталась от родительских ссор, потом от коллекторов, затем от людей, которые бесцеремонно ходили по квартире, не снимая обуви, щупали обои, заглядывали за занавеску, цокали языком, замечая желтое пятно прошлогодней протечки на потолке. Через какое-то время мне даже не нужно было зеркало, чтобы оказаться в другом мире, достаточно было просто закрыть глаза. Раз. Два. Три. И вот слышен радостный лай Вилли и мамин смех.
Когда уже утро? Спина болит лежать, на правый бок поворачиваться нельзя, на левом еще хуже, чем на спине. Когда чего-то сильно ждешь, время как будто назло замедляется. Так же долго было, когда родители уехали в суд. Адвокат успокаивал: «Квартиру можно сохранить. Вас никто не имеет права выселить. У вас ребёнок». Папа потирал руки и повторял: «Мы еще повоюем». Мама накрасила губы, надела деловой костюм для важных переговоров. Я же осталась дома ждать. Поставила чайник, включила телевизор, не помню, что смотрела. День тянулся долго. Наконец, солнце село. Серость обезличила кухню, сохранив силуэты мебели. Лампу включать не стала. Единственным светлым пятном было зеркало. Подошла и увидела Вилли, который лаял, пытаясь отобрать игрушку у мамы. Та смеялась, хлопала в ладоши, отбегала от щенка, вдруг она споткнулась, попыталась удержаться на ногах, не устояла и упала, Вилли победоносно тявкнул и кинулся вылизывать ей лицо. Мама хохотала. Хороший знак, подумала я. Судья будет на нашей стороне.
В замочной скважине повернулся ключ. Вернулись родители. Не зажигая свет, разделись, мама заглянула на кухню: «Привет. Ужинала? Поешь что-нибудь, мы сейчас переоденемся и придем».
На улице начиналась гроза. Все стихло. Птицы перестали щебетать, предчувствуя скорый дождь. В соседней комнате слышен мамин шепот. Сначала тихий, как будто шум листвы от порыва ветра, слов не разобрать. Папины короткие фразы: «Успокойся», «Не нужно». Мамин голос становится громче. Слова льются скороговоркой. Заставляют съеживаться, как от дождя, попавшего за воротник. Папа молчит. Мама распаляется, кричит. Вдруг папин голос, гулкий и страшный: «Думай о дочери, дура!» Мама плачет. Хочет что-то сказать, но рыдания прерывают слова. «Еще раз повторяю, успокойся. Снимем квартиру, начнем все сначала». По карнизу затарабанили капли дождя. Сверкнула молния. Началась гроза.
Мы проиграли. Квартиры у нас больше нет. Убегаю в комнату, запираю дверь. Из-за грозы совсем темно, настолько, что очертания зеркала угадываются, когда молния освещает комнату. Подхожу к зеркалу, пытаюсь разглядеть Вилли, но никого нет, только отражение испуганной бездомной девчонки.
Фейерверк. Новый год. Надо загадать желание. Срочно. Волшебная ночь. Я желаю… я хочу… мысли путаются, сознание отключается, проваливаюсь в сон, и последнее о чем успеваю подумать — хочу, чтобы родители были вместе, хочу снова слышать мамин смех.
Проснулась от елового запаха. Странно, откуда здесь елка? Открыла глаза. На краю кровати сидит мама, за спиной стоит папа и обнимает ее за плечи. Мама улыбается, как раньше: «Милая, смотри, что мы тебе принесли. Живая еловая веточка. Папа пронес под пиджаком, представляешь? Чувствуешь запах? Нам разрешили зайти ненадолго». Папа подошел ближе, присел на корточки, взял мою руку и прижал к губам: «Солнышко, врачи сказали, что ты — уникум и быстро идешь на поправку. Мы с мамой решили, что как только поправишься, мы все вместе куда-нибудь съездим. Может быть, тебе чего-то хочется особенного?»
Ничего себе! Как быстро сбываются желания! Мысль — материальна! «Пап, я очень хочу собаку».