Латынь Ирка любила за логическую стройность, стабильность и надежность. Один раз понял — навсегда овладел. Ничего не поменяется. Латынь, давно созрев, разбросала семена, проросла и бурно цветет в настоящем. Читай, слушай и радуйся, узнавая латинские следы в родном и неродных языках. Виртуозно вставляй словечки, которые всегда будут к месту, потому что их значение тебе понятно. В общем, латынь она любила! Но не 31 декабря! Зачет назначили на три часа дня. Зачет не страшный, сдавали все, даже если не ходили на занятия. Ужасно раздражало то, что назначен он был на 31 декабря. Первый курс, первый Новый год не дома с родителями, а с друзьями у Машки. А у Машки даже елки еще не было! Дел невпроворот, а тут зачет. Третий час нестройный хор читал крылатые выражения и спрягал глаголы в плюсквамперфектум. Ирка в нетерпении ерзала на стуле.
Алла Леонидовна тусклая и бесформенная в извечной серой юбке и вытянутой серой кофте, в стоптанных мужских ботинках, такая же законсервированная, как ее латынь, смотрела с отрешенной улыбкой сквозь толстые стекла безобразных очков. Не замечая, как вынужденное усердие к занятию латынью вот-вот будет сметено цунами праздничного настроения и предновогоднего ажиотажа, в котором нет места мертвому языку.
— Алла Леонидовна, у вас елка есть? — не вытерпела Ирка.
— Простите? — Алла Леонидовна, беспомощно щурясь, окинула взглядом аудиторию. — Ира, вы хотите перевести? Пожалуйста, замечательный фрагмент. Мы вас слушаем.
— Алла Леонидовна, сегодня Новый год.
— Ира, не отвлекайтесь. Мы скоро закончим.
«Нет у нее никакой елки. Новый год она с Вергилием встречать будет, — зло прошипела Ирка Машке на ухо. — Вот ведь мышь серая — сама не празднует и другим не дает».
«Новый год», — с тоской думала Алла Леонидовна, представив свою перенаселенную коммуналку, почти круглосуточно гудевшую как улей. С соседями Алла Леонидовна держала дистанцию, вернее, соседи ее просто не замечали, кроме Валентины и Анатолия. Валентина — добрая, но громкая, заводящаяся по любому поводу, — работала буфетчицей в трамвайном парке. Подворовывала харчи и сбывала соседям по-честному, то есть по прейcкуранту. Исключительно благодаря Валентине Алла Леонидовна питалась регулярно и полноценно. Вот и к Новому году Валентина принесла праздничный набор. «Как вы это все достаете, уму непостижимо», — приговаривала Алла Леонидовна, протягивая деньги. Муж Валентины, Толян, — Алла Леонидовна обращалась к нему исключительно на «вы»: Анатолий, — тщедушный мужичонка, трудился сантехником в домоуправлении и, считая себя представителем власти, настойчиво диктовал условия миропорядка в квартире. «Так-растак, едрить твою, Ленидна, — орал Анатолий, в очередной раз застав квартирного кота у Аллы Леонидовны. — Почему эта срань опять на диване? Выпусти дрянь, сколько раз говорено. Зачем кормим? Чтобы крыс ловил. Ни бельмеса не понимаешь, а еще профессорша, блин». Алла Леонидовна, морщилась, хватала кота и выпускала в коридор. Валя и Анатолий, как только вселились, сразу взяли шефство над Аллой Леонидовной. Валя даже в дни уборки по графику Аллы Леонидовны сама мыла общие места двухкухонной и однотуалетной квартиры на двадцать комнат. Алла Леонидовна занималась с их сыном Петькой всеми науками сразу. С удовольствием листала в университетской библиотеке книжки по занимательной математике и астрономии и приносила домой для Петьки. Вечерами часа на два маленькая комнатка Аллы Леонидовны превращалась в храм наук и искусств. Петька сопел над очередной теоремой, а Анатолий брал с полки тяжелый альбом репродукций, раскрывал в любом месте и на несколько минут замирал. Потом щелкал в восхищении языком, повторяя грязным пальцем очертания полногрудой музы художника. На Новый год Валентина варила студень. Приносила, начесноченный, в эмалированной с черными сколами по краям миске часов в одиннадцать. Толян, по случаю праздника в засаленном пиджаке поверх застиранной майки, доставал из кармана чекушку водки: «Ну, где твой хрусталь, давай плесну, старый год проводим». Алла Леонидовна поначалу отбивалась, потом смирилась. Вот собственно и весь праздник. «Ничего, ничего, — успокаивала себя Алла Леонидовна. — Немного потерпеть». Проводив соседей, Алла Леонидовна ложилась с книжкой, не отвлекаясь на пьяное веселье празднующих соседей, и засыпала часов в пять утра под дребезжание первого трамвая.
«Ничего, ничего. Немного потерпеть». Алла Леонидовна, окинула взглядом студентов, которые терпеть больше не могли: «Все молодцы, давайте зачетки». Ирка с Машкой первыми оказались у стола. Потом скатились по лестнице, на ходу натягивая шапки, нырнули под арку и выскочили на Плеханова к Казанскому собору. У собора свои последние минуты доживал елочный базар. Одинокий мужик в тулупе и валенках возился с никем не выбранной елкой.
— Что, девчонки, берем?
— Берем, только она очень большая.
— Исправим, показывайте, где рубить.
Мужик укоротил елку на полметра. Ирка наклонилась и подобрала несколько упавших веток. Ветки были пружинистые, сочно-темно-зеленые, с восковым налетом, пахли снегом, смолой, уютом и надеждами. «Маш, давай ты сама. Я зачетку забыла». — Ирка пустилась обратно.
— Алла Леонидовна, вот. Не елка, но все же. — Ирка сделала шаг и протянула хвойный букет. — С Новым годом!
Алла Леонидовна шла по украшенному цветными лампочками Невскому, потом свернула направо, под арку Главного штаба, на пустынную, дремлющую в ожидании бурного празднования Дворцовую, дальше через мост на Стрелку. Еще один мост — и вот она, ее родная Петроградская сторона. Ветки она поставит в вазу и украсит чудом пережившими блокаду игрушками. Их всего две. Картонные белочка и мишка, покрытые бронзовой краской, облупившейся с годами. Белочка и мишка, завернутые в пергаментную бумагу, лежали, забытые на много лет, в обувной коробке на антресолях шкафа. После смерти мамы Алла никогда их не доставала, никогда не наряжала елку. Достанет богемский хрусталь. Проводит с Валентиной и Анатолием уходящий год, который так щедро одарил последними своими часами. Слезы смешивались с тающими на щеках снежинками, смывая слой за слоем серый налет безнадежности, проникая внутрь, разбавляли концентрированную тоску. Вдруг сильно захотелось Нового года, веселого и шумного.
Ирка тряслась в полупустом трамвае, машинально водила пальцем по заиндевевшему окну. Получилось сердце. Было тепло и грустно. Хотелось ехать так и ехать. И мечтать: «Пусть всегда будут мама и папа, пусть не будет одинока Алла Леонидовна и пусть будет мир во всем мире».