Только что закончилось оперативное совещание: привычные лица, дежурные фразы, стандартные отчеты. И так каждый понедельник, не считая других бюрократических сборищ, присущих крупной компании. Пандемия медленно шла на спад, и всех руководителей уже вызвали в офис. Запрет на очные встречи в организации еще не сняли, поэтому каждый сидел в своем кабинете, а совещания проводились по Zoom. И без того не слишком живые холеные лица больших начальников теперь и вовсе превратились в говорящие аватары.
Атмосфера медленно душила. «Воздух» я находил в путешествиях: старался уехать на природу и прислушаться к себе. Из-за избытка энергии я «отключал голову», только когда очень уставал. Лучшего всего это удавалось в походах с высокой физической нагрузкой. Позади остались трекинги в Исландии и Непале, велотуры в Норвегии и Швейцарии. Планировал я поездку и этим летом, но из-за пандемии границы закрыли.
Жена предложила поехать в отпуск в Сочи. Я согласился, но был против пляжного отдыха: Кавказ — это горы, подберу что-нибудь! Решили так: детей — пятилетних близнецов — оставим маме, неделю отдохнем вместе, а потом я найду себе приключение по душе на следующие несколько дней.
Ближайшие выходные я изучал Кавказский заповедник. Прекрасные места, хорошо известные советским туристам, были сегодня незаслуженно забыты. Великолепная природа находилась всего в десятке километров от пляжей с пластиковыми павильонами едален и рядами шезлонгов, на которых с раннего утра лежат полотенца, как бы гарантируя их владельцам место после завтрака.
Я обзвонил турклубы. Тщетно: никто не хотел идти в автономный нагруженный поход с чудаком из Москвы — «пик сезона, нам проще забросить на джипе стайку инстадевочек, они пофоткаются на горе, выложат в Сеть и будут счастливы. Никаких проблем. А с вами одни хлопоты за те же деньги». Наконец, я нашел горный клуб.
— Понял вас, не повторяйтесь. — Менеджер задумался. — Знаю я одну чудну́ю, спрошу. Она сама на вас выйдет, если возьмется.
***
После еще двух дней поисков я почти смирился, что в этот раз останусь без гор, когда вдруг на телефоне возникло сообщение с незнакомого номера:
— Добрый вечер. Вы интересовались походом?
— Здравствуйте. Да, если речь о Сочи.
— Я — Маша. Что ищете?
— Природу, нагрузку и тишину.
— Высоты боитесь?
— В Непале на 4500 ходил.
— Я не про это. Ладно. Сможем выйти не 24-го, а 25-го?
— Это принципиально?
— У меня 25-го день рождения.
— ? Не понял, извините.
— Давай на «ты». Я всегда отмечаю ДР в горах.
— Ок.
— Я подумаю над маршрутом. На связи.
Неделя с женой прошла славно: мы поселились наверху, и наследие Олимпиады очень порадовало. Я изредка переписывался с Машей, обсуждали детали похода. Накануне выхода от нее пришло сообщение:
— У тебя двухместная палатка?
— Да.
— Не хочу свою таскать. Ничего?
— Ты про ночевку? Нормально.
— Не съем, не парься.
— Я несъедобный.
***
Встретились рано утром на трассе — друг Маши взялся забросить нас на машине к точке старта. Мой гид оказался миниатюрной светловолосой девушкой с серыми глазами и прямыми махагоновыми бровями. Она была одета в свободную льняную рубашку поверх тонкой флиски и черные леггинсы. На крепких ногах контрастно светлели видавшие виды серые трекинговые ботинки: они словно срослись с хозяйкой за годы общего труда и небезосновательно считали себя ее главной опорой. На шее виднелся кулон — волк, вписанный в пентаграмму. Правое запястье охватывали браслет из мелких темно-коричневых бусин и тонкая коралловая нить. Завершало образ небольшое кольцо в носу. Маша оставляла неоднозначное впечатление: никак не комфортная провожатая, скорее — рысь начеку.
— Привет! Закидывай рюкзак. — Она поздоровалась со мной, как с давним другом. Ее приятель просканировал меня темными глазами: мол, что за чел идет с моей Машей, достоин ли?
Через час мы были на месте. У кордона пересобрали рюкзаки: приятель, увидев одну палатку, метнул взгляд в Машу, она едва заметно кивнула ему. Он еще раз заглянул мне под кожу, пожал руку, обнял Машу и уехал.
Идти было не тяжело: высоту набирали плавно. Утренний лес, пение птиц и глубокий воздух дарили покой.
— Какой маршрут сегодня? — Надо было как-то начать разговор.
— Пройдем семнадцать километров, наберем метров пятьсот высоты. Для первого дня вполне.
— Я не боюсь нагрузки. Только так и отдыхаю.
— Псих. Впрочем, сама такая же.
— Давно водишь?
— Лет восемь. Хожу очень много. Но стараюсь не брать коммерческие группы.
— Почему?
— Не знаю даже. В горах моя душа, а в душу за деньги не водят.
Маша остановилась возле ручья, выбивавшегося из-под крупного валуна. Набрав в бутылку воды, она протянула ее мне. Вода была ледяной и вкусной.
— Где твоя душа была раньше?
— В маркетинге. — Маша засмеялась. — Я впервые приехала в Сочи во время подготовки к Олимпиаде. Лично открывала тут два крупных отеля. О, какой это был дурдом! Самые яркие и трудные мои годы!
— При чем тут горы?
— После Олимпиады меня как выжгло. Я поняла, что больше так не могу. Однажды выбралась на пикник в местные горы, и, выйдя утром из палатки, поняла, что пропала навсегда. В итоге мы с мужем остались здесь, а я стала амбассадором заповедника. Как выдается минутка — я в горы. Двое детей, непросто, но мне это жизненно необходимо.
— Детей с собой, не?
— Старшего пару раз брала. Приобщаю потихоньку к природе.
— У меня тоже двое. Природу в Москве не видели, но фанатеют от животных. Все музеи обошли, фигурки зверей собирают, научные названия наизусть знают.
— Я тоже зверей люблю. Рисую иногда, когда хожу одна. Акварель — она как горы: нужно слиться всем нутром, только так и почувствуешь.
Мы вышли из леса. Солнце стояло уже высоко. Маша сняла флиску, накинула рубашку на майку и водрузила на голову синюю панамку. После привала двинулись дальше по склонам высоких холмов, поросших травой и цветами. За перевалом оказалась потрясающая долина: горы по ее краям плавно сбегали вниз, а узкая тропка между ними забирала вверх, устремляясь к темнеющей вдали вершине. Ковер из разнотравья стелился далеко вперед: июльская зелень пестрела солнечными макушками девясилов, белыми шапками головчаток и розовыми корзинками альпийских астр. Учтиво склонившись, встречали редких гостей нежно-фиолетовые колокольчики. Растительности становилось все больше, и уже скоро мы шли по грудь среди сочных стеблей и вымахавших полевых цветов. Это было невероятно: ты словно находился в сказочном королевстве, которое стоит здесь тысячу лет и будет стоять впредь, чего бы там ни придумали эти странные люди. День и час были не важны: время будто замерло, а в воздухе бесшумно играла какая-то изначальная музыка. Музыка вечности.
Маршрут становился все сложнее. После очередного подъема мы встали на плато. Я прилично устал. Несмотря на тяжелый рюкзак, Маша шла легко и быстро, мне стоило усилий поддерживать ее темп.
— Почему ты согласилась взять меня? — спросил я, отдышавшись.
— Я как-то сразу поняла, что ты свой человек.
— Это как так?
— Интуиция. Без нее в горах никак. А еще ты грамотно писал на русском.
Я поперхнулся:
— Чего?!
— Того. Грамотность — вежливость избранных. Короче, для меня принципиально.
— Так же, как с днем рождения?
— Зря смеешься: последние годы я все свои дни рождения отмечала в горах.
— В палатке с незнакомым человеком?
Маша пристально посмотрела на меня.
— Что ты мне сделаешь в горах? — Она перевела взгляд на обрыв. — В моих горах.
На ночевку встали возле реки. Заходящее солнце окрашивало медью двуглавую вершину на другом берегу. Быстро темнело. Пока я возился с палаткой, Маша приготовила ужин. Гречку с тушенкой смели в момент, в руках уже дымились кружки со сладким чаем. Мигом накатила усталость и поволокла за собой в сон: даже висевшие над горой звезды сделались какими-то наливными. Я протянул Маше рассеиватель для фонаря Petzl:
— Поздравляю!
— Ух! Вот зачем ты спрашивал фирму моего налобника. Спасибо!
Маша ушла в палатку и вскоре затихла. Я потоптался у тамбура:
— Можно?
Никто не ответил. Я осторожно залез внутрь. Маша завернулась в спальник и не издавала ни звука, даже дыхания не было слышно. «Умеет же отключаться», — позавидовал я, предвидя свои привычные ночные раздумья. Было зябко. Я застегнул мешок до подбородка и лег на бок. Спустя мгновение кто-то выдернул меня из розетки и накрыл пуховой шалью беспокойную душу.
***
Встали в пять утра — штурмовать крутую гору стоило до жары. Быстро поели, собрались и вскоре стояли у почти отвесного склона, заросшего высокой травой. Непонятно было, как вообще можно подняться на него, а тем более с грузом.
— Не ссы, галсами пойдем. — Маша подмигнула и двинулась вверх.
Тропы не было и в помине, Маша проминала ботинками мокрую от росы траву, я шел за ней. Двигались практически боком и очень медленно набирали высоту. Спустя полчаса решили передохнуть, но даже сидеть на таком склоне было трудно. Мы только начали подъем, а я почти обессилел: сказался вчерашний день. Маша всем телом дышала впереди, но останавливалась, только когда теряла меня. Я дотаскивал себя до нее, и мы снова шли вперед.
Два следующих часа запомнились задранной вверх головой («где вершина, твою мать?!»), саднящим плечи рюкзаком, срывающимися на склизкой траве грязными ботинками и судорожным хватом за полутораметровые стебли каких-то лопухов в попытке вытянуть себя выше. Машу я едва видел: ориентировался больше на смятую траву и звуки. Ближе к вершине растительность поредела, мы молча выпили воды и рывком оказались наверху. Маша сбросила рюкзак и села на камень. Ее оливковая майка потемнела на спине: лямки пропотели сложенными крыльями хищной птицы. Я рухнул рядом.
— Надеюсь, больше не будет такого?
— Ты просил нормальную нагрузку. Это было нормально.
— Да иди ты!
Маша звонко засмеялась. Она явно была тут своей.
Другой склон горы был пологим и спускался в очередную идиллическую долину, окруженную острозубыми горами.
— Нам туда. — Маша кивнула в сторону сизого озера за небольшой скалой. — Поставим лагерь и сходим в радиалку. О! Вон он бродит, увалень!
— Ты о ком?
— Мишка там ходит. Смотри возле камней.
— Точно. Еду ищет? — Стало не по себе: до медведя метров триста.
— Да, ягоду смотрит. Чего напрягся? — Глаза Маши весело сверкнули из-под полей шляпы.
— Зверь все-таки. Помню твои слова, что не было случаев нападения кавказского медведя на человека и больше стоит опасаться егерей, но…
— Расслабься! Передохнем и пойдем. Они трусливые, главное — сильно шуметь! — Маша закрыла глаза и отдалась палящему солнцу.
— Сколько раз, говоришь, ты встречалась с медведями? Десять?
Тишина…
— Пора! Долгий отдых — вред, — скомандовала она вскоре.
— Но медведь как раз на этом спуске.
— Мы его слегка потревожим. — Маша уже пошла в сторону косолапого. — Э-э-й! Мишкааа! — крикнула в ладошки рупором.
— А-а-а, — вернули горы. Зверь подслеповато водил головой: не видел нас.
— Э-ге-гей! — Маша усилила крик, продолжая спускаться. Я шел следом.
Небольшой, видимо, молодой медведь уже хорошо различим: блестящие глаза-пуговицы смотрят прямо на нас. Увидел!
— Чего это он? — В голосе Маши растерянность: зверь начинает двигаться навстречу. — Мишка, стоять! — совсем по-детски кричит она. Медведь ускоряет шаг.
— Маша, что такое?
— Не знаю… — Она не сводит глаз с хищника. — Ори давай!
— Аааа! Ууу! Пошел! — нелепо летит в долину. Медведь останавливается на холме.
— Уууу! Вон! Ууу! — ревет Маша. И сразу мне: — Бей палками!
Лязгаю скрещенными над головой Leki:
— Прочь! Проваливай! Ууу!
Звон. Крики. Страх.
Вдруг медведь встает на задние лапы. Мы замираем, зверь тоже. Еще миг — и он бежит на нас.
— Твою мать! — Маша разворачивается, стремглав пролетает мимо меня на вершину — и со всех ног вниз — туда, откуда мы недавно еле поднялись.
— Маша! Маша! Ты чего? Что делать?!
— Беги, бля! — доносится удаляющийся голос.
Крутой склон, камни, трава, тяжелый рюкзак бьет в спину, ноги Маши мелькают далеко впереди, падаю. Копчик! Больно! Вставай! Беги, беги! Взгляд назад — где зверь? Морда на вершине? Показалось! Не оборачивайся! Подворачиваю голеностоп. Беги!
— Пиипеец… — Маша тяжело дышит.
Быстрый ручей захлестывает камень, на котором я стою на коленях. Ледяная вода отключает ноги, ледяной водой обливаю голову. Обоих облепила мошкара — не замечаем: ушли, спаслись!
— Он не побежал за нами, не побежал. — Маша в оцепенении.
— Бежал же.
— От зверя не уйдешь. Вот я дура! Нельзя бежать! Зачем он на задние лапы встал?!
— Что ты психуешь? Ушли — и слава Богу.
— Я столько лет в горах, нельзя, нельзя…
— Пойдем лучше подальше отсюда.
— Он не придет уже, не бойся. — Она берет себя в руки.
— Кто-то говорил, что здешние медведи не нападают.
Маша не отвечает.
Долго идем молча.
— Хочу мужу позвонить.
— Здесь нет связи.
— На перевале будет. Родной голос нужен.
— Понимаю. — Я тоже хочу услышать детей. Опереться.
Снова идем в тишине. Организм чужой: голова пустая, мышцы не держат. «Какой же я идиот! Чуть зверю в лапы не угодил. А чего ты хотел? Приперся в дикую природу и решил, что все будет по-твоему? Только потому, что ты честный, а не как эти все? Уважаешь труд, себя не жалеешь, тренированный, терпеливый… Медведю-то что с этого? Дааа, конкретно место указали. Это тебе не выход из зоны комфорта, а оплеуха по самомнению. Медвежьей лапой!»
Дорога дается с трудом, из-за медведя придется сегодня брать сложный перевал. Путь преградила река, слишком широкая для брода — много снега в этом году — что ж, еще один крюк. Когда все это кончится… Небо темнеет, падают холодные капли, слышны перекаты: только не гроза! Подходим к скале. Плохая она: голая, камни крупные, мокрые. Маша говорит, что сразу за ней долина, а там и перевал, за которым уже встанем. Еле беру середину скалы. На скользком камне качнуло: рюкзак дернул вниз, едва удержался. Страшно и плохо мне. Дышу на небольшом уступе. Маша с опаской смотрит сверху:
— Дай мне свой рюкзак.
— Отстань.
— Дай, говорю!
— Отстань! — С усилием ставлю ногу на следующий уступ, выжимаю, еще, еще…
Сидим наверху. Впереди пологий участок с крупными камнями, потом перевал и все. Господи, неужели сегодня будет все?
— Я поэтому спрашивала, боишься ли ты высоты. — Маша как будто немного осунулась. — Реально стремная скала.
— И поэтому решила взять мой рюкзак? — Здесь уже можно поиграть в «мужика».
Маша молча берет свои вещи и идет вперед. И я иду тоже.
Спустя час мы на перевале. В небе вижу красивую крупную птицу. Красивая… Мне уже все равно: сил совсем нет.
— Это нервяк сработал, физухи еще полно. — Маша с телефоном уходит за камень. Достаю свой — одна палочка связи.
— Привет! — радуется мама. — Рада, что ты в порядке. Сейчас дам детей.
— Пап, привет! — сообщают хором сыновья, коверкая буквы. — Ты где?
— В горах. — Детские голоса немощью отзываются в теле: больше сегодня ни шагу.
— А ты зверей там видел?
— …
— Видел?
— Да. Орла видел.
— Там нет орлов! Это был сип белоголовый, да?
— Да.
Подходит Маша. Устало улыбается, подбадривает: пришли уже, двести метров сбросим и встанем.
Идем по сыпухе, ноги никакие. Внезапно Маша аккуратно ускоряется с телефоном в руке: что-то снимает. Прищуриваюсь — вечернее солнце слепит глаза — недалеко от Маши стоит крепкий тур. Чуть позади него еще двое: статная самка и маленький туренок, нетерпеливо пересыпающий камушки циркульными ножками. Силуэты животных сияют мягким теплым светом. Спешу к Маше. Из-под ноги срывается камень и громким перекатом летит вниз. Туры в унисон скачут вверх. Маша укоризненно качает головой.
Палатку поставили на удивительно красивом плато: позади взятые горы, впереди резкий обрыв и река в долине. Быстро и молча ужинаем. Становится тихо и снаружи, и внутри. Маша готовится ко сну, я слоняюсь неподалеку. С турами засоседились: бродят совсем рядом. Подхожу ближе. Библейской кротости козленок беззаботно стоит на краю обрыва и с интересом изучает «венец природы» в моем лице. Невероятный закат огнем разливается за хребтом. Шорох. Оборачиваюсь: Маша отводит взгляд и прячется в палатке.
***
Оперативное совещание, Zoom, лица, слова. Мое лицо тоже здесь, скоро будут и мои слова. Сегодня третий день, как я вернулся. Как будто полгода прошло. Время вновь остановилось. Но не так, как в горах. По-другому. Та музыка больше не звучит, теперь только белый шум. Сознание человека не воспринимает отсутствие времени: что вечность, что небытие — одно и то же. Но. Когда ты занят нелюбимым делом, время не ощущается, оно словно мертвеет. И ты мертвеешь следом. Каждый день тянется невыносимо долго, а неделя за неделей, месяц за месяцем, исчезают в никуда. Когда же ты растворен в происходящем, все наоборот: время вновь не ощущается, но оно живое, ибо ты цельный и созвучен вечности. И вдруг каждый день летит быстро, но насыщенно, а неделя кажется огромным сроком, за которой произошло столько всего удивительного.
Достаю из портфеля плотный конверт — Маша вручила перед отъездом и попросила открыть в Москве. С плотной зернистой карточки на меня влажными акварельными глазами смотрит молодой тур на фоне пылающего неба.