О каждом человеке можно написать множество текстов. В границах своей земной жизни человек бесконечен, как бесконечна вселенная. Каждый день в его жизни происходят определенные события, он о чем-то думает, мечтает, принимает решения, сомневается. Чего-то боится, чем-то восхищается. Гордится, завидует, радуется, ненавидит, сочувствует. Его жизнь записывается в свиток в руках Бога. И в свой для каждого час Господь раскрывает свиток и видит всю жизнь человека, написанную не в виде человеческих слов, а в виде Образов Небесного Царства, которые невозможно описать нашими, земными словами.
Александра Павловна Огренич, моя мама, родилась 10 апреля 1924 года на Украине, в деревне Калантаевка Раздельнянского района Одесской области. Она была четвертым ребенком в крестьянской семье, где до нее умерла девочка, Шура. Потому и назвали маму Шурой. И по святцам в самый раз.
Она родилась семимесячной, очень слабой, поэтому ее мать, Мария, думала, что ребенок проживет недолго. Когда ее сестра Дарка собралась ехать в Одессу, Мария попросила купить марлю. На вопрос: «Навищо?» (зачем?) ответила: «Бо умрэ».
Но дите выжило. Старшие девочки — Даша, Еля и Ганя, — качали его в казане, из которого кормили свиней, таскали по двору, совали в рот тряпицу с разжеванным хлебом, чтоб не плакало. Оно начало ползать, вставать на ножки и на путь, определенный судьбой.
Семья была небедной, очень работящей, но жили экономно. Мария поднималась в 4-5 утра, растапливала печь, пекла плацинды с картошкой, тыквой. С ними Павло, тато (папа) Шуры, уходил на весь день в поле. Мария по хозяйству — и тоже шла в поле. Хозяйство было большое: с десяток коров, две лошади, свиньи, куры, гуси. Но яйца, сметана, творог, масло и мясо прежде всего уходили на рынок, в Одессу. Надо было постоянно что-то покупать: мыло, соль, керосин, да мало ли чего, и, конечно, копить. В 1913 году семья купила бричку!
По наследству Павло досталось десять десятин земли. Справлялись в основном семьей, но в посевную и на сбор урожая нанимали батраков — безземельных или малоземельных крестьян, которые работали за часть урожая или за деньги.
В то время был обычай выбирать на работы хороших едоков за столом. Если ест хорошо, значит, и работать хорошо будет. Так выбирал и Павло. По сути происходил жесткий отбор, считавшийся нормой. Я не раз слышала об этом в семейных разговорах, и меня беспокоил вопрос: «А тому, кто не был выбран, каково было? А больным и немощным, тем, кто не мог работать?» И еще: «Может быть, поэтому семья мамы так пострадала и бабушка даже просила подаяния? Может, в наказание?» Только сейчас, набирая эти строки, я понимаю, что отбор был оправдан. Чтобы прокормиться, надо было быстро управиться с работой. Будет хлеб — будет жизнь и ее радости. Тогда и слабым, на милость или в долг, достанется.
Достанется, да не всегда достаточно. А вот бедных и нищих всегда было много. В Калантаевке, как и во всех других деревнях Российской империи, если семье нечем было кормить детей, вновь родившееся дитя оставляли в сарае, пока не умирало оно там от голода.
Со слов моей тети Ели, были и ленивые, «босяки». Именно они были первыми среди деревенских активистов, кто по приказу властей забирал у зажиточных крестьян землю и дом, выгонял семьи на улицу, уводил скот. Но это будет позже, в коллективизацию.
У меня есть фотография 1913 года, сделанная на Пасху. У деревенской мазанки сидят на лавке мои прабабушка Марца и прадедушка Олекса Сташевские, родители Марии. Они просто одеты. Голова прабабушки покрыта белым платком, глубоко надвинутым на лоб. Прадедушка в лаптях. Обветренные, в глубоких морщинах лица. Улыбаются. Натруженные руки послушно лежат на коленях. Позади стоит Мария — молодая стройная красавица. Она смотрит в объектив, слегка наклонив голову. Высокий чистый лоб, правильные черты лица, светлые глаза, темные густые волосы — такие называли «конскими». Поверх нарядной блузки украшение: крупный крестик в двойной цепочке с подвесками. На руках у нее первая и пока единственная дочь Даша.
Мария родила Шуру, когда Даша была уже невестой. В таком возрасте рожать считалось стыдным.
Пройдет немного лет, и Даша, а затем Еля выйдут замуж. Даша будет жить в соседней деревне, Еля в Одессе.
Осенью 1929 года в СССР началась масштабная коллективизация, проходившая одновременно с раскулачиванием.
Шуре пять лет. Ее семья признана кулацкой. В один из дней власти приказали не пускать во двор коров, пришедших с пастбища. Коровы стояли у ворот, мычали, и из глаз у них текли слезы. Тяжело даже представить, каково было хозяевам смотреть на них и не открывать ворота. Рыдания, плач детей, крики.
Коров увели в колхоз, где не было чем их кормить. Вскоре всех порезали.
У крестьян Калантаевки стали забирать зерно, в том числе посевной фонд. Последовал голод.
Зимой, под конвоем, Павло и Марию вместе с другими такими же несчастными отправили на спецпоселение. Отобрали дом и хозяйство, выгнали на улицу детей, Шуру и Ганю. При этом жителям деревни было запрещено брать «кулацких детей» к себе домой.
Стояли рождественские морозы. Маленькие девочки пяти и восьми лет шли по деревне и плакали от страха, холода и голода. Они не знали, куда идти. Никто их к себе не пускал. Приближалась ночь. И тут, проходя мимо маленькой хаты, они услышали голос старушки: «Диты, вы чии будете, Огреничив? Ступайте сюды!» Покормила детей чем могла и обогрела. Не побоялась.
Когда отправленных на поселение сажали в поезд, бабушке удалось бежать. Вернувшись в село, она в слезах стала везде искать детей. Нашла.
Единственным выходом было идти в Одессу. Пешком, 60 км. Этот путь Шура запомнила на всю жизнь. Ноги едва передвигались. Она все спрашивала: «Мамо, колы прийдемо?» Мама показывала на высокое дерево вдали и говорила: «О-он там прийдемо». А дорога все не кончалась.
Еды не было. Проходя через деревни, Мария с двумя детьми просила милостыню. Кто-то захлопывал окно, но кто-то редкий и подавал кусок хлеба. Время было голодное, страшное. Уже люди ели людей.
Подходил к концу день пути. Приближалась деревня, где жили дальние родственники. О них шла дурная слава, но дети и Мария были совсем измождены. Родственники пустили переночевать, однако что-то испугало бабушку (кажется, точился топор), и когда хозяева вроде бы ушли спать, она тихо подняла детей и покинула дом.
Одесса того времени была наполнена обездоленными людьми разного возраста и сословия, лишенными своего крова, искавшими пропитание.
Мария могла искать помощи только у дочери Ели. Еля, крепкая деревенская девушка, была замужем за культурным человеком польских корней намного старше себя, Александром Петровичем. Он был мастером по ремонту и реставрации мебели. Его квартира состояла только из одной комнаты.
Мария, теперь нищенка с двумя малыми детьми, спала в подъезде рядом с квартирой Александра Петровича, под лестницей на первом этаже. Ранним утром надо было уходить.
Еля помогала чем могла. Сами жили скудно.
Спустя некоторое время знакомая Александра Петровича сдала Марии подвал в своем большом доме в переулке Тельмана. Подвал был холодный и сырой. Когда шел дождь, в нем по земляному полу стекала вода. Позже у Шуры найдут туберкулез.
Чем они кормились в это время? Возможность что-нибудь есть и продолжать жить давал им Привоз — рынок у железнодорожного вокзала. Мария каждый день торговала там семечками. За целый день торговли она могла купить стакан муки. Придя поздним вечером домой, делала «болтушку» на воде. Это была вся еда до следующего вечера.
Павло как спецпереселенец работал в это время на каменоломне в городе Первомайске, за 200 километров от Одессы. Его не расстреляли и не увезли в Сибирь, потому что дедушка относился к категории «кулаков», не имевших в хозяйстве постоянных работников. А на индустриальных стройках везде нужны были трудолюбивые крестьяне, ставшие плотниками, каменщиками, кровельщиками… Вернется он только через двенадцать лет.
Медленно идут тяжелые, голодные годы. Но девочки растут. Ганя стала помогать Марии на Привозе. Там она познакомилась с парнишкой, Колей, который приторговывал чем придется. Коля и Ганя полюбили друг друга и стали жить вместе. С пятнадцати лет и до самой смерти.
Марии, строгой, верующей, нелегко далось принятие случившегося.
В семь лет кончается детство. Шура идет в школу, босая, в своем единственном платье. Она была самой бедной, и ей всегда хотелось есть. В классе было много девочек из благополучных семей. Они были хорошо одеты, приносили с собой булки и бутерброды. На школьные праздники приходили в нарядных платьях, а Шуре приходить не дозволялось. Ей так хотелось быть как они! Но суждено было только познать горькое чувство неравенства, унижения и стыда.
Эти уроки жизни не пройдут бесследно. Они укрепят Шурин характер, силу воли, упорство.
Я вспомнила сейчас один случай из времени начала жизни в Одессе. Была Пасха. Шура стоит в храме с Марией среди таких же бедных, несчастных людей. Почти ни у кого нет ни куличей, ни яиц. Голод. И тут какая-то старушка дает Шуре красное яичко! Как озарение, как надежду на счастье, как символ благополучия в будущем!
Вторая половина 30-х годов. Одесса этого времени, как и вся страна, живет в возрастающем страхе. Граждане разного рода занятий, простые и образованные, с высоким положением и без него — не спят ночами, прислушиваются со страхом к шагам в подъезде. Потому что ночами разъезжают по городу «черные вороны». Они вырывают из живого тела семьи родного человека, оставляя сочащиеся раны. Чаще всего, навсегда.
Мария в эти годы — домработница в семье члена «тройки» НКВД. Он работает ночами, на «черном вороне». Любит к обеду мясо с черносливом.
Шура — подросток. Она успешно участвует в соревнованиях по бегу, становится активной, дружелюбной, старается хорошо учиться. К ней за парту сажают девочку-отличницу, еврейку. Ее зовут Фрума. Она помогает Шуре в учебе. Они становятся преданными подругами. Такой дружбы уже не будет у Шуры никогда.
Весна 1941 года. Шура окончила среднюю школу. Фрума предлагает ей поступать вместе в зубоврачебную школу.
Началась война. 16 октября в Одессу вошли немецкие и румынские войска. Уже за первые дни оккупантами были уничтожены тысячи человек — люди без документов, военнопленные, коммунисты, комсомольцы, совслужащие, евреи.
Осенью 1941 и зимой 1942 года колонны евреев перегоняли для уничтожения в специально отведенные для этого места. Перед убийством забирали драгоценности и одежду, затем людей сжигали или расстреливали.
В один из таких дней в колонне шла Фрума со своей семьей — отцом, матерью и младшим братом. У каждого на спине в области сердца отличительный знак — шестиконечная звезда Давида желтого цвета.
Это была интеллигентная еврейская семья. Отец – учитель математики, мама — врач.
Мария случайно увидела Фруму и в слезах побежала домой за хлебом, а когда вернулась, уже не могла ее найти и передала хлеб другим.
Почему не уехали в эвакуацию десятки тысяч евреев в Одессе, зная, что она скоро будет захвачена фашистами, устроившими их геноцид в Европе? Возможно, не могли поверить в неминуемую смерть. Не могли ехать по состоянию здоровья, или пугала неизвестность, страдания и голод. Не могли оставить своих близких, дом и имущество на разграбление. Причин могло быть много, и все они ушли в вечность вместе с погибшими.
А слезы по Фруме остались с Шурой навсегда. Сама ее долгая жизнь воспринималась как жизнь за себя и за Фруму.
Зная, что уйдет с семьей, Фрума передала своей знакомой шесть тарелочек. Вскоре знакомая отдала их Шуре. Небольшие тарелочки с картинками в жанре пасторали и кружевной каемочкой по ободку. Такими украшали стены. Эти тарелочки, все в мелких трещинках, как лица старых людей в морщинках, со стершейся позолотой и сколотыми краями, были из наиболее ценного в той еврейской семье. Сейчас они со мною. Безмолвно сопровождают мою семью по жизни, как ранее сопровождали семью Фрумы, затем семью Шуры.
Однажды на улице схватили Шуру. Солдатам показалось, что она еврейка. Бросили в подвал, где находились евреи разных возрастов. Через какое-то время к ней подошла пожилая женщина со словами: «Если ты не выберешься отсюда до вечера, тебя расстреляют».
Каковы могли быть чувства семнадцатилетней девушки, попавшей в застенок? Страх, надежда? Невозможность представить, что она умрет? Страстное желание вырваться? Внешние впечатления, надежда и отчаяние, должно быть, лихорадочно сменяли друг друга.
Тут Шура видит в небольшое окошко мальчика лет двенадцати, играющего во дворе. Она зовет мальчика и умоляет пойти к ее родителям, что-то обещает. Мальчик пошел.
Через некоторое время прибегают Мария и Павел. Они падают перед солдатом на колени, показывают документы, плачут, умоляют отпустить их дочь. Дают деньги и хлеб. Они бедно и по-деревенски одеты. Во внешности ничего еврейского. Солдат отпускает. Жизни Шуры даровано продолжение.
Весной 1942 года Шура стала учиться в зубоврачебной школе. Обучение было платным, 20 марок. Сумма была немалая, собирали с трудом.
И в то время Шура чаще всего была голодна. Еля подкармливала. Иногда, надеясь что-нибудь перехватить, Шура забегала к Гане, которая жила с Колей в сытости и довольстве. Они перепродавали вещи и золотые украшения. Коля стал ювелиром. У них появилась прекрасная квартира у парка Шевченко, где частыми гостями были немцы и румыны, устраивались вечеринки, и прислуга готовила ароматные блюда. Но далеко не всегда Шуре предлагали поесть хоть что-нибудь, а самой просить она стеснялась.
Однажды Шура пришла, когда Ганя уходила с немцем смотреть какие-то вещи. Шуру, всегда плохо одетую, захватили с собой. Немец привел их в здание школы, где в одном из помещений было свалено в кучу много женской, детской, мужской одежды, и предложил выбрать. То была одежда убитых евреев. Ганя выбрала, а Шура не смогла. Сказала, что ничего не подходит.
Когда в город снова придет Советская армия, Колю и Ганю не тронут. Позже Коля будет получать пенсию инвалида войны.
10 апреля 1944 года Одесса была освобождена. В этот день Шуре исполнилось двадцать лет. Она стройная девушка с русыми вьющимися волосами, серо-голубыми глазами и нежными чертами лица. Шура еще не совсем уверена в себе, но у нее твердый характер, сильная воля, напористость, которые сочетаются с женственностью и обаянием.
Зубоврачебная школа была преобразована в Институт зубоврачевания, время обучения увеличено на два года. В 1946 году вместе с дипломом Шуре дали направление на работу в Молдавию.
Через несколько лет приходит то будущее, которое сулило красное яичко старушки на Пасху в голодный год. Шура — зубной врач. Она не только работает в поликлинике, но и принимает больных на дому. Ее трудовые корни, тяжелые детство и юность — те начала, которые позволили крепко встать на ноги, обрести известность, уважение окружающих, материальное благосостояние.
У нее есть семья, муж и ребенок, но именно работа, безо всякого отдыха, изнурительная, беспросветная, дарила ей чувство состоявшегося человека, дарила ей чувство счастья.
В последующие годы Шуру ждали серьезные потери и болезнь. Умирает муж, «сгорают» в огне распада СССР все накопления. Врачи находят онкологию. Она снова выживает. Будет и обретение счастья с мужчиной значительно младше себя.
Шура остается сильной, стойкой, яркой, красивой, страстно любящей жизнь еще долгие годы. И умирает только тогда, когда сама больше не захочет жить.