— Смотри, как интересно написали, Катюша. Четыре буквы, бывает светлое, тёмное и такое же холодное, как сердце бывшей. Смешно, да?
Катя сидит на крохотной кухне. Из всех мест на земле это последнее, где ей хочется находиться. Только она про это ещё не знает. В раковине — эверест грязной посуды, на столе — газета, которую муж выудил из почтового ящика. Бесплатная, на тонкой бумаге, с нестойкой краской, остающейся на руках. Лежит на столе, который чуть больше газеты. Кате это не нравится — но что ты заводишься, ведь краску можно отмыть. И делов-то!
Рядом — муж. Дома можно быть непричёсанным и одетым как попало. Можно чавкать и говорить с набитым сардельками ртом. Потому что домашние всё поймут — и примут таким, какой есть. А производить впечатление — это вы на работе упражняйтесь. А дома все свои.
Муж ругал власть, соседа в пятого этажа, что поставил дверь с бронебойным засовом. Что-то скрывает, чтобы налоги не платить. Ругал мужчину из соседнего подъезда — что часто меняет машины. Эпатажную мадам, что выбирает костюмы для собачки в тон своей сумочки:
— Как рядом с ней мужик живёт? Рехнуться можно, столько расходов. Да и времени у неё — завались.
Муж никогда не говорил «вон как люди умеют», чтобы не добавлять в конце «вон как я не могу»:
— Я Виктор, победитель по жизни. Мне некогда распыляться на мелочи.
Виктор не хотел заниматься незначимыми — по его мнению — вещами. То есть он их как бы не замечал, довольствуясь рассуждениями о политике, других людях и том, как мир несправедливо устроен: Виктор закончил университет, который готовит безработных с изящным образованием. И, перебиваясь фрагментарными заработками, муж сидел дома, иногда прерываясь на уроки с теми, кто хотел поступать в тот же изящный университет.
Катя посмотрела на свои руки — без маникюра, с коротко остриженными ногтями — и быстро спрятала их под стол. Стало стыдно, что не нашлось времени на себя. И впервые ей захотелось оказаться на месте эпатажной мадам с собачкой. И не отвечать ни на какие вопросы.
Скоро должны были показывать хоккей, и муж ушёл в спальню. Оставил на столе скрученную газету, уже приспособленную под мухобойку.
«Холодное, как сердце бывшей…» — от фразы из кроссворда ныло и зудело внутри. Кто-то произнёс то, о чём Катя не могла даже подумать. Стать чей-то бывшей.
***
У того математика было всегда отрешённое выражение лица. Будто он что-то в уме отрешал — или находится в состоянии решения. Это было особенно заметно в столовой — там, где он не мог скрыться за формулами и расчётами. И где нужно было с кем-то общаться.
— У вас комплекс? — спросила как-то у него девушка на раздаче.
А он — то ли решая очередную задачку, то ли просто в беспамятстве — механически переспросил:
— В смысле?
— Ну, комплексный обед брать будете?
Как в фильмах с меняющейся реальностью, математик будто отряхнулся и быстро ответил:
— Да, вегетарианский, пожалуйста. За сто восемьдесят рублей.
Этот чудик настолько стал частью НИИ, что когда заболевал или уходил в отпуск, то по столовой метались взгляды: что с ним? когда вернётся? Его отсутствие ощущалось так же сильно, как если бы отбросить все знаки после запятой в числе пи. Этого НИИ не мог себе позволить.
Кате нравился математик. В нём было что-то незлобное, по жизни простое, но увлечённое.
— У вас свободно? — поинтересовался математик, балансируя с подносом — и вегетарианским обедом на нём.
— Да, пожалуйста.
Математик вспоминал уже после, что больше всего благодарен в жизни двум обстоятельствам: числу пи — за бесконечность и таинственность. И столовой НИИ — за ограниченность и простоту. Ведь потому, что в тот день математику не хватило места, он подсел к Кате. И с этого дня началась последовательность дней, без которых так страшно и глупо жить.
— Вы тоже вегетарианский комплекс берёте. Не едите мясо, или тут его готовят невкусно? — поинтересовался математик. И тут же прервался: не бестактно ли он себя ведёт?
И Катя рассказала, что дома — одни сардельки. И что на работе она отдыхает. От запаха сарделек, тоскливых вечеров и мужа. Впрочем, про мужа она ничего не сказала — ограничилась только скудным меню, которое так любят у неё дома.
Математик хоть и ходил в роговых очках, но многое тогда понял. Что нельзя есть только сардельки. Особенно если не все хотят их есть. Вроде это любовь называется — делать то, что другого радует. И не делать того, что наоборот.
Оказалось, что у математика есть имя. Николай Иванович. Но для Кати он стал просто Колей. Уже потом, даже если мест в столовой хватало, Коля всё равно садился с Катей. Потому что именно она могла слушать его. И понимать.
— В числе пи, Катя, есть загадка. Для меня пи — похоже на длинную змею, пытающуюся догнать трамвай. Фантастика, а не число.
Прошёл месяц, и однажды вечером математик заметил, что задумывается о Кате чаще. А число пи — интересует его меньше, чем до их совместных обедов. Ему вдруг захотелось знать мнение Кати обо всех вещах на земле. Обо всей бесконечности, что есть в мире. Как в числе пи.
И в этом Коля стал похож одновременно на школьника, поэта и члена-корреспондента РАН: математик влюбился.
***
Если и бывают холодные дни в году, так это те, которые мы проводим рядом с разлюбленными людьми. С холодом — снаружи и внутри.
В тот вечер всё началось с кроссворда. Им же и закончилось.
Катя стояла возле раковины и отмывала кастрюлю. Утренняя каша пристала к ней, как гудрон. Муж забыл замочить её, когда уходил. Хотя Катя просила. И не один раз. И не только об этом.
— Смотри, Катюша, вроде простое слово должно быть, а догадаться не могу. Чувство неприязни, отвращения. Восемь букв.
— Нелюбовь, — спокойно произнесла Катя, тысячу раз проговаривая это про себя и ни одного раза вслух. — Знаешь, я тебя больше не люблю.
Повернуться к мужу было страшно. Ведь вроде как в браке, а на самом деле в квартире живут два совершенно чужих человека. Катя пересилила себя и повернулась.
Лицо мужа замерло в эмоции ещё не ушедшего счастья.
— То есть как, не любишь? Как это понимать? Я твой муж!
Везувий, наверно, выделял меньше лавы, чем муж в тот вечер — выдавал слова. Ничего не запомнилось, кроме патетического: «Где бы ты сейчас была, если бы не я?» Катя беззвучно усмехнулась. Вот это самомнение у мужа. Оказывается, он все эти годы Катю спасал!
— Катюша, давай поговорим. Давай начнём всё сначала. Что ты хочешь? Съездить куда-нибудь? Шубу? Что там обычно женщины хотят?
За три года муж так и не смог узнать, что нравится Кате. Когда они перестали быть друзьями? Катя искала тех, с кем можно просто поговорить по душам. Сидя на кухне. Без запретных тем. Без стыда или наигранности. За простым ужином. Без вонючих сарделек и засаленной газеты на столе.
В параллельном мире был Коля, который хотел знать мнение Кати о каждом нюансе жизни, о каждой вещи на земле. О бесконечности, похожей на змею в отъезжающем трамвае. Коля впервые заговорил с Катей о ней самой. Много ли таких людей на свете?
Виктор начал предпринимать механические, никому не нужные действия. Комкал газету, задавал бесполезные вопросы. Требовал объяснений. Пинал разбросанные везде носки. Швырял газету в мусорку, затем доставал её и пытался разгладить. Затем хотел так же разгладить отношения с Катей.
Муж ушёл в спальню. Ему захотелось как-то обнулить этот вечер. А утром оно само должно рассосаться.
— Моё от меня не уйдёт, — пробормотал Виктор, погружаясь в сон. — Завтра она сама будет просить прощения. Посмотрим на неё.
А Катя долго сидела на кухне. Уходящее солнце скрывалось за крышами домов. Сумрак наступающей ночи шептал об одном: завтра будет новый день. И холод будет только снаружи — когда Катя выйдет из дома. И больше никогда туда не вернётся. Катя пойдёт к подруге, а от неё — позвонит математику. В субботу и воскресенье НИИ не работает — значит, они увидятся только в понедельник. Или раньше.
И это будет миллион солнечных дней — как в числе пи — знаков после запятой.
***
Потом были скитания Кати по разным квартирам, развод, долгие обсуждения на кухне с подругами и прочие атрибуты нового статуса разведённой женщины. Стихийно возникшие знакомые пытались отговорить от опрометчивого шага, мать Кати — выла по телефону из глубинки. Остальные либо прятали глаза, либо отгораживались дежурными фразами: мол, молодая ещё — у тебя обязательно всё будет. И тут же отворачивались, словно не веря собственным словам.
Через полгода Катя уже жила у математика. Расписались. Без периода — давай поживём вместе, посмотрим — подходим или нет. Без брачного договора. Без вопросов о прошлом, на которые трудно ответить.
Математик и Катя решили писать совместную жизнь сразу на чистовик. Иначе провозятся с черновиком и ничего не успеют. В жизни хоть и миллион дней, но важен каждый. Особенно когда рядом любимый человек. Это Катя давно поняла, а Коля — из наблюдений за числом пи.
В ЗАГСе математик на радостях не запомнил номер свидетельства о браке. Хотя числа сразу входили в его жизнь, если на них хоть раз посмотрит. Выпил немного шампанского — цифры исчезли из головы, змеи и трамвая не было. Были какие-то цветы, улыбка Кати и фата, от ветерка уходящая то в синус, то в косинус.
Раньше Коля думал, что жена — это что-то объёмное, облачённое в полинявший от времени халат, пропахший жареным салом и котлетами. Вечно недовольное существо: мало денег принёс, устаю, кошки опять подрали диван, надо ехать на дачу забирать маму. И это всю жизнь — в человекочасах, помноженных на два. Математик как-то посчитал, сколько это, и решил не связываться.
А через несколько лет встретил Катю.
— Коля, ты увлечённый. А за таким человеком стоит весь мир.
И выглядела Катя просто. И в этой простоте математик нашёл то же, что и в формулах. Бесконечность какую-то, продолженность. Как в числе пи. И миллион знаков после запятой…
***
Дверь в квартиру была приоткрыта, и Катя нырнула внутрь. На кухне горел свет. На столе — начатая бутылка водки, колбаса. И газетка под ними.
Математик смотрел в окно. Катя подкралась и обняла его сзади. Её не смутила необычная обстановка и Коля, растерянный, разглядывающий двор, осень и крыши домов. Если так происходит, значит так надо.
— Что делаешь?
— Ищу.
— Что именно?
— Число пи. Оно должно быть где-то рядом. Должно быть на что-то похоже в этом дворе.
— У тебя были гости?
— Да… Приходил он.
— Кто он?
— А от кого ты ушла ко мне?
Катя заметила, что математик злится. И Катя с интересом смотрела на это изменение. Коле что-то не нравилось, и он не мог это решить.
— Пили вместе? — спросила Катя и, отстранившись от тёплого плеча супруга, тут же добавила: — Ты же не пьёшь…
— Не пью, но когда другому человеку плохо, не могу не помочь.
Катины глаза стали размером с блюдца, и она стала рядом и тоже смотрела в окно.
— То есть как — плохо? Что он тебе сказал?
— Много чего. Спрашивал ещё — что есть во мне такого, что ты ушла ко мне?
— А ты что?
— А я просто сказал, что у меня есть ты. Потому что я не знаю ответ, Катюша…
Коля говорил это с дерзостью. С напором, непривычным для математика НИИ, зависающего на полуслове в столовой. Коля выдавал слова, как пули. И каждая — должна был попасть в цель. И ни на сантиметр мимо.
Наверное, самое главная мужская сила — показать женщине, что она защищена. Не всегда от чего-то внешнего. Чаще — от собственного прошлого и ошибок.
И — не давая Кате опомниться, Коля продолжил — уже про будущее:
— Вчера купил тур в Диснейленд. Там аттракционы так похожи на змей, ещё они могут резко повернуться и быстро помчаться ввысь. По телевизору видел.
А про себя математик подумал: ведь если Катю посадить в такую змею, это ведь получится Катя и число пи в одном целом! И миллион знаков после запятой…
***
Кате нужно было закрыть то, что закрываться не хотело. Её ждал разговор с бывшим мужем.
Каждый раз, когда Катя садилась ему писать, к ней подходил Коля и о чём-то спрашивал. Будто чувствовал, что на эти пятнадцать минут Катя будет опять в браке с Виктором. И будет несчастна эти пятнадцать минут.
Катя не представляла, как встретится с Виктором после работы где-то в кафе. Не было речи о возвращении в его квартиру — якобы в гости. Что это за гости такие, где один будет предъявлять претензии, а другая — молчать и смотреть онемевшего в ярости Виктора?
Помогла электронная почта. И командировка Коли в Новосибирск, на конференцию математиков со всей России.
И, выбрав время и внутренний настрой для письма, Катя создала новое сообщение:
Здравствуй, Витя!
Знаю, ты приходил к нам. И задавал вопросы, на которые ни ты, ни Коля не знаете ответа.
Наш брак с тобой исчерпал себя.
Ты изящно ухаживал, изящно читал стихи и всё делал изящно. Мне очень хотелось впустить эту изящность в свою жизнь. В мир, где всё серо и сыро, так нужно что-то блестящее. И ты прекрасно с этим справлялся, разбавляя моё студенчество надеждой, что впереди — яркое будущее. Но оказалось, что уверенность в завтрашнем дне — это не про день, а про дно.
Твой университет готовил безработных с блестящим образованием. Нет ничего сложного, чтобы читать стихи и быть заводилой на вечеринках. Гораздо труднее — быть человеком, с которым не страшно жить.
Мне казалось, что если я приложу больше усилий, то мы обязательно будем счастливы. Но я ошибалась.
За годы нашего брака ты не предпринимал попыток жить лучше. Не прошёл ни одних курсов. Не искал связей, возможностей, скрытых талантов. Хотя знал, что я много работаю, чтобы нас содержать.
Знаешь, что сделал Коля, когда мы решили пожениться? Он посчитал, сколько денег нам будет нужно. Да, он математик, и цифры ему в радость. Нет, он не читает стихов, но и дома не сидит. Сейчас он в Новосибирске на конференции. Взял новый проект. А ещё — мы скоро поедем в Диснейленд.
Не приходи к нам больше. Бесполезно гнаться за счастьем, которого не было. Или влезать в семью, которая счастлива. Надеюсь, однажды ты нас поймёшь.
К.
Катя пробежалась глазами по сообщению, и — убрав лишние запятые — нажала на кнопку «Отправить».
«Вы можете отменить отправку сообщения в течение 20 секунд», — говорила система. Обратный отсчёт тянул время брака с Виктором. И приближал бесконечность — без точек, ограниченности и с миллионом знаков после запятой…