Утренний ветер тихо проник в комнату, тронув край занавески, угол страницы. Окно показывает привычную картину — мир тихо наполняется светом. За ветками деревьев мерцают фары машин, ускоряются, исчезают. Теряют тепло фонари.
Занавес.
Кофе, цитата дня, ее новый ритуал. Что удивительно, случайная страница, строчки наугад — всегда в десятку.
…а что, если все эти библейские сюжеты призывают женщин не оборачиваться потому только, что они могут там что-то увидеть. Свою жизнь, например. Крис Краус.
Прохладная вода смывает улыбку. Свою жизнь… несокращенное имя… Куда делся хвостик я, когда? Сигаретку? Снова курю, уже без фонового раздражения. Дым уносит ночные кошмары, тебя, зачем ты приходишь, воду, снова воду, беспомощное трепыханье полумертвой рыбешки, пф-ф… Не вижу, не чую запаха весны…
Опустись на землю, Хло, на земле ты живешь, на земле. Он чувствовал, ее глаза повернуты внутрь бездонного иллюзорного мира. Он своего добился, поднялся в небо, а она брякнулась оземь. Какая драма. Несостоявшаяся актриса, просто хорошая жена мужу. А кто ты теперь?
С ней такое уже случалось. Стало больно ходить. Не пошла к врачу, впереди ждал рай. Европа, Кюкенхоф, море тюльпанов. Это была ужасная поездка, она одна, не чуя ступней, бегала мимо полян тюльпанов, нарциссов, крокусов, вверху облака цветущих вишен. А надо еще успеть съесть какой-то волшебный яблочный пирог, где это идиотское кафе, побывать на аукционе, посмотреть выставку орхидей, купить луковицы.
Не чуя ступней, вот оно, ступней не было. Только боль. Кстати, вовсе не тюльпаны ее поразили. Она впервые увидела деревья, растущие корнями вверх. И впервые поняла, каково это — жить, когда на тебя никто не смотрит. Ницше, кажется. Потом исчезла одна рука. С этим еще можно как-то существовать. Но с половиной, ох… Хорошо, левша. А как ходить? Костылю даже не на что опереться. Может, оторваться от пола? На миллиметр, еще чуть-чуть, на сантиметр. Хм, секретная левитация.
Мяса! Мяса! Будет, с кровью.
Врач: Мы называем это «с голову пионера». Почему вы не пришли раньше?
Пациент: Думал, еще есть время.
Много, много, много голов, длинный-длинный коридор голов перед преисподней. Черная река голов, черная-пречерная быль. Почему вы не пришли раньше? Не пришли… Будут — иссохшие губы, катетеры, трубки с мочой и кровью. И будет последний юбилей, корабль дураков, путешествие в Стокгольм — еще один удар под пустой дых и смертельная схватка с исчезающим телом.
Пропавшую часть тела надо скрывать. Пиджак оверсайз, камуфляжные штаны, перчатки, господи, кому ты нужна, шапка, очки. Все, пора лететь в мир, к глухим актерам. Но сначала к психотерапевту. Ты несешь домашнее задание — картинки, три ипостаси себя. Окаменевшая девочка с чашей для подаяния, девушка в черной смирительной рубашке и женщина в белом, с лотосом на голове и рогами в руках.
— О, да это больше похоже на корону!
— Корона есть. Не пользуюсь.
— Давайте сегодня попробуем одно упражнение. Вот стул, представьте, здесь сидит ваш муж. Что вы ему скажете?
Ты дрожишь, пытаешься повернуть вспять реки…
— Нет, не могу. Нет…
Кто ты теперь? Она пыталась! Вырастить новый глаз, ухо, руку, ногу, кожу. Во внешнем мире столько протезов. Можно прикрыться новой одеждой, смирение сменить на доспехи, шлейфы сетей с мертвыми рыбами на лисий хвост. Заполнить вакуум — книги, коучинги, ЖЖ, ФБ, слова, слова, слова. Обтекает, все мимо, киборг, безжизненный Голем.
Итак, мистерии, скромнее, малые. Как же изобразить на сцене ад нешаблонно? Хоспис советского образца? Опомнись, Федерико, это комедия! Камни скорби Деметры? Где-то в интернете видела развалины Элевсинского Храма. Надо с Серегой обсудить. Он, конечно, художник-самоделкин, но других нет. Ау, мечта о моноспектакле, ау, выход на сцену в белом платье. Эка боженька хло-пнул — знай свой шесток. Ты опять про монолог Гамлета? Нет, про монолог Хло.
— Послушайте, к вам приходят плакать… Дочке не хочу, она там же. Друзья испарились.
— А что с друзьями, поподробней?
— Своя жизнь, наверное. Или боятся, кусаюсь.
— Правда? А с виду…
— Пушистая? Мимикрирую. Кстати, вы заметили, что меня половина?
Психотерапевт смотрит озадаченно.
— Да, понимаю, половиной жить трудно. Через пять минут заканчиваем, попробуйте написать мужу письмо.
— Уже. В личку пишу, в фейсбуке.
Фойе.
Прежде чем идти на сцену, надо научиться играть. Но мои актеры не видят себя! Они приняли свои границы, не докричишься, жесты. Или переводчик, или приложение для слабослышащих в телефоне.
Печать: Почему вы здесь? Могли бы работать с настоящими актерами.
Голос: Не вижу разницы, они тоже не слышат. (Смех). Выполнили домашнее задание? Ну, продолжите, одним предложением — у меня есть слух и миллион долларов…
Печать: Построила бы приют для бездомных животных… куплю квартиру родителям… уютный пансионат для стариков… отдала бы деньги детям на операции по слуху…
А для себя? Честно? Хм, а ты всегда про себя… Милые мои, кто кого спасает?
Бросилась в психологию, плюнула на могилы родителей, простила, и что? Теперь в себе? Надо потратить уйму времени и денег, чтобы услышать — вы должны взять на себя ответственность. Ок, где взять? Не обучена. В лес, в дзен, прочь от себя. Восточные практики, ретриты, искусство счастья. Попутчица, нарушив «сакральную тишину», шепчет на ухо — какие-то они все убогие… Да нет, то же гнездо и птенцы — папа, мама, кушать, кушать, червяка, просветление. Теперь вам не остается ничего иного, как посмеяться. Мастер дзен.
Все, на сцену!
Нимфы жестами приглашают зрителей.
Сумрак зала, в глубине белеют остатки колонн, сверкающие в тумане острова. Лужайка Персефоны, где рыдает Деметра, грезится под софитами, внизу волнуется бездна скорбей, черное море голов. Подсвеченные застывшие лица, она идет, мимо, мимо, надгробья, даты из пункта А в Б. Хаос рождений, порядок смерти. Она идет по невидимому мосту, туда, к трону, сквозь отголоски борьбы Прометея, проклятия Эринний, стоны отчаяния Эдипа и неистовства Ореста. Где ее мимы? Где зрители? Смотрите, повешенный Один с выколотым его же вороном глазом. Сестра? Распятая на древе жизни, но отмоленная. Удалось? Спаслась? Тень отца, сгорбленная, но не укрощенная. Фантомы, не родившиеся близнецы-братья, без лиц, без имен. Мама, кого ты оплакиваешь, их, себя, всех нас? Актеры, мои актеры, где вы, ищущие посвящения? А где она, где Хло?
Персефона: Видеть себя, разве это возможно?
Эрос (возникнув из тьмы, надевает на голову Хло венок из нарциссов) жестами: Тот не поймет вполне и неба, кто не пройдет через земное и преисподнее.
Ладони вверх, беззвучные аплодисменты слабослышащих зрителей.
Персефона не понимает языка жестов. Преодолевая черные воды, Хло знает, чувствует, там он, похитивший ее Гадес. Пусть ответит за плен, смирительную рубашку, зависимость, за кухарку и за то, что бросил одну стареть, за все, за все. Пошел снег. В аду? Она не заказывала. Она идет. В центре, на ледяной глыбе развалившегося трона скульптура, согбенная фигура, спиной. Ох, полспины… Тоже половина, обоже. Не замечала, никогда не замечала. Пресловутая половина? Глупость, к черту! Но мы могли помочь друг другу. Да где там, она отчаянно отстаивала в себе богиню, а в нем бога…
Персефона (приближается к Гадесу, трогает за плечо): …не видела. Прости меня. Но и ты, признайся, не хотел, боялся видеть…
Гадес (не оборачиваясь): Иди дальше!
Персефона делает еще один шаг к мужу, проваливается в воронку льда, тонет, задыхается, глотает воду. Воздух, свежий воздух, покой, вдох-выдох, год, два. Как опустошить ум, не вспоминать, не рыдать беззвучно, вдох-выдох, еще год. Умру, сядешь и будешь писать. Да, ее моно без лого, ее поиск последней буковки имени… Все еще важно? Нет, уже нет. Вернуться, пусть в ад, еще раз, боже, пожалуйста, и посмотреть ему в глаза.
— Отразишься в моих зрачках? Вечер. Волнение свечи оживляет картину на стене — девушка над кронами корней дерева, с охваченными огнем крыльями, смотрит в окно дома. Хло открывает компьютер, страницы, сотни страниц с ее бесконечным монологом… Да, вот что пряталось… за маленькой я … Я… Я… Я…