Пивная бутылка вдребезги разлетелась о только что закрывшуюся дверь. Басист Вован остался без «порцайки», а группа «Архипелаг гуляк» — без гитариста. Опять.
— Ну и пусть катится к херам! — вопил вокалист Миха по прозвищу Кнопарь. — Я сам за весло возьмусь, только лучше будет!
— Кнопа, не будет, проходили уже, — проговорил невозмутимый Вован. — Ни фига ты, брат, не Юлий Цезарь, чтоб всё одновременно делать.
— Тем более кто ж будет толпу качать, если ты к стойке приклеишься? — подсластил пилюлю ударник Макс, которого звали Бананом. — На Вована надежды никакой. Он тумбочка.
— Хуюмбочка.
— Лексическая редупликация для слабаков.
— Правда, Кноп, не кипишуй, — добродушно прогундосил Вован. — Пацана можно понять, у него второй родился, бабки надо, а мы в группу только вваливаем, взамен болты. Тут только на голом энтузазизьме можно. Давай нового искать. Идейного.
— Пипец вы буддисты! У нас сейшен в конце ноября! Я с «крабами» договорился, они нас слушать будут на предмет подписать на лейбл! И чё им ща скажу? Сорямба, нас гитараст прокинул?
— Сейчас октябрь. — Макс уже размонтировал установку и убирал тарелки в чехол, каждую в своём пакетике. — Успеем.
Кнопарь шумно втянул воздух, на секунду задержал, потом с выдохом изобразил в воздухе боксёрскую комбинацию и успокоился. Переключения состояний у него происходили мгновенно, было в этом даже что-то противоестественное.
— Ладно, чёрт с ним. Вованыч, кинь объяву в сети, Банан, накатай от руки и повесь у себя в ДК. Я по своим пошукаю. Авось найдётся золотая рыбка. Чао, мучачи.
Он молниеносно отключил и упаковал микрофон, нацепил безразмерный светлый плащ со значком Лермонтова и выскочил из студии. Потом приоткрыл дверь, засунул кудрявую башку.
— Слышь! А знаете, какая между вами разница?
— Какая?
— Полтакта!
И, радостно загоготав, исчез.
***
Стремительностью Мишка Самсонов напоминал инерционную машинку, что мчится на полной скорости, совершенно не беспокоясь о том, где и когда кончится завод. Когда он несся по улице, ему, несмотря на маленький рост и концлагерную худобу, все уступали дорогу. У его знакомых порой складывалось ощущение, что, повернув за угол, Мишка нырял в иное измерение, дабы через секунду вынырнуть на другом конце города. За ночь пятницы он посещал все места, где происходило что-то мало-мальски интересное, а с рассветом исчезал, как фантом. Видимо, действительно дружил с бездной, и она укрывала его в себе. Парадокс: в их городе, безликом и невзрачном, как сотни других таких же провинциальных городов, все знали всё и про всех. Кроме него.
Такой стремительный бег по жизни почти никогда не сочетается с осознанным восприятием реальности или, упаси Боже, планированием. Миша Кноп выныривал из высоких сфер, только напарываясь на рифы действительности. Несчастная первая и единственная любовь — и первый текст песни. Отчисление из музколледжа за неуспеваемость — чуял гармонию нутром, а объяснить не мог. Нелепая судимость по статье 162 ч.2 — просто оказался не в том месте и не в то время. Несколько страшных дней в СИЗО — там ему дали погоняло «Кнопарь», и именно с тех пор он не расставался с «выкидухой». Условная «четвёра» общего режима, бессильный бойкот отца, пыльного архивариуса на заводе. Наконец двухнедельный запой под стихи Бориса Рыжего и песни Башлачёва, картинно порезанные вены — и бесконечные полгода в психдиспансере. И тут эта адская карусель остановилась — щедро напичканный медикаментами Кноп вдруг понял, что этого ему и не хватало.
Из дурки он вышел сформировавшимся наркоманом. Чувствовал, что всё это время жизнь его для чего-то готовила, и это «что-то» — происходит прямо сейчас. Ещё — кристальное ясное вдохновение. А ещё, что обратный отсчёт пошёл.
***
— Ну, чё скажете?
Вопрос вместе с сигаретным дымом завис в воздухе. Парни только что отслушали очередного «Стиввая» местного разлива, оставили его, некурящего, в студии, а сами вышли на крыльцо подымить.
— Ну, в принципе… — начал было Вован.
— Даже не начинай. Чё-почём, кто под чем, а он настолько ни о чём, что даже говорить не о чем, сечёшь? — оттарабанил рэпом Кнопарь.
— Non vulvam, non Rubrum legionem, — на длинном серебристом выдохе изрёк Банан. Он любил иногда выпендриться.
— Дальше что делаем? Вряд ли успеем найти кого. До гига неделя. Может, ну его на хер?
— А может, ну тебя на хер?! — вдруг озлился на Вову Миха. — Мы играем! Понял? Даже втроём, если надо! Даже если там полтора землекопа придут, мы играем! Ясно?!
Могучему Вовану он был ровно по плечо. Но вместо Кнопы тот на секунду увидел демона, скривился и замолк. А фронтмен чеканил, разрубая рукой воздух:
— Всегда и всё будет не так! Идеального момента не существует! Поэтому я достаю из широких штанин — и кладу на весь этот головняк! Будет гитарист — ништяк, не будет — ну и три залупы ему на воротник!
И как всегда, прокипятившись, Кнопарь тут же отключился, словно происходящее его не касалось. Достал из недр плаща металлическую трубку, что-то в неё насыпал, подкурил, затянулся и застыл.
Помолчали. Мимо них сочно прохрумкала по первому снегу женщина неопределённых лет и неприглядной внешности. Смотрела, разумеется, неодобрительно.
— Вообще-то, есть один чувачок… — Макс по длинной дуге запустил окурок в бюст Ленина при входе. Тот хамство проигнорировал. — Но не уверен, что вам понравится. То есть наоборот. Я уверен, что вам НЕ понравится.
— Звучит заманчиво.
— Он уже не первый раз подкатывает. Мы тогда с Аркахой ещё играли, я его взбрил. А сейчас он, видать, объяву увидел — и опять насел, уже два раза приходил. А мутны-ы-ый — пипец! Я ему говорю, где тебя в ВК найти, обсудим с пацанами, а его нет вообще нигде. Ну я его пробил по знакомым… Короче, две вещи. Первое: тебя, Кноп, он знает лично.
— Погоди, а как зовут-то?
— Антон Бутвин.
— Эээ, не припомню… может, из школы?
— Он не говорил. А второе, пацы… он мент. Конкретно не знаю, но что служит где-то в органах — это стопудово.
Вован заржал, сотрясаясь могучим торсом. В бочкобразной груди как будто начался камнепад.
— Хах, а как он с нами играть собрался? «Серые псины» он коллегам посвятит?! Ох, сука, а можно он по форме на сцену выйдет? Га-га-га!
Камнепад, судя по звуку, превратился в сель, и Вован мощно отхаркнул что-то, напоминающее кусок меди.
— Ну вот и я так подумал, не буду вас дёргать попусту.
— А зря! — внезапно включился Кноп. — Будет пушка! Он как играет-то, знаешь?
Вован с Бананом переглянулись.
— Ну, э… он включал на телефоне что-то, вроде норм. У него, я так понял, японский «Страт» классический. И педалборд, он говорил, овердрайв, дилэй, «Ваха», глушилка…
— Зачёт. Пусть приходит.
Банан с Вованом переглянулись вторично.
— Миха, ты уверен? Он же ваще не наш кент.
— Кто был ничем, тот станет всем! — назидательно пропел Кнопарь и легко перескочил через перила. — Найдёшь его — ты свистни, себя не заставлю я ждать!
Через секунду он был уже в конце аллеи, там обернулся:
— Сейчас или никогда, соплежуи!
Ошеломлённая ритм-секция так бы и пялилась ему вслед, но их прервал раздавшийся сзади гунявый голос:
— Парни, я, видимо, пойду?
Парни переглянулись в третий раз.
***
Они давно понимали друг друга без слов. В школе их называли «клоны», до того они были похожи. Макс и прозвище-то себе придумал для рифмы: «Вован-Банан». Оба были флегматики, но разной формации. Вован, всю жизнь занимавшийся плаванием и скалолазаньем, на чьих запястьях не застёгивались рукава ни одной рубашки, был библейски силён и, как все истинно сильные люди, по-собачьи добродушен. Мишкина фамилия гораздо больше подошла бы ему. Макс же давно поделил мир и явления на ритмическую сетку, где всё было закономерно. Какой-нибудь форс-мажор просто принуждал его перейти на более мелкие длительности — и снова всё упорядочивалось. Мир можно было посчитать. Поступки людей можно было посчитать. За исключением Кнопаря, конечно. Тот состоял из синкоп и форшлагов.
Так и жили, так и побеждали бурлящий поток бытия. Макс считал частотность приливов-отливов, а Вован был волнорезом. Их идентичность была заложена на столь глубинном уровне, что дружбы оказалось недостаточно, и в конце концов Вован женился на Аришке, Банановой сестре, а сам Банан стал крёстным их сыну Стёпке. (Тот, кстати, повзрослев, как-то раз зашёл в комнату, пока Вован рубил на басу «Моторхэд», и спросил: «Пап, а ты кем хочешь стать, когда вырастешь?») С течением времени жизнь вкатывалась в рутинную колею, но их это не пугало, ведь была музыка. Они не строили иллюзий насчёт успешности, не парились о жанровой цикличности, актуальности и востребованности. Они просто хотели играть — и играли. Макс так вовсе подчинил этому обстоятельства, после армейки устроившись в ДК монтом и там отжав у начальства подвальчик под студию. Ритм-секция, основа основ, становой хребет любого музыкального коллектива — они прошли все положенные этапы: через каверы на школьных дискотеках, через панк-безумие юности (коллективы «Шаланды полные фекалий», «Два идиота и автобус» и «Феназепарам-пам-пам»), через стыдные попытки помодничать и залезть в коммерцию — к спокойной и размеренной практике, к процессу. У самурая, говорят, нет цели, есть только путь. Вот и у ребят был путь: «усильное напряжённое постоянство».
Всё встало на дыбы с приходом Кнопаря. Вован и Банан его полюбили. У любви ведь много форм и много сущностей, но нет, пожалуй, ни одной столь безусловной, столь бескомпромиссной, как любовь за талант. У Вована была жена, был сын, их он тоже искренне любил… но иначе. А Мишане они… поверили? Вдохновились? Сплотились, реализовались, идентифицировались? Перебирай глаголы — всё будет верно. Его мечты стали их целями, его критерии — их мерилом качества. Не сговариваясь, они отдали ему руль, а сами с упоением сели на вёсла. А он, наконец, бросил якорь на границе реальностей. Перестав сам быть бесплотным фантомом — он воплотил своих призраков в текстах, одушевил мелодиями. Все вместе по крупицам они создавали тот особенный микрокосм, что назывался «Архипелаг гуляк». Его аборигены Вован и Банан не ведали сомнений. До сегодняшнего дня.
Тот тип, что пришёл по приглашению Кнопа на репетицию, принёс с собой отчётливый смрад гнили. Весь чернявый, корявый, сильно сутулый, он состоял из противоречий, несоответствий и отмазок. Эдакий супергерой Человек-пи..ёж. Он вроде играл, но только по скучным клише, у него был аппарат, но весь как будто только что из магазина. Никто в тусовке о нём не слышал. Да и имя, блин, Антон, ну какой садист так сына назовёт? И тем не менее, Кнопарь за него уцепился. Парни всю неделю мирились, репетировали и выжидали. Накануне концерта Антон двести раз уточнил место, время и количество зрителей, но не удосужился даже начеркать себе сет-лист. Но Кнопарь, с каждым днём всё более и более стеклянный, не замечал ничего. Он устремлялся ввысь, он жил завтрашним днём, он буквально дрожал от предвкушения.
***
— Братья, братишки, братюююни, всё на мази! «Крабы» пришли только ради нас, пусть готовят клешни! — Кнопарь хлопал огромными воспалёнными глазами, упоротый донельзя.
Представители панк-лейбла CSBR, в простонародье «крабы» или «клешни», действительно заняли столик рядом со звукарским пультом. Вован же с Бананом споро, но без суеты монтировали свой сет: Вован, отстроив бас, вертел монитор, так и эдак приставляя его к барабанной установке, а Банан эту самую установку оснащал своими драгоценными железяками. Антон не делал ничего. Он просто воткнул шнур от гитары в комбарь, даже не запариваясь поменять оставшиеся от предыдущей группы настройки. Вместо этого он внимательно осматривал помещение и не выпускал из рук телефон.
— Мы чекаться будем?
— Нах.й! Всё будет супер! Подите ко мне сюда по-быстроляну, чё скажу! — С Кнопы лил пот, он весь сокращался, как рассечённый надвое лопатой дождевой червь. Его кипельно-белая рубашка прилипла к телу, будто он только что вылез из воды.
— Знаете песню про «есть только миг»? Вот он, короче, сейчас и есть, пуффендуи вы мои! Рванём без остатка, ага?
Кноп вызывал тревогу. Вован с Бананом чувствовали себя без инструментов голыми. Антон смотрел поверх голов.
— Сейчас или никогда, пидоры! — заорал в микрофон Кнопарь, когда все заняли свои места. Миллениалы в зале одобрительно загудели. — Начали!!
— Начали! — сказал в телефон Антон.
***
Пока Банан палочками отщёлкивал четыре счёта, раскрылись запасные и пожарные выходы. На сильную долю в голову ближайшего к дверям человека прилетел приклад автомата. Вместо мелодии зазвучали лающие звуки команд.
— Фэ-эС-Ка-эН! Все стоим спокойно на местах! Свет!
Вован ещё дёргал струны бас-гитары, но звук уже вырубили, и вышел только грустный «трррунь». Банан еще топал в «бочку», но его уже заглушили подошвы в унисон топающих ног в берцах. Кнопа просто завис. К нему неторопливо подошёл Антон, уже без гитары.
— Пройдём, Самсонов?
***
Официально мероприятие называлось «профилактический рейд». По сути, оно было устроено для того, чтоб один человек свел счёты с другим. Чем мельче человек, тем более его обуревает гордыня, тем трепетней относится он к собственной персоне, тем ожесточённее мстит, если эта персона была задета. Не приведи Господь, если у такой личности есть ещё и реальная сила за спиной, как у Антона. Теперь он торжествовал.
Парней отвели в гримерку, поставили за дверью амбала с автоматом, и Антон лично устроил профессиональный шмон. У Вовы с Максом ничего не было, они не употребляли, да он это и так знал. А вот из необъятного плаща Мишани он с упоением достал коробок шмали, пакетик белого порошка и несколько колёс. Занудно, с перечислением статей, объявил, куда и на сколько поедет Кнопа с таким, как он сказал, «зелёным чемоданчиком», особенно учитывая его условку. Позлорадствовав всласть, уселся на стол, закурил, и путано, косноязычно, с излишними подробностями рассказал, как его, курсанта колледжа полиции, в юности гопнули при девочке, как разочаровал его «самый гуманный суд», как он пестовал обиду, как он «сделал стойку», найдя одного из хулиганов, Михаила Самсонова. И как ради этого перевёлся в ФСКН, и как разыграл «многоходовочку». Закончив, с видом маститого режиссёра принял вальяжную позу на столе и ждал реакции.
— Почему сыграть не дал?
— Что?
— Спрашиваю, почему сыграть не дал, гад?
Антон моргнул — Кнопарь оказался у него за спиной, моргнул ещё раз — щёлкнуло лезвие «выкидухи». Кноп несколько раз неумело, впопыхах ткнул в шею, потом, примерившись, размахнулся и с мокрым хрустом вогнал лезвие в ухо до рукояти. Антон с неподвижным лицом перебрал ногами, потом мешком сполз со стола и расстелился на полу.
— Нам пиз.ец… — медленно сказал Вован.
— Да нет. Это ему пиз.ец… — подытожил Миша.
В открывшуюся дверь заглянула голова в чёрной балаклаве.
***
Кнопарю дали почти по верхней границе, восемнадцать лет, после суда он был этапирован в Белгородскую область, где и сгинул.
Вован и Банан больше никогда не играли панк-рок. На базе ДК они сделали студию и клепают «минуса» для всех желающих. Вован родил еще двух сыновей и построил дом за городом. Макс так и не женился и по-прежнему большую часть жизни проводит в студии, ночуя там же. После работы они выпивают три по пятьдесят, чтобы «освежиться», перед выходным — семь по пятьдесят, дабы «разукраситься». «Архипелаг гуляк» они стараются не вспоминать.
Но если спуститься в подвал левого крыла Дома Культуры Железнодорожников, и найти самую дальнюю каморку, в которой теперь хранится списанная мебель, то на стене, среди выцветших плакатов, можно найти четверостишие. Скачущим почерком, красным маркером накарябано:
Я не признаю полумер.
Я увидел мир — он жесток.
А ля гер, брат, ком а ля гер.
Правда, если есть — между строк.
Рецензия писателя Марии Кузнецовой:
«Я бы оценила текст как блестящий. Все психологические характеристики даны образами, а это ужасно интересно:
«Переключения состояний у него происходили мгновенно, было в этом даже что-то противоестественное.», «Стремительностью Мишка Самсонов напоминал инерционную машинку, что мчится на полной скорости, совершенно не беспокоясь о том, где и когда кончится завод.», «У его знакомых порой складывалось ощущение, что, повернув за угол, Мишка нырял в иное измерение, дабы через секунду вынырнуть на другом конце города», «…дружил с бездной, и она укрывала его в себе.», «…он состоял из противоречий, несоответствий и отмазок.»
И целый абзац на полной смене ритма, и такой исчерпывающий: от «Такой стремительный бег по жизни…» до обратный отсчёт пошёл.»
И просто образы очень хороши — «сочно прохрумкала по первому снегу.»
Атрибуция реплик тоже на высоком уровне — «оттарабанил рэпом Кнопарь.», «— Non vulvam, non Rubrum legionem, — на длинном серебристом выдохе изрёк…»
«Пап, а ты кем хочешь стать, когда вырастешь?» — это прелестно.
И интрига, и кульминация — все на своих местах. Безупречная архитектура. И жуткий, совершенно жуткий, сильный финал.В целом, я бы сказала, рассказ профессионально и круто написан.
Одно у меня «но» — тема близка далеко не каждому читателю. Поэтому герои могут не вызвать интереса и сочувствия.»
Рецензия писателя Наталии Ким:
«Мне было чрезвычайно интересно читать работу, и признаться, мне в жизни попадался только один подобный текст, настолько изобилующий музыкально-панковским спецсленгом, но то сленг был от советских музыкантов 70-х годов, ВИА. С одной стороны, это изобилие украшает текст, с другой — делает его мучительным и почти нечитабельным для определенной категории людей, поэтому, мне кажется, имеет смысл дать в конце рассказа небольшой словарик для людей, которые впервые соприкасаются с этой тематикой.
Моя основная претензия к тексту возвращает меня к самой первой работе автора, которая, при всех ее достоинствах, изобилует сложносочиненными громоздкими речевыми конструкциями. В этом панк-рассказе мне буквально приходилось «продираться» через них, мне не хватало дыхания, я останавливалась на половине предложения передохнуть. То есть, помимо этой тяжеловесности слога, есть еще и спецсленг, и таким образом «удельный вес» рассказа увеличивается вдвое, кабы не втрое. Надо постараться по возможности облегчить навороченные предложения.
Что хорошо: я спокойно могу пересказать сюжет, герои не «слипаются», про каждого понятно что-то своё, что отличает его от других. Коллизия — убедительная, то, как действие в процессе прогрессии усложнений разворачивается к кульминации — происходит постепенно, ритмично, и в «высшей точке напряжения» у меня натурально «сперло дыхание», то есть, я успела полюбить героев и проникнуться к ним эмпатией, и потому их основной вопрос — почему не дал сыграть?! — бьется в мое сердце, как пепел Клааса.
Мне нравится, как герои периодически что-то цитируют, у них есть безусловный «культурный код», вот, правда, если у меня нет вопросов «это кто» и «это где», то остался важный вопрос — «это когда». Возможно, знающий человек, прочитав названия, допустим, музыкальных инструментов, мог бы вычислить, в какой период становления панк-рока происходит действие, а я вот точно не смогла, и мне кажется, нужно хоть парой слов этот момент обозначить.»