Постоянный мастер Creative Writing School — Ольга Славникова, писатель, лауреат и финалист многих литературных премий, многолетний руководитель Независимой литературной премии «Дебют» и просто замечательный преподаватель. Ее последний роман «Прыжок в длину» получил премию «Книга года», вошел в короткий список литературной премии «Большая книга» и в длинные списки «Национального бестселлера» и «Ясной поляны». Ольга Славникова рассказала о необычном герое своего романа, прототипах, литературном образовании, а также о том, что вообще такое писатель.
Герой вашей последней книги «Прыжок в длину» — человек, у которого в одночасье рушится вся жизнь. Он спасает ребёнка из-под колёс машины и становится инвалидом, лишается возможности профессионально заниматься спортом. Почему вы решили взяться за такую сложную историю?
В литературных мастерских я объясняю, что героя надо сразу ставить в сложную ситуацию, тогда текст будет интересно читать. Нужно, чтобы жизнь героя переломилась в самом начале сюжета. Что касается спорта, тут своя история. Я сама занималась лыжами, была кандидатом в мастера. На одной из тренировок лыжня оказалась плохо подготовленной, я получила травму и не смогла продолжить спортивную карьеру. Спортсмен все время, все детство и юность отдаёт тренировкам и сборам — и в один момент мои труды и усилия пошли прахом, всё было кончено. Сейчас спортсменов с такой, как у меня, травмой восстанавливают, но тогда, в позднесоветскую эпоху, дефицитом было всё, в том числе медикаменты. Я ушла, и это ощущение глобальной пустоты, когда спортивная жизнь оборвалась, толком не начавшись (все главное в карьере лыжника происходит после двадцати лет), жило во мне. Я чувствовала, что это должно быть выписано в прозе. Главный герой романа Ведерников — это я и есть. Его травма ещё и в том, что он вытолкнул из-под колёс ребёнка, который не оправдал жертвы. Жизнь пацанчика не стала качественной заменой жизни спортсмена. На этом и строится весь роман.
Как вы ощущали себя, когда писали об этом?
Когда текст идёт и автор чувствует, что всё получается, — это огромная радость. Это компенсирует всё и лечит все старые раны. Единственный смысл писания прозы — получение такого вот творческого кайфа. Кроме того, литературный герой — очень специфический инструмент, благодаря которому автор понимает больше, чем без него, сам по себе. Казалось бы, писатель придумал героя, «взял из головы», но инструмент работает самостоятельно, герой оживает и «показывает» автору новые, неожиданные смыслы. За живым героем бывает очень интересно следить.
В книге очень подробно описаны и переживания Ведерникова, и его лечение. Как вы собирали материал?
Глобальное переживание провала в пустоту у меня своё. Что касается протезирования и повседневности инвалида-опорника — тут, как и для других моих романов, понадобился сбор материала. Я изучила в интернете практически все, что относилось к теме, нашла дневники инвалидов, разобралась с типами протезов. Потом общалась с мастерами-протезистами. Наблюдала, как протезы подгоняются, как человек на них встает, идет. Сначала чтение, просмотр фото и видео, потом работа в поле — все так же, как и с другими романами. Книга без этих этапов, без экскурса в области, не всякому известные, будет не очень интересна прежде всего самому автору.
Вы говорите, что это ощущение долго жило внутри вас. В какой момент вы решили писать роман об этом? Что стало толчком?
Толчком послужила история, как будто не имеющая прямого отношения к роману. Женщина усыновила ребенка, и в мальчишке скоро стали проявляться качества, не свойственные приемной матери. Что-то совсем чужое и пугающее. Женщина просто не понимала, что с этим делать. К тому же мальчишка отлично знал, что он неродной, ведь усыновили его не малышом, и вел себя агрессивно. Эта история и история спортивной травмы слились в одно: я представила, что атлет на просто потерял ноги, но спас пацанчика, который впоследствии стал практически приемным сыном инвалида. При том, что разница в возрасте между Ведерниковым и мальчиком Женечкой не так велика, чтобы отцовство было оправданно. Кстати, женщина, усыновившая ребенка, тоже не годилась по возрасту ему в матери. Вот так происходит с романами: две истории сливаются в одну, и начинается деление клеток, рост живого романного организма.
Можно сказать, что ваша книга затрагивает социальную тему. Как вы думаете, могут ли такие книги влиять на отношение к инвалидам?
Чтобы это произошло, таких книг должно быть много, а не одна и не две. Тема должна стать трендом. Но я надеюсь, что мой роман будет лонгселлером, то есть не уйдёт из культурного обихода после продажи первых тиражей. И в какой-то дальней перспективе, да, сможет повлиять на общество.
Как автору понять, что из его жизненного опыта подойдёт для книги, а что — нет?
Автор может заинтересовать читателя только тем, что интересно ему самому. Если какая-то история глубоко вас волнует, тогда это то, что вам нужно. Не мы выбираем прототипа, а прототип выбирает нас. Потому что поразившая нас ситуация и человек в ней приходят к нам из гущи жизни. Из фейсбука, из разговора за чашкой чая, даже из книги другого автора. Когда понимаешь, что автор описал ситуацию и не докрутил, а у тебя есть жизненный опыт, идеи, есть что сказать. Просто берёшь и докручиваешь, в этом нет ничего криминального. Весь Шекспир стоит на сюжетах, которые до него многократно использовались. Повторюсь, самый главный критерий — самому автору должно быть жгуче интересно.
У вас в книгах часто появляются герои с прототипами?
Не бывает героя без прототипа или без прототипов. Другое дело, как сливаются реальность и авторская фантазия. Иногда есть доминирующий прототип, и ты понимаешь, что именно с этого человека будешь писать героя. Так было в романе «2017». Там у меня сталкеры Фарид Хабибуллин, Володя Меньшиков, Рома Гусев — это всё реальные люди. Они показаны один-в-один, я ничего не смогла изменить, даже имена и фамилии в тексте настоящие. Но так может произойти только со второстепенными персонажами. Сложнее с главным героем. Там, как правило, несколько прототипов — вот как в фантастике у инопланетянина четыре-пять родителей разных полов. А ещё бывает, что автор написал книгу, сдал в издательство и только потом понял, с кого написал героя. Просто в подсознании сидел некий образ — и ожил в прозе. У меня такое было, и не раз.
Никто не приходил и не говорил: «Так это же я в твоей книге»?
Вы сейчас озвучили опасения практически всех начинающих прозаиков. Авторы боятся, что знакомые и близкие опознают себя в героях, и предпринимают неловкие попытки замаскировать сходство. Из-за этого и проза получается неловкой, как бы левой рукой написанной. Коллеги, не волнуйтесь: на самом деле люди очень редко видят себя в зеркале рассказа или романа. Скорее, примут за свое отражение героя, в генерировании которого никак не участвовали, вообще не имелись в виду. Единственное прямое опознание произошло с упомянутыми выше сталкерами из «2017». Когда книга дошла до Екатеринбурга, мне позвонил Фарид с претензией: почему, мол, я написала, что он охотно дает людям в долг, вот теперь все идут к нему занимать. Я отвечаю: «Фарид, но это ведь правда. Ты зарабатываешь нормально, деньги у тебя есть, почему не дать?» «Нет денег, — сердито отвечает Фарид. — Как только появляются, то сразу у кого-то нужда, ну, я и раздал почти все в долг, а тут книжка твоя». Еще сталкеры опасались, что я своим романом подставлю их под налоговую проверку. Но, как видно, налоговики современной литературы не читают.
Допустим, автор списал отрицательного персонажа со своего знакомого и боится, что тот узнает. Как в таких случаях поступать?
Интересы прозы превыше всего. Надо просто писать и наслаждаться процессом. А потом — будет, что будет. По счастью, люди не стремятся узнавать себя в отрицательных персонажах, по крайней мере, не делают этого публично. И еще: если персонаж негодяй, то и прототип такой же. Он и без «узнавания», сам по себе, создаст столько проблем, сколько сможет. Наладить с ним мирные отношения все равно не получится. Так что не бойтесь, пускайте материал в дело.
Вы постоянно ведете в Creative Writing School мастерские прозы. Что вы получаете от общения с начинающими авторами?
Мои ученики дают мне ценное ощущение моей продуктивности. И просто — мне с ними интересно. Здесь работает не только моя писательская ипостась. Я преподаю, потому что мне это свойственно. Видимо, эту способность я первоначально принимала за предрасположенность писать критику. И создавала статьи с советами, как хорошему автору стать еще лучше. Потом стало понятно, что для обучения нужен непосредственный контакт, и достаточно длительный, и я не столько критик, сколько литературный педагог. Мастерские, мастер-классы — то, что нужно. В «Дебюте» такая работа велась, опыт набирался немалый. И теперь в CWS очень хорошая обстановка. Приходят ученики, многие становятся людьми из моей жизни.
Можно сказать, что это заряжает вас?
На самом деле, ученик только берет у преподавателя энергию. Это абсолютное донорство, и это правильно. Тут и писательская, и преподавательская мои ипостаси работают примерно одинаково. Если у меня есть что отдать, я отдаю. Зарождается проза — не могу не писать. Появляется ученик, способный воспринять и пойти от воспринятого в рост — тут же возникает потребность отдавать, шаманить, совместно креативить. Ты постоянно наполняешься и отдаёшь, и так по кругу. А еще меня ободряет и обнадеживает то, что люди, пришедшие на мастерские, пытаются переломить судьбу. У всех есть профессии для жизни, для зарплаты, так сказать. Но они, будучи предупреждёнными о том, как трудно быть писателем, насколько не монетизирован этот труд, всё равно идут туда, куда не могут не идти. А это свидетельствует, что у людей действительно есть способности. Это говорит об их отваге, а это важнейшее качество писателя.
Какие ещё качества важны для писателя?
Писателем надо родиться, это безусловно. Но как определить, что ты писатель? Всякий начинающий автор подсознательно ждёт, что придёт кто-то авторитетный и, как старик Державин, «в гроб сходя, благословит». Этого не происходит по той простой причине, что о способностях человека судить по начальным работам бывает трудно. Например, моя собственная история. В поздние восьмидесятые вокруг журнала «Урал» сложилась группа молодых авторов. Я не казалась тогда самой способной из всех. Но со временем почему-то именно у меня пошло развитие. И я стала тем, кем стала. Важнейшее качество писателя — вера в себя и в свое будущее. Никто не выдаст лицензию на право быть в литературе. Это право нельзя получить, его можно только взять.
Когда вы начинали, был ли кто-то, кто помогал?
У меня был учитель, его звали Лев Григорьевич Румянцев. Он работал завотделом прозы в журнале «Уральский следопыт». Хороший был журнал, смелый, неординарный. В советские годы там публиковалось то, что по цензурным причинам не проходило в центральных изданиях. А Лев Григорьевич был педагог от Бога. Он возился со мной не год и не два, он действительно меня инициировал. Он учил меня «видеть воображением», правильно сосредотачиваться, не бояться железного посредника — пишущей машинки, но чувствовать сам текст. Это был уникальный человек. Многие его педагогические приемы я применяю на своих занятиях.
Как понять, писатель ты или нет?
Существует только один критерий: может ли человек жить обычную жизнь без писания текста. Если может, если не чувствует недостаточности своего существования, — значит, скорее всего, ему в литературу и не надо. Если же без процесса письма, без «дозы», и все остальное валится из рук — ну, тут уж ничего не поделаешь, способности есть, и они возьмут свое. И дальнейший путь один: надо стать очень хорошо организованным человеком. Предстоит совмещать две жизни: нормальную человеческую, где есть работа, семья, и жизнь творческую, которая тоже требует много времени и сил.
Так что же такое писатель?
С одной стороны, — это такое чувствилище, совокупность острых реакций на мир. С другой — писателю необходимо отрастить толстую шкуру, чтобы выдерживать отказы от издательств, злобные рецензии критиков, испытания второй книгой, неуспехом и успехом. То есть писатель должен быть одновременно открыт на восприятие и закрыт, защищен. А это трудно. Ну, и потом, надо любить людей. Предмет литературы — трагедия и драма. Писатель проводит героя через горести, потери, а часто и убивает в конце. И сердце автора должно облиться кровью, иначе книга не состоится. Даже отрицательный персонаж должен получить от автора долю сочувствия, а то не оживет, останется схемой. Любовь прозаика к своим героям бывает неочевидной. Недавно мы с писателем и критиком Анастасией Ермаковой вступили в переписку по поводу романа «Прыжок в длину». Анастасии хотелось, чтобы Ведерников не погибал в конце, чтобы его счастье с одноногой Кирой не было столь коротким. А действительно, отчего бы не сделать хэппи-энд? А вот не получилось. Почему — тут мы признались друг другу, что обе этого не понимаем до конца. В реальной жизни убийство — жестокость и преступление. В литературе — это акт предельной любви к персонажу, как бы парадоксально это ни звучало. Потому что автор сам становится персонажем и принимает гибель вместе с ним. Потому что так он любит всех гибнущих. В этом высокий смысл литературы.
Нужно ли писателям учиться, записываться в мастерские, на курсы? Или можно и без этого справиться?
Специальное образование для творческих людей — совершенно необходимая вещь. Сейчас есть Литературный институт, есть магистратура в ВШЭ. Но возможностей должно быть больше, и они должны быть по преимуществу бесплатными. Мой курс в CWS — это не теория, это практика, во многом штучная, индивидуальная работа. Но я вижу, что моим студентам-технарям очень бы не помешала общая филологическая база. Можно и самостоятельно стремиться к начитанности, но база дает инструментарий, полноту охвата, навигацию. Кроме того, писатель по роду занятий должен учиться всю жизнь. И не только стилистике русского языка. Проза требует многих знаний из самых разных областей. Предположим, ваш персонаж — летчик, командир гражданского воздушного судна. И много вы понапишете, если не вникнете в технологии, в повседневность профессии? Если не проводить постоянно писательских исследований — рискуете остаться в пределах сугубого быта. Там тоже, конечно, есть о чем писать, но — заскучаете, это наверняка.
Насколько для писателя важны премии, конкурсы?
Литературная премия и любой подобный проект — это информационный повод. К сожалению, сам по себе выход книги — никакой не инфоповод и вообще не событие. А премия создаёт вокруг книги и автора некий внешний сюжет. И награждённый автор чувствует себя более уверенным. Но это и большое искушение, потому что, когда начинается премиальный процесс, автор в него эмоционально вовлекается, засоряет свое сознание, утрачивает свободу. Ему рисуются праздничные картинки награждения, а при самом тяжелом анамнезе он начинает мысленно тратить деньги, которые может получить как лауреат. Вот если бы научиться не вовлекаться, не считать бесконечно шансы… Но это мало кто может, разве что перекормленный наградами любимчик различных жюри. Тяжелее всего «темной лошадке» — малоизвестному автору, включенному в шорт-лист. Но через все это надо проходить, так или иначе. Потому что иного пути к известности не существует.
Вы долгие годы возглавляли «Дебют», главную премию для молодых авторов. Часто встречались вам стоящие работы?
Как правило, восемьдесят процентов конкурсного потока сразу шло в отсев. Но и того, что оставалось в ротации, было удивительно много. Попадались работы просто блестящие и профессионально сделанные. Больше было текстов сырых, но с проблесками дарования. Мы с молодыми авторами работали, насколько позволяли наши форматы, вели их, видели успехи, рост. Опыт «Дебюта» показал вот что: одаренных авторов у нас гораздо больше, чем может воспринять российский книжный рынок и то информационное пространство, которое еще остается за литературой. Иными словами: четверо должно кануть, чтобы пятому достался хоть какой-нибудь ресурс.
Как изменить это?
Единственный большой игрок сейчас на этом поле — государство. Оно должно проводить вменяемую политику в области литературы. По большому счету, книгоиздание не может быть чистым бизнесом. Нужна продуманная система грантов, направляемая не только в издательства, но и непосредственно авторам, чтобы у них была элементарная возможность написать роман, не беспокоясь о пропитании и коммуналке. Следует поддерживать небольшие издательства, выпускающие «художку». Надо расширять, а не прореживать списки литературных премий. Где сегодня «Дебют»? Что ожидает «Русский Букер»? Понятно, что денег нет, а вы держитесь. Держимся. Вот, мои мастерские скоро начнутся. Поработаем продуктивно.