Шлагбаум и забор, больничные угодья,
Я здесь курю сегодня с гвоздиками в руке.
Нелепый приговор: уходим налегке,
Не кончив разговор, когда всем неудобно.
Осенняя пора: узбек сгребает листья.
Я вижу странной кисти оптический обман:
Здесь черепов гора и грозный Тамерлан
Любуется с утра, как их окраска лисья
Ржавеет от воды. Как те дверные петли
На даче, те, что пеплом утраты занесло.
Но в прошлое следы уводят, как на зло:
Окошечко слюды, за ним — огонь приветлив:
Нам надо разогреть на керосинке кашу.
Я вспоминаю нашу в писателей игру
И твёрдо верю впредь, что весь я не умру:
На четверть или треть собою мир украшу.
Но так ли уж ему нужна моя поделка?
По веткам скачет белка, и ей до фонаря,
Что без тебя в дому всё происходит зря,
Лишь ясно, почему отсутствует сиделка.
Забытые листы той детской писанины,
Упав за пианино, свой отсчитают век,
Когда сожгут мосты, и ремонтёр-узбек
Всё выбросит в кусты,
Где жёлтые листы в опавших листьях сгинут.
Затопит дачный двор слёз жёлтых половодье…
Верлибр
Проза похожа на водку.
Бабель, Ильф и Петров — настойка на вишне
с запахом южной акации,
Анисовую Михал Афанасьевича
некогда Плюшкин очистил от разных козявок.
Рабочий напиток Платонова пахнет дворницкой
и машинным маслом.
Но вот Божоле-Нуво южных поэм:
ах, эта подлая дамочка, жена губернатора,
но как же прекрасен её талисман с изумрудом!
Возможно, Вы предпочтёте Портвейн?
Кому на Руси без него хорошо?
Кагор, непременно: увидим духов, услышим ангелов,
превратимся в пьяное чудище кроликоглазое.
Искрится Коктебельское шампанское,
бесшабашное, бистыдное, полусладкое,
полугорькое от хинина очереди в Большой дом:
Вы можете написать про ЭТО — могу!
Верлибр тогда — чистый спирт.
Его разводят туруханским снежком,
выпивают залпом, без тостов, молча,
хорошо, если осталась вчерашняя каша
заесть, несолёная, мёрзлая, комковатая.
Верлибр пережил постмодерн
с его самогоном Венечки Ерофеева,
жутким пелевинским абсентом,
тройным одеколоном Сорокина.
Этот спирт смоет к чёрту дрянной мир,
созданный этим жалким богом,
невыносимо воняющим ладаном,
n’est-ce pas, Жан-Батист?
Вчера был на поэтическом вечере в eine Bücherei,
там было много «Старого мельника»,
«Сибирской короны» и трёшки «Балтики».
Сегодня меня тошнит.