В кафе было так тихо, словно там строго соблюдали закон о тишине. Единственный занятый столик ютился в углу, за ним сидел сутулый силуэт. Туда тусклый свет запыленной люстры не добирался, оставляя незнакомца в тени. За барной стойкой работал бариста, напевая под нос старую американскую мелодию, настолько забытую, что сутулая тень фыркала и ежилась, видимо предпочитая более современные песни.
Сам бариста сливался с интерьером кафе. Его угольная кожа была под стиль древесных стен из темного кедра и отполированной до блеска стойки. И если не приглядываться, могло показаться, что белая жилетка на голом теле двигалась сама по себе.
Призрачный бариста натирал кружки из белого фарфора, и мышцы на бицепсах пренебрежительно поигрывали. Для них такой труд и не труд вовсе. Не то что работа на хлопковой плантации под режущим солнцем Джорджии.
Бариста задумчиво пялился вглубь кафе, размышляя, стоит ли возвращаться в свое время, или свободная жизнь дороже жены с ребенком, которых он оставил в рабовладельческой Америке. Пусть не специально, пусть неведомая сила выбросила его в будущее… Но сейчас возвращение зависело лишь от него. Если он вновь испытает тот уровень стресса, что в момент перемещения в будущее, то силой мысли сможет перекинуть себя обратно в восемнадцатый век. Когда он только попал сюда, его чуть не сбила машина, но он успел исчезнуть из-под колес и очнулся на дороге. Поэтому, если хорошо постараться, то можно вернуться… домой. Вот только что его там ждёт?
Снова стать рабом. Снова ощутить жгучее прикосновение плети. Снова видеть, как родных избивают, а ты бессилен что-либо изменить.
В будущем он наконец стал человеком. У него появился голос. Он может стать счастливым. Он свободен. Но жить здесь, зная, что в прошлом осталась его семья, которая пытается выжить. И ничего, кроме ежедневного адского труда им в жизни не видеть. Не мечтать. Не желать.
Попытаться их забыть?
Бариста покачал головой. Призраки жены и дочери будут являться ему по ночам. Мерещиться в проходящих мимо людях. Пока он не сойдет с ума.
Тщетно пытаться найти их следы в истории. Он уже пробовал. Если рассказ о чернокожем мужчине, который исчез во время порки плетью, остался в веках, то вот о его родных ни слова. Из-за этого зажившие раны от поцелуев плети словно раскрывались заново и кровоточили, кровоточили, кровоточили…
Он снова вздохнул, отставил в сторону кружки и насыпал в кофемолку зерна. Под гулкий шум машинки он пытался принять судьбоносное решение.
Тень в углу кафе наконец зашевелилась и подошла к барной стойке, так медленно, будто ее не слушались ноги. Свет выхватил округлое лицо незнакомки, короткие седые волосы. Бариста на мгновение засмотрелся на нее, но не мог припомнить, когда она появилась в кафе. Женщина, которая выглядела вне времени, пугала. На гладком лице ни морщинки, и глаза, живые, блестящие черным углем, выдавали здравый ум. Но волосы цвета застиранного тюля и пыльное платье с выцветшим узором не вязались с ее пытливым взглядом, который, как беспокойный муравей, рыскал по бариста.
Он выключил кофемолку и жестом указал на подставку с меню:
— Простите, не заметил, как вы пришли. Будете что-то заказывать?
Женщина с трудом забралась на барный стул и погладила скользкую столешницу. Бариста заметил, какие у нее полные, красивые пальцы. Косточки и сухожилия спрятаны под мягкой кожей светлого оттенка. Многие южанки голову бы оторвали за такую белоснежность.
— Мне нужен глаз, — прокряхтела незнакомка, и бариста снова поразился. Голос ее хрипел и сипел так, словно она родилась с сигаретой во рту.
— Что, простите? — нужно отдохнуть, он уже плохо слышит.
Но незнакомка снова произнесла:
— Глаз. Твой глаз. А вот правый или левый — сам решай.
Бариста моргнул. Нервно провел ладонью по столешнице.
— Почему я должен отдать вам мой глаз?
Дико было продолжать разговор. Надо бы вызвать скорую. Но бариста однажды уже был на месте человека, которого не понимают. Поэтому продолжал говорить с молодой старухой.
— Жену и дочь хочешь вернуть, — крякнула она. — Вернёшься, думаешь. А толку? Познав вкус свободы уже не сможешь жить в неволе. Сбежать думаешь? Жену убьют при побеге, собаки растерзают… Тебя застрелят. А дочь твою продадут, и через много лет она умрет в муках, рожая мулата.
Незнакомка говорила ровно, без эмоций, но от ее слов бариста скрутило холодными мурашками, и он грузно опёрся о стойку. Столь привычный горький аромат кофе теперь въелся в ноздри, и все запахи в кафе (начиная с приторного сиропа макадамии и заканчивая огуречным лосьоном незнакомки) вдруг усилились до такой степени, что начинало мутить.
— Откуда ты знаешь? — он заглянул в ее черные глаза и тут же отвернулся. Ощущение, что ему в грудь вогнали длинный ржавый гвоздь.
— О, я много чего знаю. Когда живёшь так долго, уже ничто не удивляет, — снисходительная улыбка впервые показалась на ее лице. — Я перемещу твоих родных в это время. В свободную страну. А в обмен заберу твой глаз. Не бойся… Больно не будет.
Бариста лишь кивнул. Ему хотелось верить. Глаз — небольшая плата за воссоединение с семьёй.
Когда незнакомка вышла из кафе, она держала в ладонях ожерелье, на котором болтались три темно-карих глаза. Два правых, один, поменьше, — левый. Правый хранит душу человека, левый — разум. Вот только жертвы не подозревали об этом. Тем интереснее было наблюдать потом, как кто-то сходит с ума, а кто-то теряет человечность.
Но ей было не важно, чего лишатся бедняги. Самое главное, что отданные добровольно глаза даруют бессмертие.
Чем дальше женщина отдалялась от кафе, где три потерянных во времени человека плакали и обнимались, тем сильнее молодела. Волосы темнели и удлинялись, голос больше не скрипел, а звенел переливчатым смехом.
Путешественники во времени — самая заманчивая добыча. Они обречены заранее и весьма сговорчивы. Этим трем суждено погибнуть, что в их времени, что в чужом. Даже в современном мире жизнь такая же гнусная, как и во времена рабовладения. Баланс не заметит ошибки, а вот она ещё проживет несколько лет. Прежде чем отправится на поиски новых жертв.