Катя любила убираться. Не всегда, а только в плохом настроении. Казалось, стоит только убрать лишнее с заваленного хламом стола, как все наладится и в голове станет яснее.
Но в этот раз ничего не работало. В комнате уже не осталось пыльных полок, а назойливые мысли не рассеивались, раз за разом погружая Катю в то, что случилось утром.
***
Дима вернулся из армии еще более веснушчатым и розовощеким. Катя не видела его два года. За это время она, в общем-то, отвыкла от того, что он существует. Редкие письма, иногда с вложенными фотографиями — это был какой-то другой мир, застывший, там не существовало времени и самих людей, только их пишущие тени. И сейчас, когда ей предстояло сдавать выпускные экзамены в школе, прошлые чувства, которые казались такими важными, самыми важными в жизни, вдруг просто исчезли. Катя поняла это не сразу.
Димина довольная улыбка на блестящем от пота лице. Он подхватил Катю, стоящую на перроне, на руки и закружил в воздухе. «Как больно пальцами под ребра», — только и подумала она.
— Салют! Ну вот и увиделись! — Дима казался счастливым и бодрым, в военной форме, видно, что был ей горд. Кате почему-то не захотелось рассматривать его пристально. Взгляд рассеянно перемещался с разноцветных привокзальных ларьков на женщин, продававших копченую рыбу.
— Как твои дела? Как доехал? — спросила она.
Через громкоговоритель стали объявлять очередной поезд, как всегда так, что не разобрать ни слова. Дима подождал, чтобы не пришлось перекрикивать, и ответил:
— Отлично! Просто отлично. Ты не представляешь, что я тебе сейчас расскажу!
От Димы пахло резким сладким одеколоном — и Кате не нравилось, торчащие уши (и как она раньше этого не замечала) светились красным на солнце — Кате не нравилось, он шутил невпопад и подхихикивал сам над каждой своей шуткой (он что, и раньше так делал?) — и это тоже категорически не нравилось.
Только что с поезда, с сумкой наперевес, Дима отказался ехать домой. Ему хотелось подольше побыть с Катенькой. Слышать в свой адрес «Катенька» Кате тоже, к слову, не нравилось. Как назло, стоял солнечный майский день, не убежишь домой, сославшись на погоду.
— Так и мы с ребятами… — рассказывал очередную историю Дима. Они с Катей сидели на качелях в одном из дворов. Катя пинала песок ногой и все думала. Думала: неужели это в ней сломалось что-то и нужно снова нажать на кнопку, чтобы заработало. Она отчаянно вспоминала их переглядки в автобусе и разговоры после школы, свои мурашки, ревность к подружке Лизе и бесконечные рисунки в блокноте. Она что, потратила на Димино лицо столько места зря?
— Ты чего такая молчаливая? — Дима, кажется, заметил, что Катя не здесь и почти его не слушает. Его слова и правда превратились для нее в какой-то шум, точно неразборчивые объявления на вокзале. Вроде язык знакомый, но звуки в слова не собираются.
— Да что-то, знаешь, настроения нет.
— Я приехал, а настроения нет? Чудесно получается.
— Ох, ну прости, что не прыгаю от радости. — Катя снова пнула песок ногой и остановила качели.
— Так я же не злюсь, просто переживаю, — спокойно сказал Дима, явно стараясь все сгладить.
— Я тоже не злюсь, — буркнула Катя. Она все-таки злилась, только не совсем понимала, на кого и за что.
Ребята замолчали. Дима уставился под ноги, а Катя смотрела вверх. Там, над самым домом, задевая крышу, текло огромное облако в форме черепахи. Вот бы она сейчас посадила Катю себе на спину и увезла отсюда. От этих качелей, Диминых красных щек и чувства пустоты.
— На чем я там остановился? — Дима повернулся к Кате. В его распахнутых, каких-то совсем детских глазах еще не было ни капли понимания.
— Вы с ребятами что-то собирались устроить.
— Ах да. Так вот…
Кате теперь стало совестно, словно она его предала. Беспокойно болтая ногами, она разрывалась между жалостью к Диме и желанием поскорее сбежать. Второе оказалось сильнее.
— Знаешь, Дим, мне надо с сестрой посидеть. Я и так маме обещала, что ненадолго.
— Эх, жалко. Думал, еще пообщаемся. Провожу тебя хоть. — Дима остановил качели, собираясь вставать.
Но Катя быстро сказала:
— Нет, не надо.
— Почему?
Катя уже еле держалась, чтобы не раскричаться и не разрыдаться:
— Просто не надо и все! Пока! — Она буквально убежала.
Через пару кварталов стало что-то давить в груди от одной мысли о том, как он остался сидеть там, на качелях, и непонимающе смотрел ей вслед.
Дома Катя закрылась в своей комнате и стала беспокойно расхаживать из стороны в сторону, как маятник в чьих-то дрожащих руках. Затем как-то машинально принялась за уборку. В комнате был привычный беспорядок — стул, завешанный вещами так, что шатался и походил на фигуру сгорбленного старика, какие-то игрушки младшей сестры на полу, залежавшийся огрызок яблока и пара кружек с недопитым чаем на столе. Это все Катино убежище, которое она, как могла, бережно охраняла. А самое ценное — блокноты со стихами и рисунками, дневники, отдельные тетрадочки, куда переписаны тексты любимых песен, кассеты с музыкой.
Но сейчас любимая комната только раздражала. Солнце тоскливо выглядывало из-за шторы, точно провинившийся школьник, в золотистых лучах плавали по кругу пылинки — крошечные запятые и многоточия. Катя убиралась: сосредоточенно складывала вещи со стула обратно в шкаф аккуратными стопками, терла зеркало изо всех сил, — и ничего вокруг не замечала, даже как любопытная сестра Алиса топталась за дверью и подглядывала за ней в щелочку.
После уборки захотелось перечитать дневник. Такая родная обложка с пейзажем, осенний лес и речка, но черной ручкой она когда-то давно подрисовала в лесу двух чертиков, выглядывающих из-за дерева. Катя из настоящего — какая-то неправильная, сломанная, что ли. Зато Катя из прошлого была так очарована Димой. Вот ее стихи про безответную любовь, а это — начирканная наспех карикатура на Лизку. Тут Катя пишет про их прогулку и, как будто стесняясь даже личного блокнота, избегает называть Диму по имени.
Страницы трепетно хранили их шуточный вальс под снегопадом, все смешки и неловкие фразы. В завитушках ее почерка все казалось правильным и красивым, а в жизни вдруг испортилось и стало каким-то уродливым меловым разводом на школьной доске.
Вдруг дверь в комнату распахнулась, и недовольное мамино лицо возмущенно проговорило:
— Пусти сестру в комнату, она, бедненькая, уже столько под дверью стоит.
У Кати даже не было желания ворчать и возмущаться. Алиса с куклой в руке бодро зашагала в ее сторону. Сейчас, наверное, будет хныкать и просить поиграть. Но неожиданно сестра, одетая в розовое платье, испачканное кашей, задумчиво спросила:
— А чего ты грустная?
— Я не грустная, мелочь. Я думаю.
— О чем?
Катя вздохнула. Она давно не делилась с другими тем, что ее беспокоило, предпочитая справляться со всем в одиночку, но сейчас захотелось. Может быть, от усталости.
— О том, что мне больше не нравится мальчик, который сильно нравился до этого. — Катя сказала это и про себя усмехнулась. Может, ей еще совета спросить у четырехлетней сестры.
— Ну и ладно. — Алису эти слова, казалось, нисколько не удивили. Она уселась на ковер и стала с серьезным видом отламывать кукле руку.
— Не ломай, я потом чинить не буду.
— Я ломаю, не чтобы чинить.
Коротко и ясно. Вот бы и Кате столько уверенности в собственных действиях. Пока же ясности не было никакой. Нужно поговорить с Димой, но как? И что ему сказать? Извини, у тебя слишком красные щеки? Или, может, мы не можем быть вместе, у тебя противный парфюм? Вопросительные знаки крючками тихонько царапали горло, но ответы никак не находились.
Алиса тем временем успешно доломала кукле пластиковую руку и теперь чесала ей свой лоб.
— Начешешь опять, мама ругаться будет. — Катя легонько стукнула ее по локтю.
— Не будет.
— Дай-ка сюда. — Под хныканье Алисы Катя вытащила у нее из рук куклу и стала приделывать отломанную часть.
Потом, чтобы хоть как-то отвлечься, Катя начала расспрашивать Алису:
— Мелочь, ну-ка скажи мне свой адрес.
— Десятый квартал, седьмой дом…
— Хорошо-хорошо, а теперь представь, что я незнакомый усатый дяденька. Маленькая девочка, скажи-ка мне, где ты живешь?
— Десятый квартал, седьмой дом…
— Но ведь я же незнакомый дяденька.
— Нет, ты Катя, — возразила Алиса. И добавила: — Сама так научила.
Катя немного развеселилась. Забавно, что Алиса понимала все буквально, а иногда не понимала ничего и могла просто говорить то, чему ее учили. Это было использовано уже несколько раз. От чтения Ахматовой Деду Морозу до розыгрышей, когда в толстом телефонном справочнике Катя находила фамилии посмешнее, и они вместе с одноклассниками звонили всем подряд, а Алиса говорила в трубку всякие глупости.
Катя вдруг задумалась. Так если Алиса повторяет за ней все — что ей стоит передать Диме, что между ними все закончено.
От неожиданности этой мысли Катя снова поднялась и стала расхаживать по комнате. А что? Хорошая идея. Позвонит Диме, даст трубку Алисе, и все. А если он решит, что это розыгрыш? Да какая уже разница, можно будет просто его избегать и не брать трубки, поймет уж как-нибудь. Главное, что Кате больше ничего не нужно будет делать.
— Алиса.
— Что? — Она больше не играла с куклой, а заинтересованно поглядывала на Катю.
— Выучишь парочку слов, я дам трубку, а ты передашь это мальчику. Идет?
— Плохие слова? Мама ругаться не будет?
— Не будет, но мы ей ничего и не скажем.
Алиса соглашаться не спешила, она вдруг заметила пятна каши на платье и пыталась стереть их пальчиком.
— За красное яблоко согласишься? И кассету «Покахонтас».
— Ладно. Только ты со мной ее посмотришь.
— Договорились.
Получив Алисино согласие, Катя почувствовала себя легко. Даже дышаться стало свободнее.
Нужные слова они быстро разучили. Катя пару раз ловила себя на мысли о том, что поступает уж слишком по-детски, но ничего не могла с собой поделать. Только бы не видеть Диму больше, только бы ничего ему не объяснять.
***
Ближе к вечеру Катя все еще оставалась беспокойной, но старалась отвлечься. Смотрела телевизор с мамой, все посматривала на часы. Звонить нужно было не слишком поздно, чтобы Дима не спал, но и не рано — чтобы не пришел к ней домой разбираться.
А пока мелькавшая в телевизоре картинка увлекала ее все сильнее. Кажется, начинался какой-то ужастик.
— При Алисе такое смотреть не будем. — Мама переключила на сериал. Вздохнув, Катя решила вернуться к себе.
Именно в этот момент в дверь позвонили.
— Кого это принесло? — Отчим нехотя пошел посмотреть в глазок.
У Кати появилось нехорошее предчувствие, она за секунду скрылась в своей комнате. Сначала просто стояла возле двери, потом решила осторожно выглянуть.
Входная дверь была уже открыта. По доносившемуся из коридора сладкому аромату Катя сразу поняла, кто это.
— Я к Кате, можно? — Да, это точно был Дима.
В руках он держал огромного плюшевого медведя с синим бантом и упаковку белого шоколада.
Катя взяла неловко протянутого ей медведя в руки, от него тоже пахло Димой.
— Нравится? Это тебе подарок. Ты утром какая-то грустная была. И шоколадка, тоже для настроения. — Он так и не запомнил, что белый Катя не любит.
— Спасибо, да. На тебя похож.
— Чем? — Дима сразу расслабился и плюхнулся на диван.
Катя хотела сказать «такими же огромными ушами», но передумала. Так и стояла у двери. Теперь она смотрела на него сверху вниз и чувствовала себя глупо, держа в руках подарки. Шоколад еще этот. Даже через упаковку Катя чувствовала, что он сильно подтаял, видно, Дима слишком крепко держал его в руке.
Ее план разобраться со всем при помощи Алисы рухнул. Спрятаться и сбежать не получилось. Видимо, придется все-таки решать все самой.
Катя помолчала немного, делая вид, что рассматривает медведя. Но тянуть дальше уже не было никакого смысла.
— Дим. Ты только не обижайся. — Начало уже так себе, конечно, он обидится.
— Что случилось? — Дима все еще не ожидал подвоха. Сидел себе на диване с довольным видом.
— Давай мы больше не будем общаться, ладно? — Катя ожидала в ответ чего угодно, даже грубости. Но Дима просто молчал, уставившись в потолок, даже не спросил почему.
Катя раньше не ощущала так медленно тянущееся время, даже на уроках в школе оно проходило быстрее. Настенные часы же как ни в чем не бывало отсчитывали секунды.
Дима вдруг просто расплакался. Так начинала обычно плакать Алиса — внезапно, но сразу же громко и в голос. Катя никогда не видела, как плачут мальчики, разве что давным-давно, еще в детском саду. А Дима был взрослым, высоким, твердым, прямым, почти что восклицательный знак. Катя не ожидала, что все будет происходить именно так, и теперь все никак не знала, куда ей деть медведя, себя, да и шоколад в упаковке расплавился вконец.
Булькающие рыдания Димы раздавались как будто откуда-то из живота, все бурлило и клокотало. Всхлип, стон, шмыганье носом — и снова по кругу. Катя же изо всех сил вжалась в стену, хотелось исчезнуть, хоть залезть и спрятаться шкаф. Потом подумала, что в шкаф она точно не влезет. Потом отругала себя за то, что думает про глупости, пока Дима плачет в ее комнате от разбитого сердца.
Маме с отчимом хватило такта не интересоваться, что происходит, но они явно все слышали. Катины щеки горели не то от стыда, не то от волнения. Она чувствовала себя бессердечной злодейкой.
И действительно ли это все длилось так долго? Или просто один и тот же момент повторялся по кругу, как будто кто-то постоянно перематывал одну и ту же сцену на видеокассете.
После этого, казалось, комната никогда не оправится. Ее стены впитали столько горечи, столько брызг соленых слез, что никакое солнце не высушит.
Наконец, Дима встал, небрежно вытер щеку и молча вышел. Просто ушел, пронесшись мимо Кати хмурой тенью. Она растерянно посадила медведя на диван и села прямо на пол. На душе вроде бы стало легко, все закончилось, но широко улыбающийся медведь молчаливо напоминал: «Ты, Катя, злодейка».
У дивана, в углу, валялась Алисина кукла. Только ее рука вновь отпала. Катя нахмурилась: вот и стоило ей тратить время на эту дурацкую куклу, чинить ее. Зачем вообще что-то чинить, если потом все равно все сломается.