* * *
Солнце оранжево-палевым маслом плеснуло в лицо,
И ты на поле подсолнухов на секунду замедлил шаг.
Споткнулся, шлепнулся в цветы, вытянул усталые ноги.
Замаячило, защекотало память:
Все это уже было где-то с кем-то.
Когда-то среди снопов сена в июльском Овере
И посреди просыпающейся весенней Лубянки.
Мир прорывался из разорванных пулей тел,
Пропитывалась красным ткань, плавились мышцы от боли.
Один сразу растворился, оставив тяжкое тело на дне комнаты.
Другому выпало скулить и курить; осознавать и ждать.
Откуда тебе знать все это?
В кармане куртки померещилась холодная сталь:
Мешается, оттягивает.
Хлопаешь по бокам — только полупустая пачка сигарет.
Иногда тебе кажется, что земля полнится памятью,
Хочет поделиться тайным знанием, но просачивается лишь печаль.
Она густым варевом заливает до краев,
Красит волосы сизым,
Курсивом выделяет опечатки, оплошности, нестыковки:
Твоя жизнь на них так богата.
Черной кляксой печаль ползет по коже,
Сочится из зрачков, разъедает уголки рта, и ты замечаешь:
Дом разваливается, жена поджимает губы с обидой,
Раньше по комнатам голосили дети —
Теперь уехали в город, не звонят.
Мир блекнет, ссыхается, и ты с ним.
Но здесь в поле — цветы смотрятся в небо,
Пчелы мохнатыми шариками жужжат над травой.
Ты гладишь морщинистой рукой подсолнух.
И откуда-то в голове и груди вспыхивают зарева незнакомых слов,
Как их сложить — непонятно,
Тебе и в школе-то не слишком удавалось.
Невысказанные предложения толкутся внутри, колют ребра.
Зарисовать бы все это цветенье, сберечь.
В немом вопросе всматриваешься во взлохмаченную облаками синеву:
— Каков чудак! Чего удумал…
Берешь брошенную сумку с инструментами.
Силуэт твоего экскаватора в тени деревьев кажется чудищем с клешнями.
Бредешь вдоль посадок, потерянный, мешковатый.
Печаль теснится в груди, она всегда там.
Чертополох цепляется к штанинам.
Ты отмахиваешься от себя, как от назойливой пчелы.