— Вы дозвонились до Грэйс Браун. К сожалению, в данный момент я не могу ответить на ваш звонок. Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала, и я вам обязательно перезвоню.
Кто-то решил, что сигнал автоответчика должен звучать как длинная нота “до” в верхнем регистре. Незнакомец на том конце вежливо интересуется, не продали ли ещё кресло-реклайнер. Он диктует свой номер телефона и настоятельно просит перезвонить, потому что кресло идеально подойдёт его бабушке.
Аида внимательно слушает незнакомца и злится на него. Его голос — слишком бодрый — нарушил тишину в квартире её свекрови.
— Решила побаловать себя, — говорила Грэйс, будто извиняясь за дорогую покупку.
Кресло-реклайнер, обитое тканью некрасивого ржавого цвета с цветочным узором, какой могла выбрать только старуха, регулировалось с помощью пульта. Можно было откинуть спинку назад, а из передней части кресла поднималась подставка для ног. А ещё кресло умело приподнимать сидящего так, что человеку не надо было напрягаться, чтобы подняться и твёрдо встать на обе ноги.
Аида смотрит на кресло, ухмыляется. Грэйс жила свою жизнь в этом кресле как в коконе: смотрела телевизор, попивая английский чай, ела сэндвичи с беконом и сыром, звонила подругам. Безобидно, на первый взгляд. Аида же знала, что телевизор орал на всю громкость, потому что Грэйс плохо слышала и ей было плевать на соседей, чай всегда должен был быть крепким, горячим и слишком сладким, а ингредиенты для сэндвича — только самыми свежими; подругам Грэйс, конечно же, жаловалась на сына, который подарил «паршивый» подарок на день рождения, а в открытке написал сухое «всего наилучшего» («подумать только, Линда, так и написал; небось эта женщина ему надиктовала!»).
Эта женщина.
Аида много раз пыталась понять, когда стала для Грэйс этой женщиной, какой негласный код нарушила, почему, чем старательней пыталась угодить свекрови, тем неприятней была для Грэйс. Хотя погодите. Грэйс никогда не говорила, что Аида ей неприятна. Наоборот, была обходительна и дружелюбна. Паранойя сводила Аиду с ума. Она представляла, как Грэйс выбиралась из своего кокона, заползала Аиде под кожу и делала маленькие, едва заметные укусы.
«Твоим коллегам тоже разрешали носить короткие юбки, Аида?» — Клац!
«Ты в Австралии, наверное, и не была ни разу. Вот и выпал шанс благодаря Нэйтану». — Клац!
«Невестка моей соседки такая молодец! Всё умеет». — Клац!
«Как думаешь, Аида, если бы тебе пришлось вернуться в Казахстан, чем бы ты там занималась?» — Клац!
Они не должны были встретиться — Грэйс и Аида. Белая женщина пенсионного возраста из среднего класса. Молодая азиатка из страны варвара Чингисхана (слова, обронённые Грэйс в телефонном разговоре с Нэйтаном).
Аида нервничала перед их с Грэйс первой встречей, не зная, что встреча будет тёплой, душевной. Грэйс расскажет о матери, которая потеряла ногу, когда рожала Грэйс (спустя время Аида будет малодушно думать, что Грэйс с рождения несёт в этот мир драму). Аида поведает о том, как ее родители доставали продукты по талонам в перестроечные времена; Грэйс ахнет, сказав, что её семья в послевоенные годы тоже жила по талонам. Эта высокая женщина в дорогих голубых брюках, белой рубашке, с необычным колье на шее, с аккуратно уложенной сединой будет охотно рассказывать о себе и искренне интересоваться у Аиды о работе, семье, хобби. Аида, захмелев от шампанского, откупоренного Нэйтаном в честь встречи, будет рассказывать о себе всё.
Но теперь, спустя восемь лет, Аида рассматривает вещи в шкафу Грэйс. Ей поручили подобрать наряд для Грэйс. В шкафу много платьев и костюмов, которых Аида никогда не видела на свекрови. Та любила бродить по магазинам и весьма редко обходилась без покупок. Вещи потом висели в шкафу нетронутыми, с бирками. Грэйс носила любимые вещи: фиолетовые брюки, белую рубашку, толстый оранжевый свитер. Вот они, висят в шкафу, ждут, когда Грэйс их снова наденет. Аида чувствует ком в горле, бежит в другую комнату, но не успевает — слёзы текут так, что их не остановить. Аида царапает руки и ноги: «Где же ты, Грэйс? Как посмела проникнуть под кожу? Ведь должно быть радостно, а не грустно. Это сводит с ума».
Стоя под душем, Аида рассматривает каждую клеточку кожи. Кожа гладкая, без бугорков.
«Пирог с патокой? Ты уверена? Ты становишься всё больше похожа на мою маму», — бросил небрежно Нэйтан во время ужина в ресторане, и Аида отодвинула тарелку с десертом. С каких пор она стала заказывать пирог с патокой, а не ирисовый пудинг? Аида запретила себе покупать букеты с пионами, потому что это любимые цветы свекрови. Аида стала обходить стороной обувной магазин «Кларкс». Она старается не рассматривать одежду в «Маркс энд Спэнсэр», не ест горячие тосты с мармеладом, не принимает ванну. В каждом действии, или новой привычке, или новом предпочтении Аида ищет след Грэйс. Их с Грэйс не должно ничего связывать, кроме Нэйтана.
«Так, как я, тебя больше никто не будет любить», — говорила Грэйс сыну. Иногда Аида думала: а что, если свекровь и впрямь любит Нэйтана больше, чем она? Что, если в этом любовном поединке Аида никогда не выиграет? Такой враг, как Грэйс, не сядет за стол переговоров и не выдвинет список претензий. Аида поняла, что этого никогда не случится, не потому что к ней как к невестке нет нареканий, а потому что Аида не сможет поменять то, кем являлась — азиаткой из страны варваров. О чём тут говорить? Такое можно только терпеть.
Нэйтан уверял Аиду, что Грэйс вовсе не ненавидит ее, ну, может, слегка ревнует. Он говорил «her heart is in the right place». Сердце там, где надо. Благие намерения. Добрый человек. Ещё одна идиома, чьё значение Аида так до конца и не поняла. Добрые люди не отправляют открыток на день рождения, не делают вид, что интересуются твоим мнением по поводу ситуации в мире, не зовут погостить у них и не рассказывают забавные случаи со времён работы в больнице. Добрые люди не притворяются, что им на вас не наплевать, чтобы потом разбить вам сердце.
Аида насторожилась, когда Грэйс попросила звонить ей почаще. Всё потому, что Нэйтан сообщил матери, что та скоро станет бабушкой, рассуждала Аида. Но просьба Грэйс прозвучала искренне, и Аиде так хотелось поверить в тот момент, что лёд тронулся, что свекровь хоть немного может её полюбить.
У Аиды не было молока, когда родился Алан. Неполноценная мать, думала она про себя, лишённая связи со своим ребёнком, не могущая чувствовать губ ребёнка у сосков. Грэйс ей сказала, что тоже не могла кормить грудью, что Нэйтан пил детскую смесь и ничего, вырос здоровым парнем. Нэйтан вырос достойным человеком. Грэйс — эта высокомерная женщина, полная невысказанной агрессии, за полвека замужества так и не познавшая настоящей любви, — воспитала доброго и чуткого человека. «Так, как я, тебя больше никто не будет любить». Аида обнимала крохотное тельце Алана, вдыхала аромат его волос. В её грудной клетке как будто проснулась новая чакра — источник какой-то обжигающей энергии, незнакомой Аиде прежде, от которой одновременно росли тревога и нежность и которая могла бы свести с ума, если её не обуздать. Аида поняла Грэйс. Такой любовью действительно нельзя больше никого любить.
Грэйс обожала Алана. Сидя в своём кресле-реклайнере, брала его на руки, пела детские песенки или читала ему книжки. На первый день рождения Алана Грэйс испекла бисквитный торт. Её стряпня, которой она так гордилась, становилась всё хуже и хуже, но она продолжала готовить. На второй день рождения Алана Грэйс пообещала испечь торт в форме поезда. Аида с ужасом представила, как будет отмывать кухню после кулинарных подвигов Грэйс, как это часто бывало; как ей придётся тысячу раз благодарить свекровь за все усилия, чтобы не впасть в немилость; как Грэйс, нервничая из-за каждой ерунды, испортит праздник всем. В тот вечер Аида уговорила Нэйтана попрощаться с Грэйс пораньше и уехать домой, в покой. Грэйс очень долго махала им на прощание из окна своей квартиры…
Кто-то решил, что сигнал остановившегося сердца на приборах должен звучать как длинная нота “до” в верхнем регистре. Грэйс в тот день исполнялось восемьдесят четыре. Эта статная высокая женщина, всю жизнь следившая за своим весом, сморщилась, как яблоко, закатившееся в дальний угол и всеми позабытое. Не было у Аиды никакой радости, была только грусть от того, что ушёл человек, который любил её сына и мужа.
— Вы дозвонились до Грэйс Браун. К сожалению, в данный момент я не могу ответить на ваш звонок. Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала, и я вам обязательно перезвоню.
Кто-то снова звонит, чтобы узнать про кресло-реклайнер.
Оно по-прежнему стоит — пустое — перед телевизором.
Аида глубоко вздыхает, вытирает слёзы и берёт трубку.
— Простите, но кресло не продаётся.