Трофей

---

Они собрались в давно облюбованном ими ресторане: повидаться, вспомнить гору — знаковую гору, восхождение на которую они совершили ровно год назад. Собрались раньше оговоренного времени, расположились традиционно за столиком у огромного окна, заказали обязательный холодный Сансер и погрузились в неторопливую беседу, в основном обсуждая четвертого, которого ожидали. Четвёртого ожидали и обсуждали всегда. Вокруг него постоянно что-то происходило. В последнем восхождении он не на шутку заболел. Но, задыхаясь, кашляя и чертыхаясь, дотащился до вершины. 

— Как вы съездили, Кирилл? 

— Хорошо съездили. Вовремя. Сейчас всё перекроют из-за этой непонятной заразы, когда ещё получится? Вы зря не поехали. — Кирилл давал понять, что не хочет вдаваться в подробности до приезда четвёртого. — Африка. Ты всё знаешь, Олег. Там всегда…

— Я не об Африке. О Намибии, конечно, мы имеем представление. Он помирился? — перебил его Олег.

— Мне кажется, вряд ли.

— В смысле, тебе кажется?

— Нет. Не помирился. Я думаю, стало только хуже. Ты же их знаешь. — Кирилл взял запотевший бокал, покрутил около носа и поставил на место. — Татьяна сразу по приезде укатила в Сочи. А что там у них сейчас, ты уж, Олег, у него сам поинтересуйся.

— Там что-то произошло? — не унимался Олег. Он поправил очки в толстой терракотовой оправе, подпёр кулаком лицо и выжидающе улыбнулся. — Колись, Кирюша. Не томи. Нам надо знать, чтобы ненароком не ранить друга. Так ведь? — Олег развернулся к рядом сидящему третьему собеседнику.

— Конечно, Кирилл, расскажи, как съездили? Как охота? — Третий взял бокал, откинулся в кресле и посмотрел на часы. — У нас есть время. Он приедет, как обычно, минута в минуту. Он же у нас никогда не опаздывает.

Третий сделал глоток, поставил бокал на стол, протёр салфеткой влажный круг.

— Может, уже что-нибудь закажем? — продолжил третий. — А про их отношения… Мне не сильно интересно. Она давно из него кровь пьёт. У нормальных людей дети уже в школу пошли, а она со своей карьерой… Надо ему завязывать. Понятно, что у меня никто советов не спрашивает. — Третий пригладил рыжую стриженную под «утиный хвост» бороду. 

— Да, всё было нормально. Лодж очень хороший, комфортный. Место на берегу. Красиво. Поохотились, если честно, так себе. Он всю охоту крокодила ждал. Зачем с собой Татьяну брал? 

— Говорил, чтобы гармонию найти в отношениях. Африка. Он и она. Романтика. Чего уж тут не понять, — съязвил Олег. 

— Не знаю, чего он хотел, но искал крокодила. Все дни на реке пропадал. Так и не дождался. Я… Да, я всё по телефону рассказывал. Чего ещё? — Кирилл открыл меню.

— Темнишь. Рассказывай, не стесняйся. Рассказчик, как известно, ты превосходный. Не томи.

— Вот… только не надо, Олег. — Кирилл сдавался. — Заканчивался последний день охоты, — начал он нехотя. — Уже возвращались в лагерь. Завтра улетать. Он без трофеев. Настроение, Коля — сам понимаешь.

Третий кивнул.

— Ехать до лагеря оставалось с полчаса. Татьяна постоянно его подкалывала с этим крокодилом. Зачем?

— Т-ты продолжай, не отвлекайся. — Николай от волнения начинал чуть заикаться.

— Не перебивай. Вдруг машина дернулась, заскрежетала так и остановилась. Из кабины высунулся наш пиэйч Том и шипит ему:

«Zebras are in front. There is а great trophy male. Are you ready to shoot? »

А этот бурчит мне: «Чего ему надо?» Будто сам не понимает. И Татьяна тоже начала исполнять: «Зебру вам нашли, трофейную, господин охотник. Стрелять будете?» Ну, мы поднялись и посмотрели. Справа метрах в шестидесяти дорогу пересекала группа зебр. Семь взрослых и двое жеребят. Среди них был крупный старый самец. Статный такой, осанистый, очень крупный. Я таких раньше не видел. Зебры тоже остановились, наблюдая за автомобилем. Только жеребята гоняют друг друга, пытаясь укусить. Старшие смотрят, что автомобиль не двигается и не представляет опасности, и побрели в сторону от дороги. А самец продолжает наблюдать. Стоит, развернувшись к нам всем своим полосатым телом. Идеальная мишень.

Ну, наш взглянул в прицел. Видит: и правда, огромный самец. Просто красавец. Задрал голову, блеснул черным ирокезом гривы, пытаясь уловить чужие запахи. Красивый. Но ветер был не за него. — Кирилл сделал паузу. — Тут Татьяна продолжает: «Что ты смотришь? Или поедем домой без трофеев?» — Кирилл осушил бокал и оглядел товарищей.

— Про чёрный ирокез — ты хорошо, — мурлыкнул Олег.

— Наш друг сначала не обращал на неё внимание, — продолжил Кирилл. — Говорит как будто сам себе: «Даже не знаю. Красивый. Стоит как мишень. Подставился, дурачок. Это не охота. Даже не знаю». А Татьяна не останавливается: «Ты уж решай быстрей. Стреляй или поехали». И дёргает его за рукав. Наш стоит, не отводя глаз от животного, держит ружьё на изготовке. И Том тут влазит: «That’s a pretty nice trophy. It’s rare». — прошипел Кирилл. — А Татьяну несёт, как будто кто-то бешеный её укусил: «Вот и Том говорит тебе, очень редкий экземпляр, стреляй. Мы что, домой без трофея поедем?» Зачем ей этот трофей понадобился? Наш вроде про себя всё решил, снял ружье с предохранителя, прицелился. Самец стоит, даже отвернулся, наблюдая за жеребятами. А те продолжают дурачиться, задирая уже взрослых самок. Охотник наш стоит, бурчит что-то типа: «Нет. Не сегодня. Не так». И опустил ружьё.

— Ты давай быстрей, писатель. Без лишних деталей. Он сейчас приедет. — Николай показал на часы. — Дальше что?

— Что что? Выстрелил. Достала Таня его. Вы знаете, как он стреляет. Без шансов. Дальше вообще жесть.

— Ты не тяни, Кирилл. У тебя правда минут десять осталось. Он же никогда не опаздывает, а сам расскажет лет через пять, — торопил Олег.

— Не могу я. Давайте лучше закажем. Есть охота. По моим часам минут пять осталось. Даже меньше, если быть точным. — Кирилл установил секундомер на телефоне. — Мажем, что сегодня минуты на две опоздает? Снимайте часы. 

Четвёртый подъехал, как обычно, минута в минуту. Вышел из машины и уверенной походкой направился к ресторану.

— По нему можно часы сверять. Хоть бы раз опоздал или приехал раньше. — Кирилл ткнул пальцем в телефон, на котором размеренно мелькали секунды. 

— Хотя… может и не успеть, — засомневался Николай.

Все трое взяли часы, привстали и выставили их к стеклу огромного окна, гогоча и размахивая руками. Четвёртый их увидел, он шёл, сдержанно улыбаясь. Он уже выучил их шутки и знал, что придёт вовремя.

Вдруг он остановился и развернулся к парковке у ресторана. Замер. Послышался глухой звук удара и скрежет. Четвертый стоял минуты две, затем резко развернулся и быстро зашагал к ресторану. 

— Опоздал, — озадаченно промычал Кирилл. — Парни, он опоздал!

Четвёртый подошёл вместе с официантом, взял со стола барную карту. 

— Вот этого два по сто пятьдесят. — Четвёртый ткнул пальцем в карту. — Только будьте так добры, побыстрее. Привет. Чего грустим?

Поздоровавшись, четвёртый присел за стол.

— Ты чего такой напряженный… бледный? 

— Конец недели, Кирилл. Наверное, устал. Навалилось как-то всё. Ты уж, конечно, рассказал про охоту? Олег достанет. Не захочешь — расскажешь. Съездили… Ни к чёрту, в общем, съездили. Ни трофеев, ни настроения. Вы, парни, правильно сделали, что не поехали. Так что давайте лучше про горы.

Официант принес два толстых стакана с янтарной жидкостью, установил их перед четвёртым на потёртые картонные подставки. 

— Там в горах тоже не всё слава богу было, еле дотащился. Но зато какое удовольствие на вершине! За вас, парни. — Четвёртый осушил стакан, тяжело выдохнул и широко улыбнулся, осматривая приятелей. — Сейчас всё нормализуется. Ну, или почти всё. — Он перевёл взгляд в огромное окно.

На парковке перед рестораном собирались зеваки. Подъехала полицейская машина, окрашивая надвигающиеся сумерки в сине-красные цвета. Через окно из-за толчеи трудно было разобрать, что случилось. Полицейские вышли из машины, размеренной вальяжной походкой двинулись к парковке и растворились в толпе.

— Что там происходит? Гаишники приехали, — кивнул на окно Кирилл.

— Быстро они. Вы меня подождите, я скоро. Эти, похоже, тоже с аулов понаехали. Сейчас нарешают. И чего, сука, им дома не живётся? — Четвертый встал из-за стола и направился к выходу. 

Николай вскочил за ним. Четвёртый резко развернулся.

— Нет. Не надо. Я сам. Всё нормально, — жёстко остановил он.

Четвёртый ушёл. Его товарищи наблюдали, как, ёжась от серого колючего апрельского вечера в тонком бордовом джемпере, он быстро шагал к парковке.

— Кто-нибудь понимает, что происходит?

— Олег, он придёт и расскажет. Чего гадать. Давайте уже закажем. Есть хочется. — Николай попытался отвлечься, изучая меню.

— Чего ты там хочешь найти, Коля? Наизусть давно всё выучил. Закажем, как обычно. Официант всё знает. Чего там с зеброй случилось, Кирилл? — Олег поднял руку, приглашая официанта.

— Да после той зебры он сам не свой. Том перед отъездом сказал, что наш охотник «застрелился». Стрелял в зебру — попал в себя. Говорит, что так бывает. После такого некоторые вообще с охотой завязывают. Он, похоже, и с Татьяной завязал. Всё одно к одному. — Кирилл помолчал, будто что-то обдумывал и продолжил: — Мы тогда подъехали ближе к самцу этому, смотрим — из зарослей выходит взрослая зебра. Подошла к самцу, обнюхала его морду, уткнулась в него головой и начала толкать его в шею, в живот, как будто разбудить хочет. За самкой вышли жеребята. Дрожат от любопытства и страха, начали приближаться к самцу. Зебра задрала башку кверху, тихо прохрипела, снова уткнулась в самца и начала толкать его с каким-то остервенением. Хрип превратился в крик. Зебра расталкивала труп и истошно на него кричала. Замолчав, она повернулась к машине и внимательно посмотрела на нас. Мне до сих пор не по себе. Зебра двигалась к пикапу и снова заголосила. Она орала на нас, пока не обессилила. Гаркнула в последний раз и устало побрела, уводя с собой молодняк. Я вспоминаю… А каково Татьяне было? Ревела всю дорогу.

— Сама всё устроила. У него от неё одни проблемы. Хотя меня, конечно… — Николай не договорил.

— Том хотел нас отвезти в лагерь, потом вернуться и забрать трофей. Но наш охотник заставил Тома сразу погрузить самца к нам кузов, чтоб не возвращаться. — Кирилл тяжело вздохнул. — Время типа экономил. Так мы и ехали до лагеря. Самец лежал у нас в ногах, запрокинув голову, закатил глаза. — Кирилл вздохнул. — Глаза чёрные такие. Открыты. Блестят. Смотрят. Один куда-то в небо, второй на Таню эту бедовую…

Четвёртый вернулся уже со стаканом виски. Его бил озноб. Он осушил стакан. На лбу выступили маленькие капли.

— Эти джигиты мне машину разбили. Весь зад в хлам, — не дожидаясь вопросов, начал четвёртый. — На парковке. В стоящий автомобиль. Что в их тупых головах? Как земля их носит? Всех домой… на ишаков. Давайте больше об этом не будем сегодня. Я прошу. Я очень, очень рад вас видеть. Сейчас особенно. — Четвёртый поднял стакан. — Хрен с ней, с этой машиной. Водитель разберётся. За вас. — Четвёртый оглядел товарищей блестящими шальными глазами и отпил полстакана.

— Ты уже почти пол-литра убрал, — заметил Кирилл.

— Не считай. Чёрная полоса. Ничего не клеится. Слава богу, хоть на работе норм. Хотя чего зарекаться. — Четвёртый допил остатки. Откинулся в кресло. Разомлел. — Ты был прав, Олег. Зря я её взял. Вы, наверно, из-за этого и не поехали? Можешь не отвечать. Ничего не получилось. Африка не помогла. Теперь уж, наверное, ничего не поможет. Разные мы. Скверная история эта — расставания. Пойду ещё виски закажу. 

— Да сиди ты уже. — Николай поднял руку, подзывая официанта. — Завтра у меня на даче соберёмся. Отмокать будешь. Вид у тебя неважнецкий.

— Нееет. Завтра я дома. Столько всего… Мне надо многое… Подумать надо. Вы, конечно, извините. Я сам. Завтра я уже сам, — медленно тянул четвёртый, будто засыпая.

— Сам так сам. Давайте всё-таки поедим. Кому-то давно пора закусывать.

Четвёртый это я. Да, это мне разбили машину. И это я набрался с моими добрыми друзьями. С тех пор уже четыре дня, как я нахожусь в этом странном состоянии. Похмелье как будто не проходит. Апатия ко всему. Объяснить её себе я даже не пытаюсь… Сутками сижу дома. Простыл. Болею. А может, и не просто простыл? Меня сейчас расстраивает только то, что мог парней заразить. Но пока все вроде здоровы. А мне нехорошо. Даже разговаривать ни с кем не хочется. Нет ни сил, ни желания. На звонки друзей отвечаю через раз. Да они и звонят редко. Чего зря беспокоить? Болею. Пару раз звонила Татьяна. Не отвечаю. В таком состоянии не могу. Выздоровею — поговорим. А сейчас нет никакого желания. Да и вообще никаких желаний нет. Ни есть, ни пить, ни читать. Ни слышать никого не хочется, ни говорить. К слову — говорить сегодня стало вообще сложно. Сиплю, как старый порванный баян. Закашливаюсь, задыхаюсь. Утром с горем пополам пообщался с родителями.

Два дня назад, в выходные, врача вызывал. Сказала, почти на сто процентов ковид, взяла пробу на анализ. Говорят, при этой заразе обоняние пропадает. Моё пока при мне. Значит, есть надежда, что просто простыл. 

Я лечусь, исправно пью все назначенные пилюли. А мне все хуже и хуже, как тому простреленному оленю из анекдота. Сегодня с утра ничего не ел. Аппетита нет. Да и продуктов. В холодильнике шаром покати. Одно желание — уснуть и проснуться здоровым. Но засыпаю с трудом, да и сны снятся ужасные. Полосатые. Похоже, и правда я «застрелился», как сказал Том. Сюжет помню отрывками, но сны точно жуткие. Голова зебры во весь экран. Что-то спрашивает. Я не понимаю, чего ей надо, что ответить. Она не унимается, кричит. Просыпаюсь от того, что задыхаюсь. Захожусь кашлем. Всего себя выворачиваю. Больно. В горло как будто стекла насыпали. 

Звонит телефон. Медленно встаю, иду к столу. Штормит, голова не на месте. 

— Д-х-ха, — выдуваю в трубку. 

— Зыдыравствуйтэ, эта дасытавка.

Точно, я и забыл, что заказывал. Голос в трубке напоминает о разбитой машине. Никуда от этих джигитов не спрятаться. Надо узнать у водителя, что с ремонтом ауди. Совсем новая была. Жалко… Вот, суки!

— Ссскххажи, что в сссороковую, — выдыхаю я скороговоркой и тону в сиплом кашле. Отключаю телефон. Не могу и не хочу больше говорить. Больно, да и противно с ними общаться. Смотрю в окно. Уже стемнело. Ловлю себя на мысли, что, кроме потолка, ничего сегодня не видел. 

Не дожидаясь звонка в дверь, надеваю маску и шаркаю в прихожую. Состояние экзотическое. Меня подводит равновесие, внутри все ноет. Как с глубокого похмелья. Опираюсь о стенку, приоткрываю дверь. Жду.

Слышу скрип и скрежет лифта.

— Зыдыравствуйтэ. Заказ тэбэ.

Морщусь от растерзанного русского языка, приоткрываю шире дверь, пытаюсь забрать пакет с продуктами. Доставщик стоит напротив, не шевелится. Уставился на меня из-за маски своими «казбечьими» черными глазами. В них смятение и что-то вроде страха. 

— Кх-кхэ. Ппххакет давай. — Протягиваю руку за пакетом и перехожу на свист.

— Дыруг. Ты балной? Тэбэ в балницу надо.

— Сам тхы… Пхакет-кхэ дхавай и вали нахррр. — Захожусь в таком кашле, что приседаю от боли. Вырываю пакет, захлопываю дверь.

Шуршу в гостиную. Останавливаюсь у зеркала. Стою, смотрю. Зрелище, если честно, неприглядное, а для меня унизительное. На голове слипшееся мокрое седое мочало, лоб блестит капельками и ручейками, бледное лицо со странным румянцем и провалившиеся серо-синие глаза с неживым стеклянным блеском. Неудивительно, что меня уже боятся. Мне самому на себя смотреть страшно. 

Ставлю пакет на стол. Разбирать продукты буду потом. Да, и есть не хочется. Силы закончились. Надо прилечь.

Ложусь на свой любимый диван. Он встречает сочувственным вздохом, обнимает приятной прохладой кожи. Но и лежать не могу. Больно и задыхаюсь. Обкладываюсь подушками, устраиваюсь полулежа. Всё. Сил больше нет. Даже глаза открывать тяжело. 

Звонит телефон. Брать не буду. Звонит долго. Мелодия, как сверло, вкручивается в виски. 

— Тхха, — с трудом выдыхаю.

— Дыруг, ты живой? Ты нэ умырай, бырат. Дывай…

Я выключаю телефон. На ругань меня уже не хватит. А на что меня вообще сейчас хватит? Уснуть. Утром должно полегчать. Присаживаюсь, заглатываю горсть протокольных пилюль. Запиваю, зубы стучат по стакану. Сильно морозит. Кашель рвет горло и грудь. Завтра не полегчает — парням позвоню. Пусть в больницу везут. Прямо как у Визбора: 

«Если я заболею,

К врачам обращаться не стану, 

Обращусь я к друзьям —

Не сочтите, что это в бреду…»

Всё-таки надеюсь, что завтра будет лучше.

Снова звонок. 

— Дыруг. Скорая нада. Совсэм пылахой. Моя брат врач был. Я понымаю…

Отключаю телефон, выключаю звук. С меня хватит. Засыпаю почти сидя, завалившись набок.

Периодически просыпаюсь от кашля и снова проваливаюсь. Сквозь сон как будто слышу звонок, стук в дверь, голос соседа. Или снится это? Затем тишина. Сон. Во сне мирно пасутся зебры. Одна смотрит на меня. Что-то гремит. Крики.

Просыпаюсь. Совсем трудно дышать, саднит горло. В дверь звонят. И правда, вроде крики, голос соседа. Или галлюцинации? Да нет. Стучат, звонят. Пытаюсь встать. Получается плохо. Интересно, который час? Еще раз пытаюсь подняться, еле стою на ногах. В сознание пробирается едкий страх — страх за свою жизнь. За ним придет паника. Это я понимаю. Двигаюсь к стене.

В дверь непрерывно звонят. Точно, голос соседа. Медленно по стенке двигаюсь к двери. Надо не упасть.

Вот и всё. Дошёл. Открываю, ядовитый фиолетово-белый свет бьёт в глаза, ослепляет. Вижу басурмана-доставщика, соседа, каких-то людей в белом. Шумят, что-то спрашивают. Не хватает только телекамер. Шучу — значит, не всё так плохо. Чувствую, будто меня отключают от питания, сползаю по стене. Лица, белые одежды плывут, исчезают в темноте.

Уютный двор в центре Москвы. Белыми гирляндами висят цветы на каштанах. Тишина, только слышно робкое пение вдруг прилетевших птиц. Из двора виден пустой Новый Арбат. Совсем редко проезжают автомобили. Во дворе на деревянной в чугунном каркасе лавочке сидят двое. Третий стоит рядом, смотрит на тёплое майское солнце. Уже очень долго тепло, и каштаны в самом цвету. Эти трое ждут четвёртого. Четвёртого они ожидают и обсуждают очень часто, с ним всегда что-то происходит.

— Интересно живёт, — жмурясь на солнце, говорит первый.

— Да уж, Кирилл. Он не скучает. Помнишь, как на гору за нами тащился… на зубах. А с Татьяной… Крутит свой кубик Рубика. То складывается, то не складывается.

— Как думаешь, Олег, он один приедет?

— Кто его знает? Скорее, нет, — задумчиво произнёс второй. — А ты что думаешь, Коля?

— Я думаю, лучше бы один. Хотя моего совета никто, конечно, не спрашивает.

— Мажем? — гоготнул, перебивая третьего, Кирилл.

Открылся шлагбаум, во двор въехала сверкающая на уже по-летнему горящем, ослепительно белом солнце чёрная ауди. Из машины вышел водитель, открыл заднюю дверь и помог выбраться высокому, похожему на пожилого, очень худому пассажиру. Пассажир, одетый в черный с белой полосой по диагонали, не по размеру висящий, хэбэшный спортивный костюм, тяжело опираясь на увесистую трость, двинулся навстречу троим.

— Привет. — Четвертый протянул иссохшую руку. Он улыбнулся не совсем знакомой улыбкой. Вместо привычных ямочек на щеках — острые скулы, бледная кожа. 

— Да, ты прямо — красавец! Стройный какой. — Кирилл попытался его приобнять.

— Не сломай. — Четвёртый чуть отстранился. — Я ещё не совсем ожил. Без палки этой не передвигаюсь. Да и без сопровождения не могу. — Четвёртый указал на машину, где водитель и Татьяна разбирали больничные вещи. — Не могу… Мало что могу пока. Приземлили. Даже на прогулки пока не хватает. 

— Ты присядь. Тяжело? — Николай попытался придержать выздоровевшего за руку. 

— Да нет. Сейчас уже хорошо. Всё закончилось. Всё закончилось. — Четвёртый говорил непривычно медленно, с паузами, подвешивая фразы. — В горах тяжелее было. Да, там было непросто. — Четвёртый задумался, будто что-то вспоминая. — Только там всё быстрей закончилось. Намного быстрей. И вы рядом… Я сейчас ехал… Москва другая. Пусто. 

— Да, непривычно… Ты парня этого с доставки нашёл? — Олег помог товарищу опуститься на лавку.

— Нет. Таня ищет. Хороший парень. Упёртый. Странно всё получилось. Неудобно. История на весь дом. Надо найти. Если бы не он… Обязательно надо. — Четвёртый продолжал медленно нарезать фразы.

— Привет, ребята. — Подошла Татьяна, настороженно улыбнулась, встала рядом и обняла четвёртого.

Наступила тишина.

— Машина как новая, — неуклюже прервал паузу Кирилл.

— Да-к, это когда было, Кира. Совсем в другой жизни. Сейчас… как-то всё уже наладили. — Четвёртый посмотрел в залитое синевой небо. — Распирает, парни, как тогда, на вершине…

---

Рецензия писателя Романа Сенчина:

«Рассказ крепкий, многослойный. Может быть, несколько бледноват финал — болезнь должна бы как-то изменить героя, мы же видим его просто уставшим после болезни, умиротворенным, что ли. Неясна роль Татьяны в рассказе. Но, может быть, я чего-то не понял… 

Пара замечаний по мелочам. Цитирую. «Ну, наш взглянул в прицел. Видит: и правда, огромный самец. Просто красавец. Задрал голову, блеснул черным ирокезом гривы, пытаясь уловить чужие запахи. Красивый». Откуда Кирилл знает, что увидел его друг в прицел? «Четвёртый это я. Да, это мне разбили машину. И это я набрался с моими добрыми друзьями. С тех пор уже четыре дня, как я нахожусь в этом странном состоянии». Цифра «четыре» какая-то сакральная? Зачем ее повторять? Можно ведь было написать, например, «уже пятый день». 

Сам же рассказ сюжетно крепкий и хорошо написанный.»

Рецензия критика Валерии Пустовой:

«Мне очень понравился рассказ. И я радостно удивлена тому, как органично сплелись в единое повествование, в общем-то, не пересекающиеся линии: дружба, охота, любовная интрига, слом стереотипа. Мало того, что это линии из разных пространств и с разными героями, так они еще и исполнены не в едином ключе. Есть даже резкий переход повествования от третьего лица к первому и обратно. Но все это вполне убедительно срослось. Удалось выстроить внутри текста иерархию этих линий: друзья выступили как рамочный сюжет, охота как предыстория о герое и его любви, болезнь как спусковой крючок, курьер — растянутая кульминация, и, наконец, развязка в новой рамочной сборке всех героев рассказа, в том числе и курьера, который в этой финальной сцене упоминается и незримо присутствует. 

Мне также очень понравились диалоги. Ресторанные реплики живые, динамичные, расплетающие гул застолья на отдельные голоса. Понравился и обмен репликами с курьером, и финальный диалог, который дополняет, расширяет контекст рассказа: показывает движение времени через то, как изменилась Москва в глазах героя, а его машина и отношения — в глазах друзей. 

Финал получился даже немного философский, с такой нотой принятия всего, что произошло. Начало было полно напряжения — а финал умиротворяет. Он показывает, что время все лечит и расставляет по своим местам — неожиданно для человека. Очень органично удалось показать поведение героя после аварии. Он действительно тут выглядит ярко, стойко: не каждый человек мог бы пировать с друзьями в такой момент. Очень удачный ход, что аварию не видно, что она не описана, а ясна нам только по звукам и реакции героя. Есть эпизоды, которые стоит показывать вот так, отраженно. Потому что дело тут не в аварии как таковой — а в том, как на нее реагирует герой. То есть сцена нужна для его проявления. 

Интересно в композиции рассказа и то, как нанизываются конфликтные эпизоды, накаляя напряжение. Мы знаем, что у героя конфликт с Татьяной, нам рассказывают эпизод с охотой, очень напряженный, трагический, потом эта авария и, наконец, болезнь. Каждая из этих линий усиливает недовольство героя собой или обстоятельствами, он словно никак не может сойти со своего болезненного пути к вершине, он идет, преодолевая, на пределе сил — и душевных и, позднее, физических. И поэтому так потрясает перелом хода истории: герою приходится полностью довериться, расслабиться, отболеть свое, принять и Татьяну, и чужого человека, который ему помог, а значит, принять и себя, несмотря на внутренний конфликт и недовольство. 

К рассказу у меня остались мелкие замечания. «…блеснул черным ирокезом гривы». Характернее для устного рассказа было бы: «блеснул гривой, как черным ирокезом». «…в тонком бордовом джемпере». Лучше упоминание цвета убрать. В принципе важно настроить себя на то, чтобы убирать лишние подробности, то есть такие, которые не помогают сцене, сюжету, раскрытию героя. Сейчас, к примеру, цвет вообще не важен, важно только, что герой одет легко. «На голове слипшееся мокрое седое мочало, лоб блестит капельками и ручейками, бледное лицо со странным румянцем» — вот тут повтор, предлагаю убрать «бледное лицо со странным румянцем». »