Александра Степанова — писательница, литературный редактор и постоянный мастер Creative Writing School. Недавно в издательстве «МИФ» вышла ее новая книга «Колдун с Неглинки». Об этом тексте, магическом реализме, жанре янг-эдалт, а также о таинственном доме с привидениями мы и поговорили с Александрой Степановой.
Как вы начали писать? Расскажите про свои первые писательские опыты.
— Более-менее осознанно работать с текстом и понимать, чего я от него хочу, я начала, кажется, классе в седьмом, и это была публицистика. В Нижнем Новгороде выходила газета для подростков «Пока молодой» — ее бесплатно распространяли в школах, и редакция объявила набор в «Школу юного журналиста». Происходило все это в «Нижполиграфе» — собиралась небольшая группа, и сотрудница издательства дважды в неделю посвящала нас в тонкости журналистики: что такое чердак, подвал, окно и стояк (да, газетная полоса — немного дом), как структурируется материал, как выбрать подходящий заголовок и прочие тонкости сторителлинга. Нам давали небольшие задания — например, посетить в качестве СМИ концерт местной группы и написать о нем очерк, после чего наши материалы действительно публиковали в «Пока молодой», и я помню, как ходила везде с этой газетой, хвасталась. Это было первое серьезное «прикосновение к делу», погружение во что-то, что казалось очень взрослым и настоящим. Конечно, ни в какой другой профессии, кроме журналистики, я себя не мыслила и была уверена, что собранное портфолио мне еще пригодится. Но вышло иначе.
Моя история не уникальна: в силу разных причин журналистика не угодила семье, и я поступила на факультет психологии, однако тексты остались со мной, только теперь уже в виде рассказов. Заниматься ими более углубленно идеи не было. В 2015-м я практически на спор сама с собой написала первую большую историю — это была «Пятая Бездна» — и отправила ее на конкурс «Новая детская книга» от РОСМЭН. «Бездна» неожиданно попала в шорт-лист, и хотя она не была опубликована, я восприняла это как некий сигнал, что в целом путь может быть еще и таким, и почему бы не попробовать туда пойти. И уже со следующей рукописи, «Двоедушник», началась моя писательская история, которая привела меня туда, где я нахожусь сейчас — в точку, где именно тексты и стали основным делом жизни.
Помогает ли профессия психолога при создании текстов?
— Профессия точно помогает со всем тем, что эти тексты окружает: с различного рода коммуникациями, планированием, самим рабочим процессом и его результатом, который часто отличается от ожидаемого. Писательство — вообще эмоционально нагруженное занятие, еще сложнее становится тогда, когда делаешь на него ставку как на главный источник дохода — тут на работу с текстом нахлобучивается много разнообразных «надстроек» в виде тревожности, нестабильного заработка и синдрома упущенной выгоды, более известного как ФОМО. В том, что я до сих пор этим занимаюсь, доля заслуги психологического образования точно есть.
Что же касается проработки сюжета и героев, то сознательного внедрения специальных знаний тут нет, но и совершенно от них откреститься невозможно: и психология, и писательство предполагают искренний интерес к людям, желание понять их в разных ситуациях и объяснить это понимание.
Часть ваших книг написана под псевдонимом. Зачем, на ваш взгляд, писатели нередко выбирают себе второе имя?
— В моем случае псевдоним «Рута Шейл» не был осознанным выбором: его, именно такой, условно-англоязычный, потребовало издательство, и я, совсем начинающий на тот момент автор, посчитала, что просто издать книгу мне сейчас важнее, чем издать ее под своим именем — и, кстати, кошмарно тяготилась этим псевдонимом в дальнейшем, никак он ко мне не «прилипал». Но за то время, что он был, успела почувствовать один интересный эффект: псевдоним — это еще одна субличность, исключительно писательская. Рута Шейл не была тождественна мне, и ее биография не была моей биографией. Это оказался своеобразный костюм, который я надевала для книжных презентаций и социальных сетей. Соответственно, весь возможный негатив тоже доставался Руте, и она славно мне послужила, но я была настолько рада от нее избавиться, что устроила ей символические «похороны» после того, как перестала сотрудничать с тем издательством. Так что мотивировки псевдонимов могут быть самыми разными, однако в этой задаче — создании нового образа себя — думаю, они все-таки и пересекаются.
Писательство, как и психология, предполагает искренний интерес к людям, желание понять их в разных ситуациях и объяснить это понимание.
Вы работаете в основном в жанре янг-эдалт. Почему именно этот жанр?
— Мне кажется, это какая-то история про недопрожитый опыт и недоотвеченные вопросы. Янг-эдалт — книги о молодых и для молодых, основные темы здесь — это сепарация и взросление, поиск референтной группы или создание такой группы вокруг себя. Стремление оказаться в безопасной среде с людьми, которые разделяют схожие ценности. Я довольно рано переехала в другой город и стала жить отдельно, но как человек, выросший в дисфункциональной семье, осталась эмоционально привязанной к травматике детства, и вопросов у меня до сих пор хоть отбавляй. С помощью каждого из моих молодых героев я возвращаюсь туда, где мне было сложно и я не справилась, а они, наделенные моим же нынешним опытом, оказываются мудрее и сильнее меня. Пока мне интересно и важно в них вглядываться, но допускаю, что однажды все изменится, и тогда это будут какие-то совсем другие книги и для других людей.
За последние несколько лет в жанре янг-эдалт произошел заметный взлет: о нем заговорили как об отдельном крупном направлении, появились курсы именно по этому жанру, огромные разделы книг в магазинах. Почему истории о молодых взрослых вызывают такой интерес у читателя?
— У литературы янг-эдалт, как и в детском сегменте, есть очень четко очерченная целевая аудитория: читатели от 16 до 35 лет. Янг-эдалт — «молодые взрослые» — это и есть ни что иное, как возраст, в котором человек выстраивает свою идентичность, сталкивается с взаимодействием с социальными институтами и осмысливает правильность решений, которые раньше принимали за него взрослые. Отсюда возникают популярные сюжеты таких книг: часто это противостояние героя и общества, действующего по определенным правилам. Герой отличается, не вписывается в общепринятую схему и отчаянно ей сопротивляется, результатом чего становится понимание насильственной природы самих этих правил.
Книги для молодых взрослых — и это еще один их плюс — невероятно разножанровые, так что озвученный сюжет может раскрываться как на примере школьного микросоциума и травли, с которой сталкивается герой (Микита Франко, «Тетрадь в клеточку»), так и в формате саги-антиутопии с полностью вымышленным миром (Сьюзен Коллинз, «Голодные игры»). То, что книги янг-эдалт пишутся в соответствии с жанровым каноном, тоже привлекает — это всегда динамичный сюжет, герой-харизматик и острые, пиковые переживания. Это книги, в которые можно сбежать, и персонажи, в которых можно влюбиться.
Недавно на ММКЯ вы участвовали в дискуссии «Магический реализм и городское фэнтези: найти невероятное в контексте повседневности». Так что же это такое и как работать с невероятным?
— Условное «невероятное» — это то самое фантастическое допущение, без которого не обойтись ни магическому реализму, ни городскому фэнтези. Некая потусторонняя сила вторгается в реальность и наделяет ее новыми смыслами. И если магический реализм не требует рационального объяснения этой силы: она может приниматься на веру или быть фантазией, плодом измененного состояния сознания героя («Дом, в котором…»: действительно ли Слепой превращается в оборотня? Кто знает?..), то в городском фэнтези магические способности включены в некую систему и нуждаются в логическом обосновании, связанном со всем авторским сеттингом («Младшая сестра Смерти»: Смерть антропоморфна и с помощью особых заданий набирает прислужников в отряды своих жнецов). При этом фантастическое допущение вовсе не обязано исключительно развлекать — оно может быть еще одним романным слоем, отсылкой или метафорой. И для того, чтобы это произошло, мы обращаемся к мифам, сказкам или так называемым городским легендам — «современному фольклору», который тесно связан с городской средой и ее опасностями.
Приведу пример, который, возможно, пояснит, как это работает. Когда я обдумывала мироустройство своей трилогии про двоедушников, исходной точкой было место действия — Нижний Новгород, где лицо и изнанка города буквально видны глазом. Изнанка города — его историческая, деревянная застройка, с которой в Нижнем связано много трагических историй, и их отзвуки есть в тексте. Далее те же лицо и изнанка города стали не просто его характеристиками, а буквально миром живых и неживых: дома, исчезнувшие с лицевой стороны, отправляются на изнанку и счастливо там обитают, новенькие и красивые. Мне очень хотелось «оживить» эти дома, повзаимодействовать с ними — сейчас многие из них, к сожалению, утрачены, выходит, остались только в книге… Нужен такой же двойственный герой уже со своими внутренними «лицом» и «изнанкой», решила я и разместила там еще и двоедушника, персонажа мифологического, но для сюжета несколько перепридуманного. И мир сложился.
В этом году у вас вышли сразу две книги: «Пятая Бездна» в Popcorn Books и «Колдун с Неглинки» в МИФе. Как шла работа над книгами?
— «Бездну» я как раз упомянула вначале и сказала, что она нигде не издавалась — потому что этот текст действительно пролежал в ноутбуке долгих восемь лет, я нашла его практически случайно и до сих пор не уверена, что поступила правильно, когда решила его издать — все-таки он больше интересен в первую очередь мне и в первую очередь как нечто очень далекое, но сохранившее восторг первооткрывателя, когда тебе кажется, что с каждым словом ты буквально изобретаешь новый язык. Думаю, подобное можно испытать только с первой рукописью. Я, конечно, сильно его переписала — в изначальном виде он абсолютно никуда не годился — и получилась детская книга о первой любви и немного о магии. Чуточку наивная, довольно светлая, она из другого времени, где было больше сил и больше надежды. И еще мне кажется, что сама история издания «Бездны» может быть вдохновляющей — не в той части, где про восемь лет, а в той, где текст, прошедший, на самом деле, через некоторое количество отказов, а потом забытый даже самим автором, выбирается из могилы, стряхивает с себя прах и становится симпатичной книгой в классном издательстве.
«Колдун с Неглинки» другой — он злее, как и нынешняя я злее той, что писала «Бездну». Здесь уже есть мой любимый прием, когда фэнтези на самом деле оказывается не таким уж фэнтезийным, потому что реальность мощнее и круче всего этого магического антуража и выдуманного мной столичного бестиария. Но именно антураж позволяет посмотреть на реальность без страха, ведь магия существует, а добро всегда побеждает зло. «Колдуна» я дописывала, уже зная, что его берет МИФ, мы заключили договор и выбрали дедлайн, к которому я должна закончить текст — на тот момент это оказалось буквально спасительным решением, ведь ничто так не отвлекает от экзистенциальной тоски, как неизбежно приближающийся дедлайн. Нежно люблю всю издательскую команду, и дай бог каждому автору, особенно с первой книгой, именно такой работы-заботы.
Вы долгое время были соведущей подкаста и сейчас активно осваиваете новые форматы, например, книжные сериалы — у книги «Двоедушник» вышла сериальная версия. Вы считаете себя экспериментирующим автором?
— Я даже гострайтером успела побывать, так что да, наверное, это обо мне. Сейчас вообще появляется много необычных и новых форматов — новеллизации, коллабы писателей со сценаристами, музыкантами и авторами комиксов, те же книжные сериалы. Текст становится больше себя самого. Наблюдать за всем этим интересно, а поучаствовать и посмотреть, что будет — еще интереснее.
Один из курсов CWS, который вы ведете, — мастерская «Память, говори!» — посвящен воспоминаниям и работе с личным опытом. Как часто вы сами используете в текстах личный опыт?
— Искренне восхищаюсь теми, кто может писать о себе, и люблю автофикшн, но сама так не могу. Страшно настолько самораскрываться. Один рассказ меня написать все же попросили, и это было чистое, незамутненное страдание. Увы, у меня гораздо лучше получается о привидениях или деревянной застройке, с героями, максимально далекими от моего собственного бэкграунда.
Но у вас правда в детстве был дом с привидениями?
— Его и сейчас можно найти в Нижнем Новгороде на проспекте Гагарина, дом 60, корпус 11. 1933-й год постройки, территория бывших Тобольский казарм — когда я там жила, это и был закрытый военный городок, и нас, детей, привидениями было не напугать. О них все здесь знали и время от времени обменивались этими историями, но ни батюшка с кадилом, ни академик с рамками биолокации не смогли изгнать то, что поселилось в нашей квартире задолго до нас, и оно… Время от времени проявлялось, чудило, зато не скучно было жить. Я честно считала, что лучше места в мире не найти, но потом мы переехали в дом между тюрьмой и кладбищем, и там тоже оказалось неплохо.
Кто ваши ориентиры в литературе? Кого вы сами любите читать?
— Так получилось, что читаю я в основном книги другого жанра, чем те, что пишу сама. Из относительно недавнего прочитанного и действительно важного для меня: «Выгон» и «Момент» Эми Липтрот, «Птицы, искусство, жизнь» Кио Маклир, «Все мои ребята» Рут Кокер Беркс и вообще книги издательства «Есть Смысл». Истории о людях, которые решают, делают и справляются, сейчас серьезно поддерживают.
Читаете современную литературу молодых авторов? Кого бы могли бы порекомендовать?
— В первую очередь — книги наших талантливых выпускниц, которыми я бесконечно горжусь и не перестаю о них рассказывать: сборник рассказов «Вторжение» Марго Гритт («Альпина.Проза»), роман «Иные» Александры Яковлевой (Букмейт), уже вот-вот выйдет в издательстве МИФ фолк-фэнтези Марины Сычевой «Солнце в силках».
И, конечно, невозможно не следить за серией от «Есть Смысл»/«Поляндрия NoAge», где уже вышли романы Ильи Мамаева-Найлза, Марины Кочан и Марии Нырковой — и я очень жду книгу нашей Ольги Фатеевой, потому что ее слова и ее опыт это всегда что-то насквозь пробирающее.
Почему люди становятся писателями и есть ли те, кому не стоит этим заниматься?
— Я знаю множество людей — и имею счастье состоять с некоторыми из них в родстве — которых буквально клонит в сон от любых слов, составленных в предложения, но если они внезапно обнаружат в себе потребность в писательстве, удивлюсь и обрадуюсь. Всем, всем можно и нужно — ведь это самая доступная нам магия: просто открыть чистый лист и создать что-то из ничего. Мое собственное писательство — это попытки соединить то, как я вижу, с тем, как могу об этом рассказать. Пока что картинки в точности не сошлись ни разу, а значит, я буду пытаться снова и снова.