Творческий кризис — явление, способное затронуть не только конкретного человека, но и целую эпоху. Так, например, Владислав Ходасевич много писал о творческом кризисе в среде русской эмиграции: «Быть фактически приведенными к молчанию здесь, в Европе, куда бежали они потому, что не в силах были молчать на родине, — есть подлинная для них трагедия». Причины такого «молчания», кажется, лежат на поверхности: бытовая неустроенность, нищета, сомнения в привычных мировоззренческих и духовных идеалах и ценностях, утрата ориентиров, разочарование, общественно-политические изменения. Неспособность писать может быть вызвана и собственно творческими неудачами — отсутствием признания, ощущением собственной неталантливости, неполноценности, боязнью не оправдать чьих-то ожиданий.
Во времена Ходасевича не было такого количества популярных книг о писательском мастерстве, как сейчас. Сегодня по запросу «писательский блок» поисковик выдает огромное количество информации о том, как с ним бороться. Советы от известных писателей (что характерно, преимущественно зарубежных), литературных деятелей, копирайтеров, психологов (в кавычках и без) и даже джедаев: мне удалось найти потрясающее видео, где подробно объясняется, как с помощью джедайской техники 84-часового голодания можно победить писательский блок.
Перечисление методов борьбы с творческим кризисом, найденных на просторах интернета, кажется излишним. Перемена обстановки, поиск новых впечатлений, «свободное письмо», искусственное создание дедлайнов, составление распорядка дня или его крушение — все эти советы знакомы, пожалуй, практически каждому пишущему. Попробуем рассмотреть феномен «писательского блока» с точки зрения некоторых школ психологии.
Творчество и психология
Приверженцы бихевиоризма (то самое течение в психологии, где есть собаки, Павлов и два важных слова: «стимул» и «реакция») не склонны придавать значение каким-либо внутренним личностным процессам и считают творчество всего лишь продуктом научения. Так, человек, однажды совершивший творческий акт и получивший положительное к нему подкрепление, склонен к повторению этого акта во всех сферах жизни. Ребенок познает мир, видит его многообразие и стремится откликнуться на полученные стимулы — скажем, рисует картину. Если родитель или учитель выражает свое недовольство детским творением и просит сделать рисунок более доступным для широкого понимания — «рисуй не так, как хочешь, а так как нужно» — происходит негативное подкрепление, и реакция не закрепляется. И вот уже мир теряет, быть может, гениального художника. Интересно, что однажды закрепленная реакция может проявляться даже после череды негативных подкреплений (учитель так здорово похвалил первую картинку, что его недовольство по поводу следующих десяти может и не воздействовать).
Ситуация выше, когда окружающий мир вызывает в человеке творческую реакцию, а положительного подкрепления не происходит, называют «кризисом стимула». Существует также и «кризис реакции» — когда отсутствует ситуация, в которой возможно креативное поведение. Например, человек подсознательно помнит о положительных подкреплениях на его творения, но продолжать работу не может по причине физических ухудшений (болезнь, когнитивные нарушения).
Сложно не согласиться с тем, что почти любому писателю необходимы «положительные подкрепления» в виде добрых отзывов читателей и критиков, коллег по цеху и «старших учителей». Все это вдохновляет, стимулирует к активному творчеству, поиску новых способов получения удовольствия — как от самого акта творчества, так и от приятных эмоций в результате получения обратной связи. В этом смысле (помимо очевидной пользы от приобретенных знаний и навыков) школы писательского мастерства, курсы по креативному письму, литературные студии и семинары (впрочем, тут о положительных подкреплениях речь идет нечасто), книжные клубы — благо для творца.
Зигмунд Фрейд также много писал о природе художественного творчества, в том числе творчества литературного. Творческий процесс по Фрейду — прежде всего проявление фантазии, благодаря которой художник примиряется с действительностью и компенсирует неудовлетворенные желания любви, славы и признания. Акт творчества изображается как терапевтическое средство для избавления от разного рода невротических расстройств. Все сексуальные (как же без них) и агрессивные влечения разрешаются в искусстве, а нашему бессознательному кажется, что его потребности удовлетворены.
Кроме того, Фрейд большое внимание уделял сновидениям как способу получения творческого вдохновения и детству. Ведь это чудесное и светлое время создано не только формирования комплексов, но и для игры, новых открытий — движущей силы воображения. Так, в работах Фрейда можно найти и писательские советы: например, помнить о «лечебной» силе творчества, записывать сны и чаще «пробуждать» в себе внутреннего ребенка с его уникальным взглядом на привычный взрослому мир. Кажется, это близко к приему «остранения» по Виктору Шкловскому, с помощью которого можно выбраться из автоматизма, стереотипности восприятия окружающей действительности и «переоткрыть» глаза.
Современная психология определяет творческий кризис как столкновение двух противоположных побуждений: страха творить и стремления к творчеству. Американский психолог Ролло Мэй, приверженец экзистенциализма, описывал причины страха творчества. Среди них — нежелание быть отвергнутым, открытым к неизбежной критике и вообще любой оценке, неготовность нести ответственность и прерывать привычное течение жизни. Творческий кризис — это не только эмоциональное состояние (грусть, апатия, неуверенность в себе), он тянет за собой и когнитивные проблемы (отсутствие новых идей, свежих мыслей), и поведенческие реакции (суетливость или оцепенение, раздражительность и пр.).
Все вышеперечисленное описывает причины возникновения творческого застоя или реакцию организма на этот застой, но не дает прямых ответов на главный вопрос: как выйти из писательского ступора? Современные психологи предлагают вспомнить, что любой кризис неизбежно приносит перемены. И эти перемены — не всегда к худшему. Выделяются и позитивные функции творческого кризиса:
- Сигнальная функция (неспособность писать, творить может быть сигналом о внутреннем или внешнем неблагополучии, неустроенности);
- Диагностическая функция (писательский блок — некая «проверка на писательскую прочность», возможность проверить свои способности к поиску решений проблемы);
- Стимулирующая функция (кризис как стимул к развитию, получению новых знаний и навыков);
- Охранная функция (застой может быть необходимой передышкой, важным молчанием, после которого случится новый виток развития);
- Творческая функция (возможность взглянуть на свое творчество по-новому, оценить его и наметить будущие пути следования).
Одним словом, писательский блок — не всегда зло, а иногда и нужное благо.
У них и у нас
Выше уже упоминалось, что работы по литературному мастерству: будь то личный опыт автора, писательские советы и практики, размышления — явление, в России относительное новое. Возможно, дело в устоявшемся мнении о «божественной поцелованности», априорной одаренности, врожденном таланте писателя. В российской действительности писателями до сих пор рождаются, тогда как за рубежом — становятся. «Ни экономический спад, ни упадок грамотности, ни власть кинематографа и телевидения – ничто не может подавить потребность американцев в курсах творческого письма», — пишет преподаватель Джон Барт. Пока у нас ждут появления нового гения, светоча русской словесности, в англоязычных странах занимаются мастерством, ремесленничеством (впрочем, в презентации литературного таланта как общедоступного при должном усилии есть определенный подвох — ведь писательские курсы дают стабильный и надежный заработок преподавателям).
Человек пишущий может найти множество советов от зарубежных авторов на тему преодоления писательского блока. Скажем, Джеймс Баллард призывает дисциплинировать себя и писать при любых обстоятельствах, даже похмельных, а Рэй Бредбери рекомендует отказаться от рефлексии и наслаждаться процессом. Создается впечатление, что русский писатель вообще не испытывает трудностей — о творческих застоях не принято говорить. Например, у Юрия Олеши с 1930-х годов складывается репутация «медленно думающего художника», формируется миф об «исписанности» — так творческий кризис воплощается во внешних представлениях о писателе (в представлении же художника никакого кризиса может и не быть, но под давлением общества он вполне может возникнуть). Окружение Олеши не признавало «нормой» писательское молчание.
Между тем писательский застой касался, конечно, и российских авторов. Заглянем в дневник Льва Толстого:«Всё делаю гимнастику, записываю дни и не пишу. Ездил на охоту — ничего. Поэзия труда и успеха нигде и никем не тронута» (1 октября 1865 года). Или «Дети больны и Соня тоже. Дня 4 не писал» (17 марта 1865 года). В дневниках Софьи Толстой есть такая запись: «… он меня втягивает в это тоскливое, апатичное состояние. <…> Мне больно, я не могу видеть его таким, какой он теперь. Унылый, опущенный, сидит без дела, без труда, без энергии, без радости целыми днями и неделями и как будто помирился с этим состоянием. Это какая-то нравственная смерть».
Существует много свидетельств о работе Федора Достоевского. Его жена отмечала, что «ничего не было труднее для него, как садиться писать, раскачиваться». А среди воспоминаний Николая Страхова было такое: «Федор Михайлович всегда откладывал свой труд до крайнего срока, до последней возможности; он принимался за работу только тогда, когда оставалось уже в обрез столько времени, сколько нужно, чтобы ее сделать, делая усердно».
Николай Гоголь на протяжении 1843–1845-х годов непрерывно жалуется в письмах на творческий кризис: «Я мучил себя, насиловал писать, страдал тяжким страданием, видя бессилие своё, и несколько раз уже причинял себе болезнь таким принуждением и ничего не мог сделать, и всё выходило принужденно и дурно».
В своей речи «О назначении поэта» Александр Блок говорит: «Покой и воля. Они необходимы поэту для освобождения гармонии. Но покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, а творческий. Не ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую волю — тайную свободу. И поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем; жизнь потеряла смысл».
В этих свидетельствах содержатся важные (а для сегодняшнего писателя едва ли новые) мысли о том, что болезни, бедность, жизненные неурядицы и общественные переломы, страдания — всегда были в жизни писателя и неизбежно влияли на творческий процесс. Писательский блок — просто следствие жизни, меняющейся, непредсказуемой.
Что делать?
Каждый человек индивидуален, и найти универсальный рецепт по борьбе с застоем нельзя, и не кажется, что необходимо. Один и тот же чистый лист для кого-то становится средоточием трудной работы, а для другого — источником вдохновения. «Бывало [что работа становилась причиной писательских блоков]. Справлялся усилием воли, некоторым корпением над чистым листом, опять же ранним вставанием, утренним письмом» — делится свои рецептом Александр Иличевский в одном из интервью. «У меня нет возможности ждать вдохновения, потому что жизнь насыщенна и времени в обрез. Поэтому я уж как сажусь за стол — так сразу начинаю писать, ничего не дожидаясь. Чистый экран компьютера — это для меня и есть вдохновение» — продолжает Евгений Водолазкин.
Сегодня писательство стало не только естественным образом жизни и мыслей, но и показателем некоторого интеллектуального престижа, что влечет к этой области множество людей, нацеленных не на процесс, а на результат. В таком случае бороться с писательским блоком (который неизбежно возникнет в случае установки «хочу книгу и след в истории, но писать не хочу») кажется пустой затеей. Если же писательство есть неотъемлемая часть существования и бытования в мире, писательский блок — не трагедия, а естественный этап. Возможно, этот этап знаменует существенные изменения в философии, мировоззрении и переход к новому творчеству, а возможно говорит о том, что человеку просто пока нечего сказать. Такое случается, и это нормально.
И напоследок — замечательное высказывание современного прозаика и драматурга Дмитрия Данилова: «Писатель – не рабочий у станка. Он может не писать несколько лет, не имея вдохновения или интересных идей. Он может написать за всю жизнь одну книгу. Он может писать книги, не понятные современникам, и эти книги в будущем оценят потомки. Он может писать принципиально нерыночные вещи для крошечной аудитории ценителей и получать за это копейки или вовсе ничего не получать». И все это — вполне нормально.