Рассказ публикуется впервые.
В НИИ… Но лучше не называть, в каком НИИ. Четверть века назад это учреждение было весьма секретным, и можно даже сейчас, в нынешние свободные времена, получить через то НИИ много неприятностей, хотя теперь у нас не осталось вовсе никаких технических секретов, а если государство и постановит считать какую-то разработку секретной, то никому тот секрет уже неинтересен.
Итак, в одном НИИ служила чертежницей советская женщина Викторина Тракторовна Башмакова. Может, читателю имя и отчество ее покажутся несколько странными, но, значит, тот читатель счастливый человек, с чем мы его от души и поздравляем. Была Викторина Тракторовна женщина хилая, рыжеватая, глаза имела подслеповатые, носила тяжелые очки с линзами сложными и толстыми, похожими на донца молочных бутылок. За этими линзами ее глаза не только не выглядели зорче, но уничтожались совершенно, только моргали иногда, напоминая собеседнику микроорганизмы под плохо наведенным на резкость микроскопом. Собеседников, впрочем, у Викторины Тракторовны почти не водилось. Сколько ни сменялось над нею начальства — заведующих сектором и отделом, даже и генеральных конструкторов, — все видели ее в одном и том же положении: склоненною к чертежной доске, ведущею острым носом в воздухе ту самую идеальную линию, что параллельно вел по ватманскому листу ее карандаш или рапидограф.
Советская женщина Викторина Тракторовна любила свою работу. Она никогда в жизни не видела в натуре тех смертоносных штук, чьи идеальные рафинированные образы создавала на ватманских листах. На взгляд технически несведущего человека, эти образы напоминали скорее внутренность музыкального инструмента — и так же чувствовала Викторина Тракторовна, натягивая линии-струны на изящные колки. Рапидографы Викторины Тракторовны были всегда почищены, а карандаши заточены настолько остро, что самые кончики их, казалось, были невидимы и могли в первые полчаса после точилки создавать структуры призрачные — пока материальность ватмана не тупила их до видимых следов графита. Не было у Викторины Тракторовны ни мужа, ни детей — и при одной мысли, что они могли бы как-нибудь у нее появиться, женщину охватывала робость, точно воображаемые дети и муж заранее были ее начальники. Впрочем, совсем несчастливою Викторину Тракторовну назвать было нельзя. Каждый вечер она засыпала на своей небольшой, как могилка, ветхой тахте с мечтательной мыслью: какой-то эскиз завтра дадут начертить?
Помимо чертежного искусства, была у Викторины Тракторовны еще одна замечательная особенность. Нос ее, курносый и острый, как охотничий нож, необыкновенно чувствовал запахи. Викторине Тракторовне даже снилось порой, будто нос ее гуляет по улицам совершенно самостоятельно, в лихой черной шляпке и в жемчугах, и все окликают нос: «Мадмуазель Шанель!» Не покупая себе годами новой одежды, таская одно и то же залоснившееся платье с прилипшими нитками, которое злые языки называли «капотом», Викторина Тракторовна иногда тратилась на духи. К несчастью, та парфюмерия, что тогда продавалась в магазинах и называлась французскою, сообщала владельцу запах сомнительный, блеклый и к тому же крайне нестойкий: первый же ветер, как злой грабитель, срывал с человека дорогостоящий легкий покров. Наступила perestroika, расцвела частная коммерция, но лучше не стало. «Французские» духи разливали теперь, как масло подсолнечное, из больших графинов в малые пузырьки и так продавали — причем по цвету было видно, что масло ядовито. Викторина же Тракторовна, как это иногда бывает с женщинами, страстно мечтала о подлинном. Мужчина что, он и подделкой обойдется, лишь бы градус был и забирало. Ну а женщина, конечно, совсем другое дело.
Каждый день создавая идеальные образы страшных вещей, Викторина Тракторовна верила в способность запаха создавать идеальный образ человека — по сути, призрак. Она считала, что запах — лучшее платье, и особенно ей нравилось, что духи бывают со шлейфом. Она воображала, что как только оденется покровом благородного запаха — все окружающие увидят не рыжеватую морщинистую женщину, похожую на дряблую морковку, а шикарную длинноногую даму в костюме-букле от модного дома Chanel. Глаза — что глаза? Только видимость и создают. Нос — вот орган главного чувства! Стоит ли говорить, что Валентина Тракторовна мечтала о самых знаменитых духах во всей истории парфюма: CHANEL №5.
Долго ли, коротко ли — к Викторине Тракторовне приближался ее сорокалетний юбилей. И представьте: нашлись добрые люди, которые решили воплотить мечту Викторины Тракторовны в жизнь! У новой ее начальницы, молодой женщины со странностями, была подруга, у которой была подруга, у которой была подруга, которая жила в Париже. Время от времени парижанка отправляла своей московской подруге посылки с поношенными вещами для детей, чтобы дети не росли совками, а становились с младых ногтей позитивными и свободными европейцами. По длинной цепочке парижанке передали просьбу положить в очередную посылку флакончик духов. И вот — посылка пошла. Новая начальница, женщина, повторяем, со странностями и очень эмоциональная, не удержалась и выболтала Викторине Тракторовне весь сюрприз. Викторина Тракторовна где стояла, там и села на стул, схватившись за щеки. Впервые за много лет щеки ее горели, и глаза горели тоже, отчего линзы очков напоминали два маленьких, но сильных прожектора.
Потянулись недели ожидания. Викторина Тракторовна и верила, и не верила. Ей казалось непостижимым, что дивная субстанция Chanel, будучи жидкостью, а вернее даже воздухом, не исчезает в огромном пространстве, а пересекает границы, таможни, собранная в стекло и невредимая. Викторина Тракторовна волновалась так, будто ей предстоял не юбилей, а свадьба. Она даже стала поглядывать тайком на мужчин и находила, к примеру, что если на добротное лицо старшего инженера Загорского посадить голубые глаза техника Курочкина и надеть сверху смоляные кудри молодого специалиста Сережи Петрова, то выйдет очень даже ничего.
Наконец, настал знаменательный день. Весь отдел сбежался смотреть на воплощение мечты, и духи вышли как бы подарком Викторине Тракторовне от всего коллектива. Нашлись даже сморщенные цветочки, выражавшие всею миною недовольство и усталость, — гвоздики, а может, и не гвоздики, Викторина Тракторовна не обратила внимания. Сотрудники радостно шумели, начальница сияла, а старший инженер Загорский даже приложился к ручке юбилярши, сверкнув стеклянистой лысиной, как бы дымной внутри на манер гадального шара. Викторина же Тракторовна видела одно: белую коробочку с надписью CHANEL.
Делать нечего — пришлось устраивать для коллектива юбилейное торжество. У Викторины Тракторовны не было денег на ресторан, и она позвала сотрудников домой. Нарубила салатов, нажарила котлет, купила, стесняясь крикливой продавщицы винного отдела, три бутылки водки и три бутылки сухого. Переоделась в жалкое шелковое платьице, открывавшее ключицы, совершенно похожие на ту деревянную вешалку, на которой это платье десять лет висело в шкафу. И вот настал торжественный момент. Коробочка была распечатана и открыта. Влажная пробка оставила за ушами Викторины Тракторовны две душистые метки, и это было, как причастие, чудесно и торжественно. Снова закупорив флакон, преображенная Викторина Тракторовна поставила его на видное место, возле вазы с гвоздиками, чтобы все время смотреть и радоваться.
Сотрудники ввалились гурьбой. Молодая начальница, которой уже наскучил благотворительный сюжет, так и не пришла, зато набилось много знакомого и даже незнакомого народу. Старший инженер Загорский явился с женой, чье сильно накрашенное скуластое лицо было словно слеплено из пластилина; Викторина Тракторовна немного огорчилась — все-таки в ее воображении именно Загорский служил основой для сборки мужского образа. Но худшие огорчения ждали ее впереди. Через небольшое время гости совершенно забыли про виновницу торжества. Они шумели, без спроса лезли в холодильник, курили на кухне, стоя тесно, как в лифте. А главное — спиртного оказалось откуда-то гораздо больше, чем шесть бутылок, и в прихожей образовался уже батальон стеклотары, кем-то заботливо прикрытый газеткой. Единственно Загорский оказывал юбилярше знаки внимания, то и дело лез к ручке, за что получал от жены гулкого тумака по спине.
Наконец, гости стали не то чтобы расходиться, а как-то рассеиваться, подобно табачному дыму, который вытягивало в открытые форточки. Оставшиеся, безнадежно опоздавшие на метро, уснули кто где, большинство на полу, постелив себе все, что висело на вешалке в прихожей. Загорский в полуснятых ботинках храпел на тахте, за спиною его, в невероятно узкой щели, поместилась жена, забросив на супруга мосластую ногу на манер наездницы или же по примеру тех насекомых, у которых самки съедают самцов сразу после полового акта. Викторина Тракторовна, оставшись бесприютною, тихонько вытянула из шкафа, припертого чьим-то расслабленным телом, старенький клетчатый плед и с ним устроилась в ванне, задернувшись шторкою и оставив защелку открытой, из понимания, что всякая может случиться у гостя нужда.
Ночью Викторину Тракторовну беспокоили разнообразные звуки: мужское струение и женское журчание, шум сливаемого бачка, чьи-то мучительные спазмы, переходящие то в орлиный клекот, то в тихий стон. Кто-то, как водится, уснул на унитазе, привалившись всем телом к шторке и образовав над головою у Викторины Тракторовны живой бесформенный холм. По счастью, через некоторое время холм очнулся и, бормоча, ушел восвояси. Обрывками приходил сон, и Викторина Тракторовна видела во сне, будто нос ее, распухший и красный, как большая клубничина, посыпают сахаром и кладут начинкой в пирог. Но все кончается, кончилась и эта ночь. Иззябшая, скукоженная, Викторина Тракторовна вылезла из ванны, радуясь тому, что гости сейчас напьются чаю и поедут по домам.
Комната, хоть и была освещена утренним солнцем, напоминала кладбище из фильма ужасов, когда из могил встают мертвецы. Кто-то возился, поднимаясь на четвереньки, кто-то, стоя ко всем спиной, пытался попасть ногой в штанину, точно выполнял трудное упражнение со скакалкой. Старший инженер Загорский сидел на краю тахты, бессмысленно моргая мыльными глазками, которые Викторина Тракторовна хотела бы заменить на голубые глаза техника Курочкина. Лысая голова Загорского, играющая приливами крови, более прежнего напоминала гадальный шар, содержащий теперь какое-то дурное предзнаменование. И запах… Этот запах! Из нутра старшего инженера пахло так, будто он вместе с землей сожрал клумбу. И угадывалась в жарком выхлопе мучительно знакомая композиция… Взгляд Викторины Трактровны метнулся туда, где вчера оставила она свою мечту. Флакон стоял косо, был открыт и совершенно пуст, рядом с ним валялась, будто простая стекляшка, драгоценная пробка.
– Вы! Вы! Выпили!!! — закричала, не помня себя, вчерашняя юбилярша.
— Н-н-ну… — подтвердил злодей, кивая и вздрагивая всей шкурой, как лошадь.
— Зачем? — Потрясенная Викторина Тракторовна схватилась за сердце.
По добротному, хотя и помятому лицу старшего инженера разлилась самодовольная ухмылка.
— А для факта биографии, — ответил он развязно и внятно. — Мол, похмелился французскими духами, вот. Так сказать, ради артис-сизма!
— Ах, вы!.. Ах, ты! Я тебе!.. — Викторина Тракторовна сжала кулачки, вышедшие у нее размером с яблочные огрызки, и прямо по шевелившимся на полу гостям двинулась на Загорского.
Тотчас одна волосатая рука схватила Викторину Тракторовну за щиколотку, а другая, синюшная, за полу халата; послышалась сонная матерная ругань. Откуда ни возьмись перед Викториной Тракторовной выросла жена Загорского, оказавшаяся вдруг чуть ли не в два метра ростом.
— Нет, вы полюбуйтесь! — закричала она, гримасничая размазанным лицом, вчерашний пластилин которого, казалось, был смят, а потом из получившегося кома был кое-как вылеплен повтор, небрежный и жуткий. — Нет, вы только посмотрите на эту Башмакову! Ей пузырька духов для человека жалко! Убить готова за свои духи!
Тут в хилую грудь Викторины Тракторовны словно вонзился громадный шприц и выдавил туда с медленным напором горячий яд. Солнечный свет померк в гаснущих очках, и Викторина Тракторовна, не чувствуя более ничего, осела в пустоту.
Не беспокойся, читатель: Викторина Тракторовна не умерла. Советские женщины, даже и хилые, сделаны из такого прочного материала, какой теперь больше не тратят на женщин и вообще на людей. Викторина Тракторовна работает там, где прежде, но уже не чертежницей, а вахтершей; на тех этажах, где много лет располагалось секретное НИИ, теперь находится ООО «Друг Человечества», и в этом ООО тоже есть секреты, правда, совсем другого свойства.
Викторина Тракторовна сидит за коричневым столом прямо возле хлопающих дверей и проверяет у всех пропуска. На край стола перед нею привинчена большая, как мясорубка, карандашная точилка. Как только иссякает поток желающих попасть в здание или выйти из оного, Викторина Тракторовна берет из коробки карандаш, сует его в точилку и крутит, крутит ручку, прерываясь затем лишь, чтобы выбить из пластикового брюха своего инструмента гофрированную стружку, коей полон мешок у нее под столом. Тарахтит, тарахтит точилка, жует, жует карандаш до самого корня, а потом другой, и опять другой, перемалывает в прах все идеальные образы страшных вещей, которым должно было выйти из-под сего, ныне бесхозного, графита. И все не кончаются карандаши, потому что, когда уничтожался НИИ, Викторина Тракторовна присвоила весь их стратегический запас. Может, надеется она добиться от карандаша прежней идеальной заточки, чтобы невидимое карандашное жало возводило тонкие структуры прямо в воздухе. Но стара точилка, дребезжит ее нутро, ломается графит, и Викторина Тракторовна мрачно хлебает чай.
Между тем призрак ее совершенно свободно бродит по Москве. «Как же так? — воскликнет читатель. — Какое привидение, если живой человек так и не умер?!» Да, любезный читатель, бывают и такие случаи, и бывают чаще, чем принято думать. Обыкновенно в человеке все перемешано: высокое и низкое, духовное и бытовое, а когда просветляется эта смесь какой-нибудь яркой жизненной идеей, то человек, подобно стакану с ясной водой, отбрасывает радужную тень. Но если человека сильно встряхнуть, а потом оставить жить безо всякого движения и надежды, то легкая и тяжелая фракции могут в нем разделиться: духовное станет совершенно беспредметным, а житейское, бытовое выпадет в осадок и сгустится до полной темноты — как случилось с Викториной Тракторовной, уже не думающей ни о чем, кроме как о ценах на продукты. Тогда верхнее, беспредметное может и вовсе уплыть в эфир, обратившись в призрак. Так что бывает, любезный мой читатель, и очень даже бывает, и нечего глядеть на страницу со скептической усмешкой.
Остерегайся, читатель, шикарной длинноногой дамы, чуть рыжеватой, чуть подслеповатой, в костюме-букле от Chanel, что гуляет пасмурными днями по улице Тверской. Пока она не выбрала жертвы, отличить ее от обыкновенной шикарной москвички можно только по тому, что не стучат у нее каблуки. Но как только почует привидение аромат дорогих и тонких духов — нагонит, пристроится сзади, потянет носом, хищным, как охотничий нож, да так потянет, что сорвет с человека аромат вместе со шлейфом, и никогда уже бедняга не будет пахнуть ничем, кроме как самим собой. Словно ледяным сквозняком пробирает жертву от той понюшки до самых кишок; словно все его кишки и кости суть развешанные в воздухе погремушки. А если случится несчастному об ту пору оглянуться, то увидит он над собою нос — один, громадный, без всякого лица, в заломленной черной шляпке и в нитках крупного жемчуга, кои дополнены вытекшей из ноздри густой и круглой каплею.
Викторина Тракторовна про свое привидение ничего не знает. Она уже и запахов почти не чует — может быть, потому, что выросли у нее под носом седые жесткие усы.