Под утро Таисия проснулась. Во дворе глухо ухала пиротехника. Таисия сунула ноги в меховые тапки, отполированные внутри до клееночной гладкости, и пошла на кухню попить воды.
За окном горели тощие гирлянды. Подслеповато моргала диодная розовая надпись на ломаном японском языке.
Таисия смотрела в окно не видя, пила воду из граненого стакана. Привычно нащупав губой отбитый скол, провернула. К лесу задом, к себе передом. Лес за новым кварталом «Заречье» точно был, но померк во тьме новогодних ночей.
Из лесу под окна Таисиного дома вышла лошадь, заржала деликатно, чтобы не перебудить весь квартал.
Таисия посмотрела вниз. С третьего этажа было не разобрать, что за лошадь, кто на ней. Тут всадник замахал ей рукой. «Мне машет», — подумала Таисия и воду отставила, потянулась к окну.
Сквозь стекло, затянутое в льдистый гипюр, видно было плохо. Всадник поднес руки рупором ко рту, заорал что-то протяжное. Вроде «спуска-а-айся».
Таисия мотнула головой — щас, мол. Решила — ненадолго. Надевать хорошие сапоги не стала, сунула ноги в боты, накинула старую цигейковую шубу, в которой выходила мусор выносить.
В подъезде затаила дыхание. Теплая известь, пришлые кошки, щи. Лестница лучше, чем лифт, после вчерашнего не просохший. Праздники.
Лошадь оказалась белой. Всадник приподнялся с седла, приветствуя Таисию полупоклоном.
— Ну, здравствуй. Я за тобой.
Локоны у всадника были до плеч, как у молодого артиста Абдулова. А сами плечи — вразлет, размашистые, ни в чем отказа никогда не знавшие, как у орла крылья. На макушке переливалась инеем корона, маленькая и витиеватая, как проволочка от шампанского.
«Мюзле».
«Прекрасный Принц. Господи, наконец-то».
Эти две мысли Таисия подумала одновременно. Первую — гордясь собой, что вспомнила сложное слово. Вторую — ошарашенно. Вторая мысль потянула за собой следующую, что надо было надеть хорошие сапоги.
Что сказать в такую минуту, Таисия не придумала. Сжимала обеими руками шубу у горла, защищаясь от ночного мороза, от хлынувшего счастья, упреждая его и стараясь, чтобы вошло оно в нее дозированно. Принца она ждала всю жизнь.
— Давай руку, — протянул Принц свою, в длинной замшевой перчатке. Такие носили автолюбители в старинных французских кинокартинах.
— Сейчас, — заторопилась Таисия. — Сейчас, сейчас.
Переступала, оскальзываясь, ботами, глядела и улыбалась. Как в детстве, во всю ширь, когда не нужно было бояться, заметит кто вставные зубы или нет. Теперь вообще можно было ничего не бояться.
— Я так ждала тебя.
— Я знаю.
— Всю жизнь так тебя ждала.
— Знаю, знаю, родная. Поедем!
— Поедем! Поехали! Только… Я ведь так ждала тебя. Посчитать если, лет пятьдесят. Я теперь с довеском.
— Чего?
— Довесок у меня теперь. Цыганенок.
— В смысле? Сын?
— Муж у меня. — Таисия махнула неопределенно вверх.
Повисла пауза. Белая лошадь возмущенно затрясла головой и отвернулась, как будто с этого момента ей все стало неинтересно.
— Так я же Принц, — сказал Принц, напирая на «я», чтобы уточнить, хорошо ли Таисия понимает происходящее. Снег, мелкий, как отходы стекловаты, заметал его могучие плечи, на которых покорно возлежал строптивый горностай.
«Норочка, поди», — подумала невзыскательная Таисия, видевшая норку вблизи только в детстве у мамы на шапке. Шапка маме не шла.
Таисия украдкой пожала плечами, руки в карманы сунула — мерзли. Шуба на груди разъехалась, подпустив холода к душе. Слова раздавались во дворе глухо, как далекие выстрелы пиротехники.
— Такие дела. Куда мне теперь без него. Столько лет. Не бросать же.
Муж Таисии, Тригоркин Сергей Сергеич, не подозревая, что решается его судьба, тревожно спал. Вчера он наелся на ночь Таисиных ягодных пирогов, выкусывая из толстого края что повкуснее, оставляя на корках брусничный упыриный след.
К утру пришла изжога, но встать попить он ленился и только комкал одеяло, недовольно вздыхая. Если бы ему сказали, что сейчас придется вылезать из тепла, а потом долго ехать куда-то, он бы не поверил. И не только не поверил, но и послал бы говорившего куда подальше. Потому что Сергей Сергеич был большой начальник. Не самый большой, но послать мог.
Таисия с ним жила хорошо. Пил муж умеренно. Жизни учил не больно. На третьей автобазе каждый его уважал. Всё Таисия успевала — на вредном производстве трудиться, петь в самодеятельности и вести дом так, чтобы не стыдно было перед людьми. Мечтала только, что приедет Принц и начнется у нее совсем другая, счастливая жизнь.
И вот она стояла на улице, постукивая ботом о бот, а Принц сидел на лошади, поигрывая поводьями.
— Знаешь, ты езжай. Я дальше сама, — сказала Таисия, подушечками пальцев дотронувшись до надежного кованого стремени. Горло морозом уже прихватило чувствительно.
— Не дури. Буди своего. Забираю обоих.
И Принц, вытянувшись на стременах, свистнул. К подъезду подкатила карета, золотая и пустая, как тыква.
Таисия, не веря своему счастью, побежала наверх, дрожащими руками дверь открыла.
— Горя, Горечка, — закричала, — Горюшка, собирайся! Там Принц. Не могу я так, пятьдесят лет ждала, поедем, Горя, все потом, все потом.
Сергей Сергеич, глупо выпучив глаза, смотрел на жену.
***
Через некоторое время из подъезда вышли Сергей Сергеич с Таисией, их завернули мгновенно в шубы и усадили в карету, где уже грел им сиденье Прекрасный Принц.
— За знакомство, что ли, — протянул он супругам по фужеру с шампанским.
Так и ехали. Карета уютно покачивалась, муж грел бок. Теперь все стало как надо. Таисия прикрыла глаза и благодарно нащупала губой скол на граненом фужере.