Елена Чижова — писатель, переводчик, эссеист. Автор нескольких романов, в том числе романа «Время женщин», получившего в 2009 году премию «Русский букер». Елена Семеновна преподает писательское мастерство в литературной школе Creative Writing School, причем работает с теми, кто задумал большой текст. В прошлом году в издательстве «Редакция Елены Шубиной» вышел новый роман Елены Чижовой «Повелитель вещей». Мы поговорили с автором о книге, Петербурге и о том, какими свойствами нужно обладать, чтобы стать писателем.
Давайте начнем с вашего недавно вышедшего романа «Повелитель вещей». Как появилась эта книга и ее герои? Кажется, это тот случай, когда ни один из героев не вызывает симпатии читателя.
— «Повелитель вещей» — результат моих размышлений последних лет, когда я искала объяснения поколенческому расколу, с моей точки зрения, едва ли преодолимому, который разделил российское общество на тех, кто в ментальном смысле остался в XX веке, и тех, кто, не застав советского прошлого, вынужден преодолевать его последствия. В данном случае речь идет не о нашем общем, а о семейном прошлом. Этот процесс мне всегда представлялся мучительным и, как любой мучительный процесс, вызывающим не столько симпатию, сколько мое глубокое сочувствие. Я жалею всех героев романа, кроме одного, умершего задолго до описываемых событий, чья чудовищная жизнь до сих пор отдается эхом в судьбе следующих, без вины виноватых поколений.
Один из важнейших героев ваших книг — сам Петербург/Ленинград. Расскажите о ваших отношениях с городом.
— Я — четвертое поколение моей ленинградско-петербургской семьи. Моя прабабушка, родившаяся в Тверской губернии, переехала в Петербург в самом начале прошлого века. Семья другой моей прабабушки на несколько лет позже, после революции. О своих отношениях с городом я подробно рассказываю в автобиографическом романе «Город, написанный по памяти». Если коротко, судьбы моей семьи и моего родного города неразрывны.
Для многих семей память о двадцатом веке — глубокая и до сих пор не изжитая травма
В ваших романах многое основано на воспоминаниях — ваших собственных и вашей семьи. Память и травма — кажется, одни из основных тенденций современной литературы. Так ли это, на ваш взгляд, и почему это происходит?
— Для многих петербургских семей память о двадцатом веке — глубокая и до сих пор не изжитая травма. Видимо, то же самое свойственно и другим российским городам. В 90-е годы многим казалось, что еще немного, и мы сумеем преодолеть последствия трагических событий, десятилетиями рушивших судьбы наших родных и близких. Однако история рассудила иначе.
Ваши книги переведены на многие языки. В одном из интервью вы рассказали, что это удивительно, как остро реагируют не только жители, например, Восточной Европы, но и стран, которые казалось бы далеки от СССР, России и ее реалий. Кажется, это и означает, что несмотря на всю специфику места, ваши тексты универсальны. Как так получается?
— Герои моих книг — самые обычные люди. От жителей остальной Европы их отличает только то, что в большинстве своем они родились в СССР. Возможно, кто-то скажет, что это — разительное отличие, особенно, если речь идет о западно-европейских странах. Но мой пример доказывает, что в нашей исторической и семейной памяти куда больше общего, нежели представляется на первый взгляд. Как бы то ни было, я не раз видела слезы на глазах европейских читателей, которым подписывала свои книги.
Вы как-то сказали, что любой автор всю жизнь пишет одну книгу. Что вы имели в виду?
— Я имею в виду не сюжеты, а тот внутренний конфликт с самим собой и окружающим миром, который, собственно говоря, и движет человеком, когда он или она — в поисках разрешения этого, в сущности, неразрешимого конфликта — становится автором. Однажды наступает день, когда, держа в руках очередную изданную книгу, ты понимаешь, что чем дальше, тем явственней это напоминает отчаянные попытки достигнуть линии горизонта, или, если угодно, знаменитую апорию про Ахиллеса и черепаху, парадокс которой заключается в том, что быстроногий герой греческого эпоса не может ее догнать. Отчетливо осознавая это, вы тем не менее продолжаете бежать.
Сколько времени вам нужно на создание большого текста, романа? Расскажите, как строится ваш рабочий процесс?
— Раньше хватало двух лет, последние годы, начиная с «Китаиста», больше. Не знаю, связано ли это с естественным замедлением мыслительных процессов. Хочется думать, что нет. Как бы то ни было, сам рабочий процесс не изменился. По утрам я сажусь за компьютер. Максимум три часа напряженной работы — дальше начинает «плыть» голова. Остаток дня я занимаюсь разными делами. Но что бы я не делала, время от времени мои мысли возвращаются к тексту. Это может быть сюжетный поворот. Или более точное слово, которое ускользнуло утром. Я все записываю на отдельных листочках, чтобы обдумать на свежую голову.
Периоды молчания — такая же неотъемлемая часть писательской работы, как и те промежутки времени, когда кажется, что дело движется само.
Выдаются ли у вас периоды, когда совсем не пишется? Как вы с ними справляетесь?
— Периоды молчания — такая же неотъемлемая часть писательской работы, как и те промежутки времени, когда кажется, что дело движется само. Жаль, что понимаешь это не сразу, но рано или поздно понимаешь и научаешься с этим справляться. Стараешься убедить себя, что ты не машина. Иногда удается, иногда нет. Тут главное, не менять распорядок дня. Каждое утро, несмотря ни на что, садиться к компьютеру, а не ждать, что называется, «прилива вдохновения». В этом смысле работа писателя мало отличается от любой другой.
По вашим книгам поставлены спектакли. Расскажите про ваш опыт сотрудничества с театрами.
— Когда я думаю об этом, я понимаю, до чего же я счастливый человек. Театральная постановка — это всегда командная работа: режиссера, актеров, художника, осветителей, всех не перечислишь. Автор вовлечен в меньшей степени, как правило, только на этапе подготовки к репетициям, когда режиссер обдумывает концепцию будущего спектакля, а актеры — рисунок роли. Но для автора, привыкшего работать в одиночестве, это все равно что выход в открытый космос — откуда, собственно говоря, и явились ваши герои. Несколько лет они жили у вас в голове. И вдруг — совместными усилиями всего театрального коллектива — вышли наружу. Для автора это захватывающий опыт, с которым ничто не может сравниться.
Вы не только пишете сами, но и преподаете. Какими свойствами нужно обладать начинающему автору, чтобы написать роман?
— Первое, что приходит в голову, талантом. Если его нет, никакой, даже самый опытный и самоотверженный педагог не сделает из вас писателя. Но в том-то и дело, что пока вы не начнете работать над текстом, вы не узнаете, есть ли у вас талант. Можно сколько угодно фантазировать и строить в голове воздушные замки — все они начнут рассыпаться, как только вы окажетесь перед пустой страницей или файлом. Но это только первый шаг. Дальше вы встречаете все новые и новые проблемы, которые касаются… Чего они только не касаются: выбора персонажей (еще неизвестно, кто кого выбирает: вы — их или они — вас); построения диалогов; прав и обязанностей автора: в какой степени вы, автор, влияете на поступки своих героев; как соотносятся ваши собственные представления с теми, подчас неожиданными, поворотами сюжета, которым вы вынуждены следовать, чтобы не нарушить внутренней логики текста. Тут начни перечислять, не остановишься. В чем отличие главных героев от второстепенных? Какую роль играет авторская память? Как связана завязка романа с его финалом? Нужен ли предварительный план и, что делать, если он ломается? Что важнее: текст или подтекст? Чем отличается литературный язык от нашего бытового, разговорного?
В сущности, ответы на эти и другие вопросы, которые, в меру своего писательского опыта, может дать преподаватель, будут теми инструментами, которыми вы овладеете, пройдя обучение на курсе начинающих авторов. В конце концов, работа писателя в значительной степени — ремесло. Чем шире набор инструментов в вашем распоряжении, тем меньше «велосипедов» вам придется изобретать.
Что вы сами любите читать, читали за последнее время? Посоветуйте нам что-нибудь.
— Года с двадцатого, с начала пандемии, я редко читаю что-то новое. В основном перечитываю то, что впервые прочла много лет назад. Не знаю, связано ли это с моим желанием все переосмыслить, подвести, пусть предварительные, но все же итоги; или с общим течением жизни. В любом случае я не тот человек, который может давать такого рода советы. По крайней мере, универсальные.
Вы не раз говорили, что не подстраиваетесь под читателя, а пишете так, как считаете нужным. Это универсальный совет или начинающему писателю все же нужно думать, как и кому он покажет свою книгу?
— Думаю, нам следует уточнить, что в данном случае означает «подстраиваться». Если вы хотите опубликовать рукопись, значит, вы пишете не только и не столько для себя. Очевидно, вы имеете в виду будущего читателя. И тут есть две стратегии. Первая: можно сказать себе, что читатель, прошу прощения за это слово, глупее вас. Встав на эту стезю, вы невольно станете упрощать, спрямлять острые углы, объясняя это тем, что иначе читатель не поймет. Выбрав такую — назовем ее межеумочной, — стратегию, вы рано или поздно окажетесь в тупике. Есть, однако, и вторая: будучи автором, вы одновременно становитесь тем «идеальным читателем», который не нуждается в излишних объяснениях по той простой причине, что он по меньшей мере не глупее вас. Разумеется, это требует определенного навыка. Но именно такой подход открывает перспективы.