Красная машина с небольшой вмятиной на задней двери показалась из-за угла через три минуты.
— Славинского, дом 35.
— Люблю дальние.
— Что дальние?
— Ну, поездки дальние люблю. А то эти, знаете, на десять минут — никакого удовольствия от езды.
— А.
— А сорок минут по вечернему городу — красота-а-а!
— Я бы и в соседнем супермаркете могла.
— Простите?
— Выходила, кричит мне: ирисок не забудь! Мягких только возьми, которые по 43 рубля. Так их можно рядом с домом взять.
— А вы что же, едете в другой конец города за ними? За ирисками?
— Еду. И так каждый раз. Еду не пойми куда, не пойми зачем. Еду, еду, еду.
— У-у-у, так вам это, в такси надо. У нас тут…
Предложение так и осталось в воздухе салона, пока водитель сосредоточенно проезжал круговой перекресток.
— Да дело даже не в ирисках. Задыхаюсь я…
— Ой! Окно, может, это?
— Да в окно давно надо бы. А все никак. Такая жизнь, понимаете, не моя.
— А чья же тогда, если не ваша?
— Да его. Его! Всю забрал себе, без остатка! И каждый день одно и тоже. То ему, это.
— Ну…
— Сколько терпеть-то еще? Сколько? Удавила бы. Своими руками. Квартира ж эта… О, вот дом, видите, с зелеными балконами? Остановите. Я быстренько сбегаю. На минутку.
— Больше пяти минут — двойной тариф.
— Да знаю. Останови.
Машина встала у первого подъезда, и Света ловко выскочила из салона, оставив там свою авоську и джинсовый пиджак. Мужчина опустил окно и закурил.
— Вернусь, не успеете докурить, — сунулась через пассажирское окно.
Спустя минуту на втором этаже открылась и закрылась дверь. Через пять — пассажирка была на своем месте.
— Поехали. А то закроется скоро.
— Успеем. Я знаю, как там можно проскочить ремонтников быстрее.
— Не надо. Едем, как сразу сказала.
Голос был спокойнее. Даже как будто веселее. И было что-то еще. Если бы водитель вдруг взял и пересел на заднее сиденье да придвинулся к ней поближе, то учуял бы — выпила.
— Я ведь карьеру делала. Понимаете, метила в начальники. Людьми руководить, подписи ставить на важных документах.
— Да я тоже, знаете, в такси так, подрабатываю. Так-то у меня бизнес, а таксую — для души, — вдруг ирония.
— Шучу, думаешь? Ты не смотри, что треники там, футболка… Я их, между прочим, в Париже покупала.
«Хорошо тогда было. Париж-ж-ж. Пар-р-риж…»
— А потом посыпалось все. Ни работы не стало, ни жизни. Все только ему. Для него. Меня не стало, понимаешь?
— Я вот три года назад тоже работу потерял…
— Там на светофоре — направо. И притормози.
— Двойной…
— За пять минут управлюсь.
— И это, вы если пьяной придете — не повезу.
— Успокойся.
Докурив третью, мужчина повернулся и глянул на заднее сиденье: вещи лежали на месте — вернется. По крыше забарабанил дождь. Дождик даже. Он закрыл дверь, включил радио, ждал. Вернется.
Хлоп — кто-то, упав на заднее сиденье, уверенно закрыл дверь. Мужчина проснулся и завел мотор.
— Женщина, у меня пасса… Ой, это вы…
— Извини, что долго. Карта привязана к приложению, все оплачу. Поехали.
— Договорились же. А что это с вами?
— Где что? А, это. Да, накрасилась, переоделась. Похорошела, а?
— Так вы вроде это, за ирисками же, в магазин.
— За ирисками. Только я еще пожить хочу. Урвать своего.
— Ничего не понимаю…
Машина мчала-спешила за конфетами на Славинского по мокрому проспекту. Света смотрела в окно, вздохнула, сглотнула слюну.
— Его как парализовало, никто не пришел на помощь. Никого и не было. От сиделок отказывался. Потом меня нашли. Заставили. Мол, обязана.
— Мужа, что ли?
— Нет у меня мужа. Благодаря ему. Отец. Уехал на заработки, когда мне было десять. Вернулся вот. На мою голову.
— А-а-а… А вы как дочь обязаны его смотреть… Мда…
— Да не то чтобы. Юристы сказали — раз такое дело у вас, можете, собственно, и отказаться. Но он недееспособен. Вообще. А сиделку не хочет. Скот. Всех выжил.
— Пришлось мне. Сначала думала, буду искать сиделок, пока всех не переберу. Перебрала.
— Что ж вы так. Отец все-таки. Любил же, наверное.
— Кто? Он-то? Да он никого, кроме себя, не любил. Тиран и скотина. И сейчас житья не дает: сиди дома, чтоб ни мужиков, ни подруг.
— Ну, надеюсь, скоро он уже… отчалит. Вздохну тогда свободно в бабкиной трешке, уже своей. А пока…
Машина встала в пробку.
— Тут часа пол как минимум. На карте вон вообще все красное.
— Успею. Жди, слышишь. Пожалуйста.
— Опять, что ли?
Дверь снова хлопнула. Пиджак, авоська и водитель снова остались ждать.
— Странная баба. Молодая, а уже с придурью. Хотя пес его знает, что за жизнь у нее…
Мужчина уткнулся в телефон. Смешные ролики помогают коротать время. Пока очередной неуклюжий котенок выбирался из кастрюли, на заднем сиденье появилась пассажирка. Вместе с ней салон заполнил аромат сигар и мужского парфюма. Рядом с машиной стоял мужчина. Минуту он просто смотрел на нее и молча ушел.
— Это Антон.
Ремонтники начали пропускать поток, и машина медленно стала продвигаться вперед.
— Мы с ним так уже полгода. Встречаемся.
— Послушайте, вы же взрослая женщина. Неужели не можете свободно выйти из дома и делать, что хочется?
— Могу. Наверное. А потом он мою жизнь в ад превратит. Я поначалу пыталась жить обычной жизнью. Но он нудел, на говно исходил, если меня дома не было.
— Так ведь и сейчас же…
— Сейчас, да. Только я говорю, что ириски твои возле дома не продают. Ради тебя еду в другой конец города. И показываю маршрут в приложении.
— И он что же, верит?
— Пока верит. Антон говорит, уедем давай. Совсем. У него деньги есть, и работу предлагают в другой стране.
— А вы что же?
— Я… Да хоть сейчас. Вот прямо так. Паспорт с собой даже взяла… Не вернусь уже. В пекло его. Не вернусь.
За окном показалась знакомая вывеска продуктового на Славинского. Пришла СМС с оплатой заказа. Приехали.
Дождь прошел, но летний вечер даже не думал о прохладе. Все, что напоминало о стихии, — лишь блестящий асфальт да парочка лужиц у магазина. Она стояла на остановке. Красная машина с небольшой вмятиной на задней двери вырвалась из потока проспекта и притормозила возле Светы. Криво улыбнулась, села.
— Какая встреча, а! Адреса только нет в заказе. Куда едем?
Никто не отвечал. Водитель повернулся. Она сидела, невидящими глазами смотрела в пол. Рядом лежал джинсовый пиджак. И авоська. В ней — полбуханки «Нарочанского», пачка майонеза и ириски.
— Понял, — и включил поворотник, чтобы развернуться.