Как же я устала… Пора отсюда сваливать.
Поднимаюсь. Сажусь обратно. Слишком резко. Очередной урок учтен, спасибо, жизнь (бог, судьба, провидение, etc). Будем выбираться постепенно.
Грязный стол, заваленный посудой, остатками еды, какими-то клочками бумаги, на которой я, кажется, записала обрывки себя. Дальше. Безлюдное помещение с погашенным светом, пустой барной стойкой и однообразными столами. Дальше. Мутная дверь. Была чётче. Дальше. Прихожая. Улицу забыла, да и чёрт с ней.
Развуваюсь, иду в зал и с наслаждением даю проглотить себя дивану.
Мягкий звук откупорившейся пробки предвещает хороший вечер.
Последнее время я всё чаще задаюсь вопросом, а в чём, собственно, разница между мной сейчас и мной раньше. В начале своей жизни, когда я была маленькой девочкой — это другая я? Напрашивается очевидный утвердительный ответ, однако же… Через всю жизнь я пронесла нелюбовь к нудным делам, зелёному цвету и неудачам. Я не скажу, что ничего не добавилось, но это как наросты на хребте моей личности. Иногда они не мешаются и даже поддерживают, но порой настолько сдавливают, что я не могу распрямиться. Это нормально, они есть у всех, главное, понять, что нарост, а что ты. Воспитание… Это нарост или я? Болезни… Вроде нет, но если они неизлечимы? Мои вкусы, мои принципы, моё тело, моя душа… Как найти эти маленькие пакостные камешки, которые кинули в колодец моей личности сраные попутчики…
О, ко мне пришёл гость. Отец. Сгорбленная фигура, толстые круглые очки и небольшое количество волос компенсируются широтой души и тремя высшими. Удивительно, когда это он мной интересовался последний раз, впрочем, забыть его трудно. Ты присаживайся, не мешай только.
Какой-то тучный силуэт уже, кряхтя, пробирается сквозь двери.
— Онконцева! Ты чего расселась? У тебя дел никаких нет? Ты уже все дедлайны закрыла? Отписалась в мессенджерах? Ты вообще в свою почту сегодня заглядывала?! У тебя же голова на плечах есть, что ты ленишься всё время?
Ох. Кого нелёгкая принесла. Светлана Евгеньевна. Жемчужина русской педагогики.
— А чего ты молчишь? Что, язык проглотила? И вообще, выбрось эту дрянь! — Как бы мне хотелось…
Ай! Ударила по руке. Вот кошёлка старая. Бутылку из-за неё уронила. Хорошо, что пустая…
— Надеюсь, ты всё поняла! — Нахмурившись, она в быстром темпе удалилась.
Да уж, пока она бдит свой пост, все в универы поступят. Может, один-два с крыши прыгнут, но это же мелочи.
Опять мельтешение в коридоре. Звук чавканья грязи от поступи тяжёлых мужских ботинок по ковру. Силуэт заходит в комнату, берёт меня за руку и уволакивает в темноту. Меня не будут слушать, и я молчу. Ни черта не видно. Пахнет бензином и потом. Здесь небезопасно, я знаю. Мне больно, мне страшно, мне тяжело, мненевыносимопапагдеты…
Я сломалась…
…
…
Заползаю на диван.
Отец подаёт бутылку. Спасибо, пап, всегда меня выручишь.
Что-то не спится…
— Кто-то наконец зайдёт сегодня?!
И долго ждать не пришлось… Сначала, конечно, я почувствовала запах. Дешевые мужские духи и какой-то неповторимой аромат, присущий именно её телу. И только потом её фигурка неловко заваливается в мою комнату. Вся дёрганная, чумазая, волосы растрёпаны, свободная одежда и оборванные рукава, как она любит. Ну хоть на ком-то душа отдохнёт.
— Привет, Асюш. Как ты тут?
Ну как тебе сказать, дорогая… Не вывожу. Вообще. Блин, почему видеть её больнее, чем всех уродов до этого…
— Ась, ты меня прости, правда. Реально хотела тебя дождаться. Но в какой-то момент стало так больно… Просто не видела уже смысла ни в твоем приезде, ни в продлении этих мучений. Только жизнь тебе портила.
Молчи, дура. Черт, плачу. Давно я уже не плакала. Как раз с того дня. Можешь просто уйти, уже отболело всё, а тут ты снова.
— Ты знаешь, как я не люблю навязываться, но я просто вспомнила о тебе и решила поддержать. Тебе сложно, да? Устала? — Не то слово. — Прости, что я не рядом, правда, прости. Но знай, я всегда тобой очень гордилась, и мне очень хочется, чтобы ты наконец поняла, сколько усилий и стараний ты прикладываешь, какой ты крутой получилась. Вот…
Эх. Как же, отдохнёт душа. Корёжит всю. Или это от количества выпитого? Не знаю, но меня выворачивает. Во всех смыслах…
Уже ушла. Жаль, вот с ней я бы поговорила. Столько всего не успелось. Прекрасное создание. Только она в меня и верила за всю мою жизнь поганую…
— Правда? — До того молчавший отец вдруг ожил. — Правда, только эта девочка? С которой ты меня даже не познакомила, между прочим!
— Слушай, папа, ты тут на птичьих правах. А в голову ты мне снова не лазь. Да, только она. Какие-то вопросы?
— Асечка, ты можешь и дальше продолжать этот спектакль снова и снова, или мы можем наконец поговорить. Ты знаешь, где проблема.
— Моя жизнь — это проблема, папа. То, что ты видел — это маленький кусочек. М-а-л-ю-с-е-н-ь-к-и-й. Я уже по горло сыта всем этим. Зачем что-то дальше терпеть? Вон, Даша же…
— Ах, её звали Дарья, да? — бестактно прервал меня отец. — Может, и бестактно, зато не дал тебе выйти на новый круг самобичевания.
— Всё-таки ты решил испортить мой отдых… Сейчас ты начнёшь учить меня жизни, ага, я всё помню, пап, не надо это опять втирать.
— Солнышко, я не хочу учить тебя жизни. Я уже вижу, что ты понимаешь больше меня про этот мир. Ты за десять лет после выпуска достигла больше, чем я за всю жизнь. Я тут не для того, чтобы вспоминать старое. И я знаю, что не вправе извиняться, но всё, что с тобой было, привело тебя не только к боли. Ты очень умная пробивная девочка. И… Я знаю, что тебе больно об этом вспоминать, но у тебя были прекрасные отношения, пусть и недолгие… Ты можешь любить и быть любимой. Всё когда-то уходит. Проблема не в тебе, не в твоей жизни, а в том, что ты закапываешься всё глубже, ища, что же ещё тебе надо отринуть. Ты думаешь о том, что лишнее, забываешь, кто ты, не видя в зеркале ничего, кроме проблем. Подумай, что ты сейчас можешь сделать для себя настоящей. Хватит тормошить призраков.
— Пап…
Любит же он нагрузить.
— А…
А его уже и след простыл. Конечно, как всегда.
Выхожу на кухню. Из окна видны проблески утренней зари, а в голове лениво перешептываются мысли, перебивая и споря друг с другом. Половина уже забылась, другой половине предстоит пожить еще пару часов. Пусть так, а мне пора собираться.
Табурет, два тоста, молотый кофе и вишнёвая сигарета. Дальше. Прихожая, кроссовки и белое пальто. Дальше. Пожилой таксист со смешными усами и московские пробки. Дальше. Стеклянная дверь с табличкой «Pull out». Шумное помещение с ярким жёлтым светом, барной стойкой, полной одиноких доходяг, и однообразные столы, за которыми ужинают семьи. Работу забыла, да и чёрт с ней.