Женя ненавидела Новый год. И потому каждый конец декабря был примерно одинаковым — ей приходилось оправдываться и отвечать на кучу сообщений от друзей и знакомых: «Нет, не приеду. К сожалению, другие планы. С наступающим!»
Тот же ответ ждал и Яна, с которым они встречались уже полгода. Но он почему-то отказывался оставлять Женю в одиночестве.
— Я понимаю, тебе сложно, — говорил он, — ни в коем случае не заставляю тебя веселиться. Но, может быть, спустя столько лет можно позволить себе хотя бы немного радости?
Женя чувствовала: он прав, но все равно злилась, что он так настойчиво мешает ей страдать. Потому что ее «другие планы» заключались обычно в том, чтобы закрыться от всех, спрятаться и просто сидеть, смотря в одну точку, убаюкивать свою боль. Потом дождаться, когда за окном догорят огни салютов, и лечь спать. А уже утром загрузить себя работой.
Так продолжалось уже много лет. Но легче не становилось, и в памяти не выцветали картинки воспоминаний о счастливом времени, когда это был любимый Женин праздник и, самое главное, папин. И по какой-то издевательской шутке судьбы в этот день его и не стало.
Все произошло как-то слишком быстро. Папа становился бледнее, худее, скулы стали острыми, как акульи плавники. Но он продолжал неизменно повторять ей и маме, что все будет хорошо. Не потому, что врал, нет, он сам в это верил.
Потом были только мерзко-зеленые стены больниц и запах сердечных капель по всей квартире. И первый Новый год, который они с мамой встречали вдвоем. К папе их не пустили врачи. У мамы из-за дрожащих рук вилка постоянно стукалась о тарелку, пламя свечи медленно гасло, тонуло в воске.
А ночью Женя сидела на полу в своей комнате, слушая, как мама тоже не спит. То встает, идет к окну, то ворочается на кровати. Женя тогда решила просить Бога за папу. Она не знала молитв, но придумывала их сама и обещала отдать все, что у нее есть, но только чтобы папа жил. Рассказывал дурацкие анекдоты, тайком от мамы покупал Жене мороженое, пах мятной пастой и гелем для бритья.
Но когда ранним утром в родительской комнате вдруг раздался телефонный звонок, Женя знала, что сегодня Бог ее не услышал, может быть, крепко спал.
А после они с мамой ехали в машине. Бесконечные огоньки гирлянд сквозь пелену слез издевательски весело мерцали. Тогда Женя решила со злости возненавидеть этот день навсегда. И возненавидела с легкостью: и оливье, и елку, и светлые локоны Нади из «Иронии судьбы». Только ненавидеть салюты никак не получалось. Папа их слишком сильно любил. И было в его глазах что-то наивное, детское, когда он укутывал Женю потеплее в санках и отбегал чуть подальше, чтобы зажечь петарду. А потом они вдвоем сидели, обнявшись, смотря на разноцветные искры, и махали рукой маме в окне кухни. И папа всегда кричал ей: «Это тебе!», хоть она и не слышала.
Женя повзрослела, но все еще крепко держалась за когда-то данное себе обещание. А теперь Ян собирался все испортить. Пришел вечером тридцать первого с кучей пакетов. Женя сидела в кресле и злилась, смотря, как Ян неумело режет овощи в оливье. Но он очень старался, и в каждом его жесте и улыбке она чувствовала бесконечную нежность, которую считала, что не заслужила.
Ян был очень милым, не похожим на других, забавным в этих круглых очках. И Жене казалось трогательным, как он иногда быстро моргал от волнения, но она тут же одергивала себя: не для нее эти сентиментальности.
За этими мыслями Женя и не заметила, как был накрыт стол и включена непонятно откуда взявшаяся гирлянда, которая теперь разноцветной змейкой оплетала горшок и ствол фикуса.
— Только без свечей. — Женя одернула Яна, который уже подносил зажигалку к золотистой свечке.
Ели молча. Женя рассматривала горошек в тарелке, словно видела его в первый раз. Только чтобы не смотреть Яну в глаза. Только чтобы он не понял, что ничего не получилось, не сработало. Все еще хотелось просто плакать, перебирать фотографии и ждать, когда день закончится.
Но он, кажется, все и так понял.
— Хочешь, я все сейчас уберу? Или, может быть, хочешь побыть одна?
— Нет, не нужно. Спасибо. Это правда все очень трогательно. — Женя оглядела комнату и повторила еще раз шепотом: — Спасибо.
— Есть еще кое-что. Но придется пойти на улицу. — Ян улыбнулся.
Женя догадалась тут же. Салюты. И сердце стало стучать чуть быстрее в ожидании, но в голове снова: «Нет, они не обрадуют, как раньше. В этом нет никакого смысла. И в празднике тоже нет смысла».
Но они с Яном убегали от навязчивых мыслей. Неслись по ступенькам вниз, а дальше по хрустящему снегу, подальше от дома.
И когда небо вспыхнуло розовыми искрами и кто-то вдалеке крикнул: «С Новым годом!» — Женя заплакала, не сдерживая больше себя, и ей казалось, что слезы теперь не соленые, а сладко-горькие. Как и воспоминания о детстве, о папе, о первом января, пахнущем ладаном. Эта боль, может быть, не уйдет никогда, но сегодня она медленно отступала, угасала в ночи вместе с золотыми огнями.
А Ян улыбался и шептал: «Это тебе», — почти беззвучно, но Женя слышала.