Я помню бабушкины пирожки, напитки кислотных оттенков, жвачки с наклейками, черно-белую змейку и усатого водопроводчика в синем комбинезоне, который вечно погибал от черепах и дракона. Но я не помню беззаботности. Такой, что хочется прыгать через лужи или прямо в их середину, чтобы брызги выше и дальше. Память — обманщица.
Когда мне было три года, в Москве умерла Елена Благинина, автор и редактор «Мурзилки». За полвека до этого ее мужа арестовали и отправили в ссылку за антисоветскую пропаганду. Кто-то написал на него донос за чтение на поэтическом вечере стихов Цветаевой. Благинина всю жизнь хранила архив мужа, заставшего при жизни публикацию лишь одного своего стихотворения. Сама же Елена стала известной в Союзе поэтессой.
Ее стихотворение «Мама спит, она устала, / Ну и я играть не стала!» запомнилось как-то само собой. Как девиз моей жизни. Той, где мама всегда работала, а вечером дремала перед телевизором. Постепенно я перестала проводить вечера с ней и бабушкой в компании «Санта-Барбары». В другой комнате в компании вымышленных друзей было интересней. Там на стене висела Бритни Спирс со следами от скрепок на животе. На полочке пылилась коллекция пластиковых бегемотов и пингвинов. Шкаф смотрел оранжевыми томами энциклопедий «Что такое? Кто такой?» и подписными изданиями Пушкина. На этих полках пыль собираться не успевала.
Бессвязные кадры из детства иногда обретают четкость в своем заблюренном пространстве памяти, заставляя гадать, не игра ли это воображения. В семнадцать лет я уехала из дома за новой жизнью, которая полностью вытеснила из меня старую. Удивительно, как легко можно заменить воспоминания, чтобы потом мучительно и кропотливо их воссоздавать. Под присмотром психотерапевта каждую неделю я открываю новый и новый эпизод какого-то мрачного адвент-календаря, который не имеет ничего общего со светлым счастливым временем. В том мраке в межкомнатные двери летят ножи, в грубой мужской руке неряшливо поигрывает топор, а из-под серых усов отцовским голосом в ухо врывается нараспев предупреждение о том, что сегодня мою мать будут убивать. В той беспросветной темноте я беспомощно кричу и трясусь, но ничего не могу поделать. Психолог говорит, что из-за этого у меня возникает острое чувство справедливости. Я не знаю, что с ним делать, оно может создавать опасные ситуации.
Когда началась травля Бориса Пастернака, Елена Благинина выступила в его поддержку. Как и Лидия Чуковская, которую вскоре исключили из Союза писателей и лишили возможности печататься. Благинина поддерживала и Чуковскую. Раньше мне было любопытно, смогла бы я сделать что-то настолько же смелое и радовалась, что никогда этого не узнаю, ведь больше за чтение стихов не наказывают.
Мама спит, она устала…
Ну и я играть не стала!
Я волчка не завожу,
А уселась и сижу.
Так до сих пор тихо и сижу, если вижу, что она задремала. Потому что понимаю, как она устала. Я и сама не прочь вздремнуть. От новостей, событий, несправедливости.