(основано на реальных событиях)
— Ира, провожать я тебя сегодня не пойду. Брат приехал всего на три дня. Ты, поди, с девками дойдешь до Копылов, идти-то всего два километра, не убудет от тебя. А я завтра зайду.
Ираида молча развернулась и пошла прочь. Обида кувыркалась внутри остроконечной звездой, хотелось заплакать, но она знала верное средство сдержать слезы: нужно поплотнее сжать губы, тогда слезы не выйдут наружу, застрянут в груди, в горле, во рту и будут тихонечко там сидеть, пока она не разрешит им выйти.
— Девки, вы когда домой? Толька с братом самогон пьет сегодня, сказал, не пойдет провожать.
Раздался дружный девичий хохот.
— Смотрите-ка, жониху не до нее сегодня. А ты только давеча говорила, что скоро замуж позовет, полгода уж женикается. Ой, умора! Можешь и с нами пойти, но мы-то сегодня все с парой идем. Будешь кому-то третьей.
И снова гогот.
— Без вас разберусь!
Слезы сдержать удалось, а вот гнев вылетал из нее вместе со словами — отрывисто, зло:
— Есть же тут еще парни? Кто первым вызовется проводить — с тем пойду!
— Ну-ну, ступай себе с первым встречным! Потом не жалуйся, что милой твой с другой загуляет, а ты в девках так и останешься. Тебе, поди уж, девятнадцать лет!
«Ну и черт с ним! — подумала Ираида. — Сказала, пойду с любым — значит, пойду». Она вскинула острый подбородок вверх, откинув чуть вьющиеся короткие волосы цвета ночи назад, и тут же вздрогнула от звонкого:
— Ираида, пойдём провожу, коли одна.
— Пойдём! — поспешно, чтобы не передумать, выкрикнула Ира, а уж потом подняла голову. Перед ней стоял Вася по кличке «Нагор». Высокий, чернобровый, с копной жёстких волос, в серой рубахе, веселый.
Она, конечно, знала его. Два года назад Васю в армию сразу три девки провожать на вокзал ходили, да ни одна не дождалась — замуж повыскакивали. Тут все друг друга знают: вроде и две деревни — Капылы да Крысовы, а все как одна. И люди одни — почти все с фамилией Крысовы, как она, как Нагор, как Толя…
Ступали медленно, поначалу было неловко. Потом Нагор стал рассказывать о том, как служил на Урале в танковых войсках:
— Так вот, ставили двоих коней и еще третьего на них, я с разбегу да и перепрыгивал! А про подкову-то ты поди знаешь — как я взял у циркача подкову, согнул, а когда разгибал, сломал. Вот умора была! Мог бы я в цирке выступать. Но это по свету ездить надо, а я тут хочу жить. Для меня деревня Крысово — родная земля. Ее хочу возделывать, дома строить, робенков родить, хозяйство приумножить. Вот только жена мне нужна. Хорошая, работящая. Верная.
Ираида потупила глаза.
— Ой, ладно, не горюй о Тольке! Пока замуж не взяли, все эти женихания — баловство!
До Ириного дома дошли ночью. Мать уже погасила свет в избе, только во дворе лампа горела.
— До завтрего! — сказал Нагор. — Ты же в Котельничах работаешь, кажется, на фабрике вышивальной? Так я там рядом, на масляном заводе. Буде встретимся утреч по пути.
Ира вошла в дом, зачерпнула ковш воды из ведра, жадно выпила да пошла спать. Хотела было вылить слезы подушке, но не было их. Была лишь улыбка — странная, неведомая доколе улыбка, которая в ту же ночь поселилась на ее обычно плотно сжатых губах.
Они и вправду встретились по дороге в Котельничи, Василий нагнал Иру уже у первого за деревенским полем перелеска. Шли бок о бок. Было приятно вдыхать теплый утренний майский воздух, было здорово идти в легкой кофте без громоздкой черной телогрейки, ступать по земле в чебатах, хоть старых, маминых, а все лучше, чем в валенках топать по снегу.
Нагор все рассказывал о себе:
— А отец у меня был силач! Да ты, поди, знаешь. А умер нелепо, конечно: под телегу попал, да затоптала его лошадь. В это время я в армии служил. Уважаемый человек был, да только мать мою обижал, это мне не нравилось. Я еще в детстве решил, что свою жену бить не буду. Но и спуску тоже давать нельзя: застыдят же.
Ира шла молча, пряча радость в привычно сжатые губы, и все думала, что Вася красивый, что он выше Тольки головы на две, что речь его интереснее и что с ним спокойно, хорошо.
Домой после рабочего дня шли толпой, и Нагор в ней — все норовил рядом с Ираидой оказаться. Проводил до дома.
— Ну, пока. Приходи завтра на вечерку, я на баяне играть буду. Потом провожу тебя.
— Да, — только и сказала Ираида, но на этот раз не смогла сдержать еле заметную улыбку. Кивнула и рванула в дом.
Не успела зайти в избу, как в окно постучали. Выглянула — Толька стоит.
Мать кричит с огорода:
— Хорош с женихами языком чесать, поди ко мне! Огород сам себя не польет, дожей вторую неделю нет.
— Сейчас, мам, два слова ему скажу.
— Ну и как с тобой жить-то!? Тебя и на полчаса оставить нельзя — ушла с другим. Мне такая не нужна!
Ира лишь плечами пожала. Чтобы посмотреть Толе в глаза, надо было чуть опустить голову, а в Васины — наоборот, задрать. Это ей больше нравилось.
Толя быстро ушел, а Ира побежала в огород помогать матери. Носила ведра с водой и радовалась — грядкам, майскому лазурному небу. Внутри нее что-то стрекотало, приятно щекотало, будто перышком — живот, грудь, сердце. Вася, Василий…
Ира знала, что назавтра встретит его по дороге в Котельничи, и Вася вновь будет рассказывать, как прыгал через коней, как гнул подковы. А она, быть может, расскажет про своего отца, про то, как он погиб — сошел с корабля в увольнение по болезни, и его тут же призвали на эту проклятую войну и почти сразу убили. О том, как горевала мать, как сложно им было. Как бедно они живут, рассказывать не надо — это и так вся деревня знает. Обе деревни.
Так прошло несколько недель. Вася и Ира ходили на работу, огородничали, Нагор играл на баяне, Ираида плясала, бросала ему девичьи взгляды, а по дороге домой любовалась на майские звезды, слушая Васины речи.
В ту субботу, как обычно, парни и девки собирались на вечерку. Ираида предвкушала встречу, баян, ждала, как пойдут вдвоем до дома. Она быстро собралась и убежала с Галей и Мишкой по кличке Дрон вперед матери. Шли втроем, хохотали.
На полпути к клубу встретили Васю.
— Эй, Мишка, а тебе не много буде двоих?
Дрон смутился:
— Так бери одну, коли хошь.
— Я-то возьму, — сказал Нагор. Глянул на Иру, развернулся и пошел обратно, а минут через двадцать они вновь встретились. Вася бежал, а за ним семенили мать и две тетки — Саня и Нюра.
— Ты куды? — спрашивает Миха Дрон.— На танцы не идешь, что ль?
— Да я жениться надумал, — и смотрит на Иру.
— Ну а мне-то что, — отвечает она. — Надумал, так женись.
Тут и мать подбегает и пальцем у виска крутит — мол, не понимаешь, что ль? — тебя ж касается! У Иры все внутри сжалось: «Как, уже? И месяца не женихаемся…»
Ираида пошла за толпой. Ей было жаль, что пропустит танцы, а потом она сама на себя рявкнула: «Да Нагор же тебя замуж сегодня зовет, судьба твоя вершится, а тебе все б потанцевать…»
Пришли в избу, а сесть-то и некуда: соседи праздновали именины, все стулья и разобрали. Лавку притащили. Анна Дмитриевна, Васина мать, и тетки сели на неё, а Ирина мать — на табурет.
Анна Дмитриевна говорит:
— Мы твою дочь хотим в семью принять, Вася так решил. Он мужик молодой, работящий, сильный, весь в отца. Хороший муж будет. Так отдашь?
— Я-то отдам, да надо бы и у невесты спросить.
— Ира, пойдешь за Василия? Согласна ли?
Четыре головы повернулись, восемь глаз уставились на печку, из-за которой выглядывала Ираида. Внутри у нее все ходуном ходит — счастье, страх, все смешалось. Она понимает: нужно что-то отвечать прямо сейчас, в эту же секунду. Еле слышно, глядя на подол ситцевого платья в цветочек, произнесла:
— Согласная я.
Вася заулыбался, хотел подойти, да не знал — можно ли. Так и остался топтаться на месте, лишь легонько тронул рукой за плечо, как уходили.
Когда сваты ушли, мама обняла Иру. Той было неловко — нечасто ей доставалась материнская ласка, она не понимала, как реагировать.
— Эх, девка, в добрый путь! Василий — мужик хороший. Но непросто тебе у ихней семьи будет: мать Василия, хоть и маленькая, сухонькая, а жесткая. Она в свое время от мужа натерпелась, бедная, да так на всю жизнь и осталось грубой. И золовок будет сразу четыре тетки, все тебя старше — давно уж поджидают, когда братец жену в дом приведет и можно будет дековаться (издеваться) над ней. Да иной судьбы-то нет у меня для тебя, понимаешь? Но ты смотри — даже не думай назад! Свекровь и всю родню почитай пуще матери родной, угождай, ублажай. Если будут на тебя жаловаться — на глаза мне не попадайся!
Клавдия Александровна говорила и больно сжимала ладонь в кулак. Так положено, такие напутствия принято давать дочерям. А хочется-то сказать совсем другое, хочется… Ох, ладно, хлопоты пора начинать, сундуки открывать, приданое собирать — оно уж готово: комплект белья молодым, подзоры, накидки на подушки, вязанные на коклюшках и крючком.
Свадьбу назначили на 26 июня 1954 года тут же, в загсе деревни Крысово. И, что удачно, — свадьба-то двойная. Алефтина, третья по старшинству сестра Василия, тоже замуж собралась за солдата Кольку.
Наряда свадебного у Ираиды не было. В важный день она надела тоненькое штапельное платье голубовато-серого цвета в мелкий цветочек. Жених был в отцовском чёрном костюме и белой рубахе — покупали в Истобенске еще до войны.
Гуляли всей деревней: зарезали двух поросят, четырех кур, открыли соленья-варенья, напекли пирогов с яйцом и щавелем — вот и все лакомства.
Жених играл на баяне, шутил, танцевал. Ира тихонько сидела: она боялась не так взглянуть, не так сделать, не угодить новым родственникам, которые следили за каждым ее движением.
Ираиде хотелось, чтобы пир быстрее закончился, хотелось спрятаться от глаз. И хотелось, чтобы свадьба играла вечно. Сердце ее трепыхалось, отбивая ритм последних часов девичьей жизни. Она мечтала и боялась остаться наедине с Васей и узнать, что же это значит — быть женой.
Неделю дали молодоженам медового месяца, а затем у Иры началась «сказка» — сказка про Золушку наизнанку. Бал был позади, и теперь наступила пора работы практически круглые сутки — огород, скотина, печь, полы. И ни одного доброго слова. Хотя изредка Вася смотрел на нее с жалостью, наедине даже говорил шепотом слова утешения, но на людях был с ней строг. С фабрики пришлось уволиться и устроиться работать в местный свинарник, чтобы успевать вести хозяйство.
Во дворе у Крысовых был самый глубокий на всей Вятской земле колодец. Ира и любила, и ненавидела его. Больно уж тяжело было таскать в день по десять-двадцать ведер воды, но пока цепь спускала ведро в недра земли, можно было перевести дух. А когда Ира кончала со всеми делами, уже затемно выходила в огород отдышаться, заглянуть в колодец, и в ясную ночь видела там отражение звезд. Она вспоминала те майские ночи, полные грез о счастье, улыбалась им и задавала один и тот же вопрос в никуда: «Что же стало с девичьими мечтами? Почему они обернулись такой странной сказкой?»
Со дня свадьбы до первых холодов Ира сильно исхудала. Родня смеялась:
— Ты такая тощая, однажды ветер поднимет и унесёт тебя.
Но еды больше не давали, работу не забирали. Ире уже даже не нужно было сдерживать слез, ее губы и так все время были плотно прижаты друг к другу, как слои блинного пирога. Да и слез, кажется, не осталось.
В начале 1955 года Ира начала округляться, и стало очевидно — она ждет первенца. Нагор прыгал от радости и все говорил: «Пацан будет, будет пацан. Сергеем назовем!»
Спуска беременной Ире особо не давали. В ту пору ремонтировали дом, стройка шла полным ходом, в избе постоянно были рабочие, а Вася был их бригадиром. Чтобы поддерживать в глазах работяг авторитет, он сделался на людях ещё более строгим с Ирой. Но хуже всего были бессонные ночи: один из плотников вставал аж в три утра, его тут же надо было кормить. Ираида так и не ложилась сутками — пока дела закончит, а там уже завтрак этому раннему работнику подавай.
Пережили зиму, весну, летом ее живот стал уже большим, но работы меньше не становилось. Разве что теперь все больше в огороде нужно было копошиться, да и ведер она почти не носила.
В тот вечер на исходе июля Ире не спалось. Ребенок в животе замер с утра, рожавшие женщины говорили — к скорым родам, пора готовиться. А как готовиться, она и не знала. Знала только, что брата ее мама в поле родила и сразу пошла работать, чтобы трудодень не пропал. А ей, Ире, кажется, удастся родить в доме. И может, дадут полежать денек-другой, пока не погонят вновь в огород да к скотине.
Ира вышла к колодцу, погладила живот, и по телу разлилась любовь. Спрятать ее, как было принято в этом мире, не получалось. Она стояла, опершись на колодец, и думала: как быть женой, она уже знает, а скоро узнает, как быть мамой. Все идет своим чередом. Такова человеческая жизнь, такова ее судьба. Тут, рядом с колодцем, в котором отражаются звезды.
Фото из архива автора