Меня зовут Ваня, и я работаю менеджером концертного отдела на одном из старомодных лейблов, где выживает русский рок и не приживается рэп, но речь пойдёт не об этом.
Дело было под Новый год, работать не хотелось больше обычного. Мимо меня в кабинет директора прошёл мастодонт российской рок-сцены. Перед глазами проплыл он, а заодно пролетела и вся моя жизнь: первая сигарета в депрессивном пубертате, пьяные песнопения, студенческая общага, первая близость с девушкой, первая работа (эта самая), и всё под один саундтрек. Не берусь утверждать, скромный я, трусливый или интеллигентно-ненавязчивый, но со словами восхищения и просьбой дать автограф лезть я не стал. Однако задумался.
Часы на рабочем компьютере показывали неверное время, а именно спешили на шестьдесят минут. И всё бы ничего, если бы не надежда оказаться дома через пять часов. Прав администратора у меня не было, а значит, и возможности изменить время на действительное тоже. Вспомнив об этом, я растворился в предстоявших, уже шести, часах, забыв кто, где и вообще зачем я. Но остался он. Собственно, о нём речь и пойдёт. И у него была работа. И в очередной раз он не мог к ней приступить, ведь арт-директор Блока так и не позвонил, и концерту то ли быть, то ли не быть. Не концерт, а Гамлет.
Итак, время было потрачено на эти самые строки.
Слева от клавиатуры стояла полупустая бутылка «Ессентуков». На краю стола лежал запечатанный диск той самой группы, фронтмен которой только что прошел мимо. За монитором дожидалась «Idiot America» Чарлза Пирса с закладкой на сто одиннадцатой странице. По столу рассыпаны крошки от шоколадной плитки Milka «Цельный фундук», заменившей завтрак, на который ни я, ни он не успели, потому что проспали. И надо всем этим витала неопределённость.
За окном смеркалось. С другой стороны, что тому, что смеркалось, было ещё делать в три часа пополудни (именно это время могли бы показывать часы), когда на дворе стоял поздний декабрь. Я вышел выкурить сигарету, рассуждая о том, что только что написал. Возникало устойчивое ощущение, что написанное мной сперва было мной же прочитано.
Я вернулся за стол. Бутылка «Ессентуков» опустела ещё на четверть. Я решил сходить в магазин, пополнить, что называется, запасы. Тем временем я осознавал, что, передвигаясь из точки А — офиса — в точку Б — магазин, я не писал, да хоть бы и это самое «…да хоть бы и это самое», однако оно было написано, и я об этом знал, идя по Космодамианской набережной до «КБ».
Вернувшись с вылазки, я принял прежнее положение на ворчащем из-за часто меняющихся хозяев стуле и стал читать. Текст я нашёл вполне логичным и последовательным. Не теряя зазря времени, я продолжил писать и провёл за этим занятием остаток дня. В дальнейшем я искал потраченное время. Тщетно. К счастью, оно бесконечно.
В 18:00 я покинул офис и направился к станции метро «Третьяковская» по Космодамианской набережной мимо того самого «КБ», процветающей пиццерии, хиреющего итальянского ресторана. Двадцать четыре мусорных бака, тринадцать скамеек и один потерянный бумажник с вложенной фотографией женщины, по всей видимости, значимой для владельца кошелька.
В 18:18 я сел в третий вагон из центра в направлении «Новоясеневской». Тридцать пять минут. Четырнадцать километров. Ясенево.
Я продолжил свой путь пешком. Последнюю сигарету выкурил по дороге к метро, что привело меня в магазин. Я купил пачку красных Marlboro и бутылку Coca-Cola. Через четыре минуты после покупки сигарет и газировки я поднимался в лифте на третий этаж. Наконец, я оказался дома.
Сняв зимнюю куртку и не зимние кеды, я прошёл в свою комнату, попутно поздоровавшись с домашними. За моим компьютером, набирая эти слова, сидел я. Я подошёл и сел на своё место.
Вероятно, читатель задаётся вопросом о морали текста выше. Я рекомендую читателю задаться вопросом: кто я, и почему это имеет значение?